Аркадий Бабченко - Война
Мы куда-то бредем просто так, без определенных планов. В одном из дворов стоит одинокая машина. В ней установлена магнитола.
У меня моментально созревает план.
– Слышь, Зюзик, давай на фишку[3]!
– А ты что будешь делать?
– Ничего. Давай на фишку.
Зюзик отбегает к углу дома. Я поднимаю с земли камень и кидаю его в боковое стекло. Оно мгновенно покрывается трещинками, словно паутиной, и с треском проваливается внутрь. Я быстро просовываю руку, открываю дверь и залезаю в машину. Я понятия не имею, как воруют магнитолы, я вообще ни разу в жизни ничего еще не воровал, но действую быстро и уверенно, словно всю жизнь промышлял грабежом.
– Динамики, динамики возьми! – шепотом кричит мне Зюзик от угла.
Я с мясом вырываю и динамики. Хватаем ворованное и бежим через дорогу во дворы.
– Это же кража! – сообщает Зюзик, пока мы пытаемся отдышаться в каком-то подъезде, куда забежали, чтобы рассовать по карманам награбленное. – Если нас поймают, то посадят.
– Ага, – говорю я. – И в угол поставят.
Я прячу магнитолу за пазуху, он берет динамики, и мы идем дальше. В эту ночь мы грабим еще три машины. По моим подсчетам, должно хватить.
Сегодня Тимоха не скинул меня ногой с кровати, как обычно, а потряс за плечо.
– Давай иди, открывай оружейку.
– Тимоха, у меня нет денег, – сказал я спросонья. В эту ночь я спал часа полтора, не больше. – Я достану завтра, я принесу, честно.
– Да, да, завтра принесешь. Иди, открывай.
Я – дежурный по роте, и ключи от оружейки у меня.
– Что, оружие выдать? Вы в Чечню? – наконец доходит до меня.
– Да, в Чечню, открывай.
Вообще-то, оружейная комната должна открываться в присутствии офицера и исключительно с разрешения дежурного по полку. Если нужно получить или сдать оружие, дневальный звонит в штаб и говорит: «Разрешите открыть оружейную комнату для того-то и того-то». «Разрешаю», – отвечает дежурный и отключает сигнализацию на своем пульте. Затем присылает офицера, и дежурный вместе с ним входит в комнату с оружием. Так должно быть, но… у нас сигнализации нет, оружейка запирается на простой амбарный замок, и ключи всегда находятся у дневального. Никакой проверяющий никогда к нам не приходит.
Оружейка – небольшая комната посреди казармы, заставленная ящиками с оружием и боеприпасами. Каждый раз, принимая друг у друга наряд, мы формально пересчитываем стволы и расписываемся за их получение. Сейчас я отвечаю за целый арсенал. В ящиках лежат сорок восемь автоматов, штук тридцать «мух»[4], двенадцать СВД[5], четыре РПГ-7[6], гранаты, штык-ножи, подсумки, туго набитые пулеметные ленты, глушители и прочее военное барахло. Пачки с патронами большой кучей насыпаны в углу, их никто не считал, но каждый раз мы расписываемся за двенадцать тысяч шестьсот двадцать семь штук. Вчера вечером я тоже расписался в том, что принял у Смешного все это оружие на сохранность, но это не имеет никакого значения, любой дед может забрать у меня ключи и взять из оружейки все, что вздумается.
Тимоха, Косолапый Саня и еще несколько человек входят вместе со мной в оружейку. Я сажусь за стол и открываю журнал выдачи оружия. Я готов записывать номера стволов, какие они берут с собой на выезд.
Но получать оружие никто не собирается. Разведчики суетятся, они поочередно раскрывают все ящики, выкладывают на пол две «мухи», несколько лент для ПКМ[7], гранаты и цинки[8] с патронами 5,45 мм. Все это они заталкивают в спортивную сумку, двое берут ее за ручки и бегом несут из казармы. В оружейке остаемся только я и Тимоха.
– Ты ничего не видел, – говорит он. – Понял?
– Да, – говорю я. На самом деле я ничего еще не понял и протягиваю ему журнал. – На, распишись, номера «мух» я после впишу.
Тимоха коротко бьет меня в челюсть, потом ногой в живот. Я сгибаюсь пополам.
– Придурок, – говорит Тимоха, – ты ничего не видел! Эти «мухи» спишешь на боевые. Знаешь как?
– Знаю, – мычу я в Тимохины берцы. Он ударил меня очень сильно, и я не могу разогнуться.
Они уходят. Отдышавшись, я переползаю за стол и открываю книгу выдачи оружия. Ищу пустые строчки за прошедшие дни. Нахожу одну и вписываю туда две украденные «мухи». Получается, что десятого февраля эти две «мухи» уехали в Чечню, вот и подпись Елина, он принял их. Куда они делись потом, никто допытываться не будет – может, выстрелили. Все равно завтра оружейку у меня будет принимать Смешной, а послезавтра, соответственно, – я у него.
На патроны и гранаты не обращаю внимания, закрываю книгу и выхожу из оружейки.
С патронами не сложилось. Когда Смешной с Харитоном потащили сумку в Моздок, они уперлись прямо в огромный живот Чака. Тот зажал их в углу «бабочки» – специальной штабной машины – и отметелил так, что те забыли, как их мамки звали.
Сильнее всего он бил Смешного, бил и орал:
– Ну ладно, это чмо – связист, но ты-то – разведчик! Почему ты мне попался, а? Ты что, охренел? А если бы здесь сейчас была комиссия из округа, ты бы и на командующего наткнулся? А если «чехи»? Как ты в разведрейд пойдешь? Как воевать будешь, полупидор?
Нас, связистов, даже начальство не держит за людей: рота связи четыреста двадцать девятого мотострелкового полка – самое задроченное подразделение во всем Северо-Кавказском военном округе. На нас можно возить воду, избивать сапогами, заставлять рожать деньги, ломать челюсти, пробивать нам головы табуретками – да мало ли чего веселого можно придумать! – мы только мычим и делаем, что приказано.
На гражданке, когда мне рассказывали про дедовщину, я думал, что так жить не смогу. Просто не выдержу. Ха! Да куда я на хрен денусь! Либо вешайся, либо в рыло получай – вот и весь выбор. Я теперь еще и не так могу…
И вот Харитон и Смешной сидят в штабе и пишут объяснительные.
Писанина эта никому не нужна, никто не собирается давать делу ход. Начнутся проверки, понаедет ФСБ, будет выяснять, как сумка с патронами оказалась у двух мудаков-солдат, непременно кого-нибудь понизят в должности, а то и посадят. Кому это надо? А так их просто изобьют, в казарме им еще добавят Тимоха с Боксером, на этом дело и закончится.
Разбитая морда куда лучше, чем двенадцать лет строгого режима.
Я прохожу мимо светящихся окон «бабочки». У Смешного лицо сильно помято, кровь сочится из губ и капает на объяснительную, он ее стирает рукавом. В углу стоит Чак. Я успеваю заметить все это мельком, прохожу мимо и иду в шишигу[9]. Сегодня я буду спать здесь.
Следующим вечером разведке все же удается продать «мухи» и еще одну сумку. Поздно ночью они возвращаются из Моздока с пакетом жратвы и выпивки. Кроме того, разведчики принесли большой кулек героина. В каптерке начинается веселье.
Меня вызывают туда и как соучастнику наливают сто граммов водки.
– Молодец! – говорит Тимоха. – Все грамотно сделал. Пей.
Тимоха уже ширнулся, его глаза постепенно стекленеют, он уже плохо видит меня. В каптерке горит свеча, на столе валяется закопченная ложка, Боксер сидит с перетянутой рукой и жгутом в зубах, Саня берет «контроль».
Я выпиваю. Противная водка местного разлива, купленная в кочегарке, ко всему прочему еще и теплая. Мне протягивают бутерброд со шпротиной. После этого на меня перестают обращать внимание, и, потоптавшись немного, я ухожу.
Тренчик, Зюзик и Осипов уже лежат в располаге, накрывшись одеялами. Мутный и Пинча где-то шарятся. Харитон – дневальный.
– Ну, чего там? – спрашивает Тренчик.
– Бухают, – отвечаю я. – Даже мне налили.
– Блин! – говорит близорукий Зюзик и щурит глаза. – Опять сегодня бить будут.
– Может, уйдем, а? – предлагает Тренчик. – Давайте уйдем?
Уйти, конечно, лучше всего, но для этого придется выйти в коридор, а там – разведка.
Мы дремлем до полуночи, прислушиваясь к разговорам в каптерке и просыпаясь каждый раз, когда там начинаются крики. Потом пьяная обдолбанная разведка вываливает в коридор.
– Связисты! – орет Боксер. У него совершенно стеклянные глаза и нетвердая походка. – Связисты! – орет он, заходя в расположение. – Подъем!
Он скидывает с кровати Зюзика и начинает его бить. Потом поднимает Осипова. Избиение продолжается.
Мы с Тренчиком лежим в темноте, накрывшись одеялами с головой, и смотрим на полоску света из коридора.
Прямо под окном стреляют, два трассера взлетают в небо, слышен громкий мат. На кроватях валяются оружие, гранаты, через спинки перекинуты набитые магазинами разгрузки – такие специальные безрукавки со множеством карманов под магазины. Мы стараемся не шевелиться.
Боксер бьет Андрюху табуреткой по голове. Тот хрипит и падает на пол. Изо рта у него идет пена.
– Чего ты стонешь, как будто тебя снарядом разорвало? – кричит Боксер. – Ты вообще слышал, как снаряды взрываются? Встать! – орет Боксер и бьет Андрюху берцем в живот. Тот не реагирует. Мне кажется, Боксер сейчас забьет его насмерть.
