Богдан Сушинский - Черные комиссары
Не прояснили для них ситуации и комендоры. Как только группа отошла на косу, радист передал условный сигнал «Град» двум мониторам и двум бронекатерам, а также береговой батарее. Их орудия почти одновременно накрыли лагерь и передовую румын таким плотным огнем, что осколки снарядов выкашивали камыш в нескольких шагах от отходящей группы, и капитан уже опасался, как бы его бойцов не накрыло своими же снарядами.
Румынская батарея открыла огонь по окопам морской пехоты и по плавням, однако сразу же стало очевидным, что палят королевские вояки наобум, не имея ни пристрелянных целей, ни корректировщиков. Вся группа уже вошла в береговой окоп, проходивший там, где плавни завершались, и начиналась холмистая равнина, когда артиллеристы обеих сторон прекратили огонь. Казалось бы, все, операция завершена, но неожиданно в той стороне, откуда они пришли, вновь вспыхнула стрельба.
– Мичман, пересчитать людей, прибывших с задания, – взволнованно приказал комбат, – провести перекличку.
– Троих нет, – сообщил тот несколькими минутами позже. – Старообрядца Власа, краснофлотца Онисимова и сержанта Булгара. Двоих бойцов, получивших легкие ранения, отправили в лазарет.
– О раненых знаю. Знать бы еще, что с этими тремя и кто из них все еще продолжает сражаться.
– Дык, не пришлось бы в следующую ночь идти обменивать еще одного, – заметил Владыка.
– Товарищ капитан, позвольте, я вернусь, помогу тем, кто там еще сражается, – неожиданно ожил Солодов, который до сих пор, кажется, так ни разу и не подал голоса. – Ведь они там… да и вообще получается, что все это из-за меня.
– Я тебя сейчас вернусь, «рыбак» чертов! – буквально прорычал комбат. – Ты у меня теперь весь плацдарм окопами изроешь и в одиночку в атаку ходить будешь.
– Причем с закатанными штанинами и с удочкой наперевес, – прокомментировал эту угрозу Жорка Жодин, и все, кто находился в окопе, взорвались таким хохотом, что наверняка он был слышен даже в румынских окопах.
На рассвете патруль из шести бойцов, посланный Гродовым на косу, обнаружил израненного, едва живого Булгара, и доставил на плащ-палатке в лазарет. По пути, прежде чем потерять сознание, он успел рассказать, что они с румыном-старообрядцем Власом заметили, как на дамбе упал раненый ефрейтор Онисимов. Услышав его негромкий крик: «Я ранен, прощайте!», они вернулись, чтобы отбить десантника у наседавших румын, однако тоже вынуждены были принять бой, причем какое-то время Онисимов еще продолжал отстреливаться вместе с ними.
Когда товарищи погибли, Булгар сумел прорваться сквозь кольцо окружения, которое сомкнулось еще во время артналета, и уйти плавнями в сторону своих. На какой-то кочке под кустом он залег, и его потеряли из виду, а затем добрался до косы и, склонившись на поваленный ствол ивы, на какое-то время потерял сознание.
– Адмирал интересуется, как прошла ваша вылазка? – позвонил на рассвете адъютант командующего.
– Доложи командующему, что задача выполнена, краснофлотец Солодов спасен.
– А если адмирал спросит, какой ценой?
– Ответишь: «Ценой чести черных комиссаров». Ну, а если и дальше станет докапываться, обрадуй тем, что враг потерял более трех десятков убитыми только в ходе нашего нападения. Остальных, павших при артналете, посчитают на небесах. Мы же потеряли одного краснофлотца убитым, троих ранеными.
– Такой рейд он одобрит, закоренелый факт. Особенно ему понравится вот это ваше – «ценой чести черных комиссаров». Он и сам уже несколько раз интересовался: «Ну, как там наши «черные комиссары»? Еще держатся?».
– Уведомьте, что держатся, как подобает морской пехоте.
– Причем это – закоренелый факт.
О геройски погибшем старообрядце Власе Межине комбат докладывать не стал, дабы не вызывать в умах командующего и его штабистов сумятицу в связи с зачислением в свой гарнизон пленных румынских солдат. Решил, что доложит о нем, когда попросит зачислить в личный состав батальона уцелевшего пленного – Никифора Книжника.
В завершение этого разговора комендант плацдарма попросил адъютанта связать его с Бекетовым, и был удивлен, что буквально через две-три минуты услышал в трубке бодрый голос полковника. Капитану понадобилось всего несколько слов, чтобы начальник контрразведки тут же уловил суть происходящего.
– То, что сумел добыть такого серьезного «языка», конечно, похвально, – тонко демонстрировал он понимание ситуации, как только Гродов закончил свое донесение по поводу фон Фрайта, «обладающего сведениями по поводу одной интересующей контрразведку флота особы». – Нет, это действительно очень похвально. Причем ты даже не представляешь себе, насколько это хорошо… – изощрялся Бекетов.
И чем дольше и восхищеннее полковник говорил капитану о его заслуге, тем отчетливее слышалось за словами командира: «Ну, какой же ты идиот, если не понимаешь, какую мину под мою и свою задницы подкладываешь! Особенно теперь, в охваченное поражениями военное время!».
– Да сейчас я уже все понял! – вырвалось у Гродова. – Я имею в виду, что операция по освобождению нами пленного краснофлотца Солодова была слишком опасной, – попытался он завуалировать свое покаяние, вспомнив, что линию наверняка прослушивают «особисты».
Когда комбат говорил, что теперь он уже все понимает, это было неправдой. На самом деле он не мог понять главного: знает ли Бекетов о провале баронессы Валерии, точнее, о ее предательстве? Догадывается ли он о том, каким образом происходила высадка этой горгоны на западный берег? Уведомлен ли о том, кто ее там встречал и как баронесса обошлась с людьми, которые переправляли ее на шлюпке, а также с приданным ей радистом?
– В том-то и дело, что только «сейчас»? Но даже теперь сомневаюсь, что действительно понимаешь… какая это опасность, – и начал шифроваться полковник.
– И каковыми должны быть мои дальнейшие действия?
– Самыми конкретными и логическими. Отличившихся бойцов – обязательно отметь; а пленного переправляй на наш берег. Причем теперь уже – обязательно переправь таким образом, чтобы ни волосок с головы. Кстати, ты его основательно допросил по всем интересующим нас вопросам?
– Он и не замыкался, поскольку очень уж хочет жить.
– А что в этом странного, что он хочет жить? Другое дело, радуемся ли мы тому, что такие, как он, все еще живут?
«Так, может, все-таки прикончить его прямо здесь, на плацдарме, и дело с концом?!», – чуть было не вырвалось у комбата, и лишь в последнее мгновение он сумел сдержаться. Вновь вспомнив о посторонних ушах. А вслух произнес:
– Хорошо, сегодня же, со всеми возможными предосторожностями, переправлю на левый берег.
– Не сегодня, а завтра. Причем под охраной своих, исключительно надежных десантников, которые из рук в руки обязаны передать пленного людям, готовым принять его от моего имени. Только от моего имени, – жестко уточнил полковник. – Это принципиально важно.
* * *Пленный по-прежнему ждал своей участи под навесом, у землянки. Уловив озабоченность комбата, он терпеливо выждал, когда тот заговорит, не зря же капитан велел часовому отойти, значит, было о чем поговорить наедине.
– Итак, вы доложили о моем появлении на плацдарме полковнику Бекетову, – поднялся перед ним фон Фрайт, – если только я не искажаю его фамилию.
– Не искажаете, – подтвердил комбат, усаживаясь прямо на стол и по-мальчишески свешивая ноги.
– Напрасно вы это сделали, поскольку тем самым дали нашим отношениям официальный ход. Да к тому же поставили в сложное положение полковника, лично руководившего операцией «Контрабандист» и пребывавшего с баронессой в очень тесных и далеко не в служебных отношениях, которые дама тщательно скрывала от вас, своего официального любовника.
– Валерия что, и по этому поводу тоже изощрялась? – мрачно спросил Гродов, едва сдерживаясь от того, чтобы съездить обер-лейтенанту СС по физиономии.
– Причем не столько из-за желания похвастаться своими связями с русскими офицерами, сколько в интересах разведки, – артистическая пауза, которую выдержал после этих слов фон Фрайт, понадобилась ему только для того, чтобы садистски понаблюдать за реакцией капитана. – И напрасно вы, то есть лично вы и полковник, не опасаетесь того, что я попаду на тот берег. Ведь может случиться так, что меня вырвут из рук Бекетова и тогда…
– Ты, СС, лучше молись, чтобы тебе дано было добраться до того берега, – процедил Гродов. – Потому как не каждому сие дано.
…На следующее утро Владыка и Малюта доставили барона фон Фрайта в измаильский порт и передали офицеру контрразведки, присланному Бекетовым. Доклад старшего лейтенанта о его особом рейсе капитан выслушал с отсутствующим видом, давая понять, что дальнейшее бытие этого пленника его не интересует. Однако он лукавил: пока фон Фрайт был жив, он не мог не интересовать Гродова, как не могла не интересовать его и судьба баронессы Валерии. Вот почему после полудня он не удержался, позвонил всезнающему и всемогущему адъютанту командующего и попросил выяснить судьбу пленного эсэсовца.
