Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
– Уханов… Уханов! – Она не отходила, а, чуть выставив грудь, почему-то с испугом заслонила Дроздовского своей тоненькой, напрягшейся фигуркой, защищающе отстраняя глазами Уханова. – Что вы хотите? Зачем?
– Отойди, Зоечка. Что я могу с ним сделать? Смысл? Не вижу. Я сержант, он лейтенант. А уставы мы с комбатом назубок еще в училище вызубрили. Так вот…
Уханов тихонько отодвинул ее и тут же, наклонясь к прямому, как у гимнаста, плечу Дроздовского, сказал ему что-то неуловимо и кратко, потом добавил отчетливее:
– …А если тебе начхать на всех, кто остался из твоей батареи, то все равно головкой, головкой, а не задним местом соображай. И тогда докладывай в дивизию по-умному.
– Что ты сказал?.. – Дроздовский, некрасиво искривив лицо, порывисто, едва не упав на крутом скате, отклонился назад, повторяя пронзительным голосом: – Как ты сказа-ал?
– Тихо, тихо, комбат! – успокоил, улыбаясь одними глазами, Уханов. – Мы сейчас можем по душам поговорить. Не строевые занятия в училище. До Бога – очень близко. Всевышний – свидетель. И никакого нарушения устава. Твой приказ не обсуждают. Но просто знай, что я думаю о тебе, комбат. На ус намотай, когда-нибудь пригодится!..
– Перестань, Уханов! Хватит! – с решимостью вмешался Кузнецов и, подойдя, дернул за ремень Уханова. – Хватит перед немцем!.. Посмотри-ка на него. Что с фрицем – с ума сходит?
Дроздовский стоял, вытянувшись, с побелевшим, истончившимся до худобы лицом. А немец, как заведенный, замедленно и тупо покачивался на одном месте, перебирая меховыми сапогами, неистово бил себя кулаками по толстым предплечьям, а его вслушивающиеся глаза, ловя звуки чужой речи, становились дикими, остекленелыми, перебегали с Уханова на Кузнецова, решив, очевидно, что речь между ними шла о нем, о его судьбе, и, как в сердечном приступе, широко разевая рот, дышал все убыстренней, но неожиданно шатнулся вбок, подкошенно повалился в снег, выхрипывая какие-то нечленораздельные слова, из которых можно было понять только: «Рус, швайн, их штербе, эс ист кальт»7.
– Симулирует, гад! – определил Уханов. – В плен не хочет. Ошалел от холода. Что он, Кузнецов, сказал – швайн?
– Встать! – приказал Кузнецов и сделал знак немцу стволом автомата. – Штейт ауф! Шевелись! Штейт ауф, ну! Двигайся!
Немец не вставал, конвульсивно поджимая к подбородку колени, он яростно хрипел из торчмя поднятого меха воротника, и тут Уханов, вроде бы удивленно примеряясь, двинулся к нему, взял его за шиворот и с такой озлобленностью дернул вверх, что затрещал воротник, а когда затряс его, приговаривая: «Я тебе покажу „швайн“!» – немец закричал мутным, предсмертным голосом. И, как тисками обхватив его, Уханов рукавицей зажал ему рот, а немец по-дурному замычал, извиваясь в его руках.
– Ах ты, гитлеровская морда! Забудешь, что такое «швайн»! Ты у меня папу-маму забудешь!
– Уханов, отпустите его! Вы же задушите его!.. Что вы делаете, мальчики? Мальчики, родненькие!.. – в растерянности, едва не плача, говорила Зоя, поворачиваясь то к одному, то другому. – Почему вы такие злые? Я вас не узнаю, мальчики… – Она повернулась к Дроздовскому, умоляюще схватила его за рукав шинели. – Володя, хоть ты запрети!
– Уйди-и! Что ты вмешиваешься?.. – Он сорвал ее пальцы со своего рукава и отступил на шаг, презрительным оскалом забелели его зубы. – Ненавижу, когда вмешиваются фронтовые… Вон Кузнецова лучше успокой! Он добренький, и ты добренькая!.. Оба Иисусы Христовы! Только пусть все твои мальчики знают, особенно Кузнецов, ни с кем из них спать не будешь! Не надейся, сестра милосердия! После боя уйдешь из батареи в медсанбат! Ни дня в батарее не останешься! Немедленно уйдешь!
Его лицо, измененное гадливой гримасой, стало некрасиво отталкивающим, он отступил еще на шаг и, с злой непреклонностью качнув плечами, так поспешно зашагал вверх по скату, что из-под ног его покатились комья земли.
На самом краю воронки он остановился, постоял несколько секунд и, вырывая пистолет из кобуры, срывающимся голосом прокричал команду:
– Связисты! Взять пленного немца и бегом за мной!
И, не дожидаясь никого, вскарабкался на земляные навалы, исчез за ними в темноте.
Громкая команда Дроздовского сверху прозвучала неумолимо ясно, и связисты вскочили разом, бочком обходя Кузнецова и Уханова, ткнулись неуклюже к немцу, вытянув руки, как если бы с двух сторон зайца ловили.
– Назад, – решительно остановил их Кузнецов, загородив немца. – Взять разведчика – и наверх, за Дроздовским! Немца поведет Уханов! Взять раненого разведчика! – И для убедительности подтолкнул обоих связистов к разведчику. – Вот его не донесете – ответите головой! Зоя!
Он должен был ей сказать, что она пойдет рядом с Ухановым, что именно с ним безопаснее будет идти назад к орудию, но наткнулся на ее взгляд – и замолчал. Она не замечала его, не слышала, хотя смотрела на него, теребя варежку на пальцах, а глаза были сухи, нестерпимо огромны, брови изумленно выгнуты, точно она прислушивалась к незнакомой боли в себе, еще не зная, где появилась эта боль.
– Фриц, знаешь, что такое стометровка? Посмотрю, как ты…
Уханов вывел немца на скат и пощелкивал ремнем автомата, поигрывая им, но не говорил Зое ничего, не торопил ее, ожидая.
– Зоя, – выговорил Кузнецов с хрипотцой, – тебе надо идти. Пока тихо. Надо идти. Вместе с Ухановым пойдешь! Слышишь?
– Да, я иду, я сейчас иду. – Зоя, вздрогнув, низко наклонила лицо, пряча его в воротнике полушубка, заговорила со связистами излишне бодро, присев к разведчику: – Пожалуйста, несите осторожно, левая нога ранена. Не сжимайте ее. Пожалуйста, мальчики…
Связисты подняли разведчика и щупающими движениями перехватывали его тело поудобней.
– Вперед, – сказал Кузнецов. – Я догоню вас с Рубиным, если успею…
– Ради бога, не попадись к немцам… оставайся жив. Догоняй нас, кузнечик, – попросила Зоя, как-то незащищенно и слабо улыбнувшись ему из-за плеча, и он многое отдал бы, чтобы не видеть этой ее насильственной улыбки.
– Ну, фриц, покажи геройство, под руки пойдем. Шпрехен, швайн?8 – сказал Уханов, с угрозой притискивая к себе немца. – Покеда, лейтенант.
– Вперед, Уханов. Осторожней там.
Кузнецов проводил их до края воронки и лег рядом с Рубиным, следя за ними до тех пор, пока не исчезли они за силуэтами двух бронетранспортеров.
Глава двадцать третья
– Вы все внимательно осмотрели, Рубин?
– Почему не верите, товарищ лейтенант? Все оползал на брюхе вокруг воронки. Всю шинель извозил. Замело небось его поземкой, ежели убило. Где искать?
– Ясно, Рубин. Пока молчат, осмотрим еще раз в стороне балки. Возможно, когда выполз, потерял ориентировку, двинул в обратном направлении. Хотя трудно и это представить. По ракетам мог понять, где наши.
