Мариус Габриэль - Маска времени
— Я не стану влюбляться в Джозефа. Он хотел увидеть вас. Он настаивает на том, чтобы вы забрали его от нас.
— Мы слышали, что немцы были у вас в доме, что они жестоко избили вашего брата.
— Да. Они могли просто убить Тео.
— Если бы нацисты хотели это сделать, то, поверь, вы бы уже оплакивали брата.
Дэвид начал жадно есть, а Кандида внимательно следила за ним.
— А на что похожа ваша страна — Англия?
— Прекрасная страна зеленых лугов. Но в нашем краю довольно мрачно и сурово.
— А где это — в вашем краю?
— Нортамберленд. Последнее место, куда успели добраться ваши предки, пока варвары не остановили их.
— Предки? Мои?
— Римляне.
— А…
— Император Адриан построил стену через весь Нортамберленд. — продолжал объяснять Дэвид с набитым сыром ртом. — Здесь и закончилась цивилизация. Крайняя граница империи. Как бы там ни было, но мои предки — Годболды — именно там основали свое фамильное гнездо.
— Это что — замок?
— Не совсем. Просто большое имение. Очень много места для охоты и рыбной ловли.
В голове Кандиды возникли странные образы — джентльмены в твидовых пиджаках и с ружьями под мышкой и леди в широкополых шляпах на фоне роскошных лимузинов. Этот мир она знала только по фотографиям из журналов.
— Вы что, очень богаты? — спросила девушка.
— Ну, не очень, — произнес Дэвид, закусывая колбасой, — но с хорошими связями.
— Что значит «хорошие связи»?
— Все семейства высшего общества приезжали поохотиться в наших краях, включая и принца Уэльского.[31]
Глаза Кандиды раскрылись.
— Это тот самый, который пожертвовал троном ради любви?
— Да. Тот самый.
Поначалу Кандида не поверила ему, но спокойный, уверенный тон Дэвида развеял ее сомнения.
— А миссис Симпсон вы встречали?
— Много раз. В Англии, а потом во Франции, после отречения.
Оставшуюся еду Дэвид убрал в рюкзак и закурил сигарету.
— Многие отвернулись от рода Виндзоров после отречения, но мы продолжали с ними знакомство.
Кандида была в восхищении.
— А она действительно такая плоская, какой выглядит на фотографиях?
Дэвид выпустил изо рта густые клубы дыма.
— Скажем так: она очень элегантная женщина. Она потратила на платья целое состояние. Как женщина, она нехороша собой, но очаровательна и буквально околдовывает людей.
— А как ей это удастся?
— Умеет вызвать сексуальное влечение и знает немало секретов по этой части. Долгое время провела на Дальнем Востоке. Это ее третий брак.
Кандиде очень хотелось подробнее узнать об ухищрениях богатой леди, но она постеснялась спросить впрямую.
— Что, впечатляет? — спросил Дэвид.
— Если это все правда, то да.
— Зачем мне лгать? — улыбнулся англичанин. — Этот мир уже принадлежит прошлому, и после войны вряд ли что-нибудь останется прежним.
— Конечно.
— Годболды были богаты, когда я был мальчиком. Мой дед разбогател на колониях: он сколотил целое состояние. Дальше мы только тратили нажитое. Мой отец изо всех сил укреплял связи с королевской семьей, хотел получить титул баронета. Но для этого надо было часто устраивать охоту и празднества. Высшее общество стоит немалых денег. Но отцу не везло: он всегда ставил не на ту лошадь. Связался с принцем Уэльским, а тот возьми да и отрекись от престола.
— Но ваш отец ведь не оставил принца.
— Нет. Он был верен выбранному пути. Мне исполнилось двадцать два года, когда я узнал об отречении. Никогда не забуду этого дня. Тогда я понял, что все кончено. Нам следовало прервать эту связь, как это сделали другие. Но отец решил истратить последние деньги, чтобы продемонстрировать свою лояльность. Сейчас уже все позади. Род Виндзоров отправился на Багамы, Франция оказалась в руках нацистов, а отцу суждено было умереть в одиночестве и бедности в своем Нортамберленде. Как раз началась война. Это избавило меня от прозябания в бедности.
— Похоже на фильм, — вмешалась Кандида.
— Да. Какая-то пошлая комедия. Остается только одно средство, чтобы вновь вернуть состояние семьи. — Дэвид встал и отряхнул пыль с колен.
— Какое же?
— Жениться на богатой невесте.
— О нет! Вы не должны так поступать. Жениться следует только по любви.
— По любви? — Дэвид внимательно посмотрел на Кандиду, и она поняла, что сейчас он поцелует ее. Девушке показалось, будто она начала падать куда-то в бездну Дэвид коснулся ладонями лица Кандиды и жадно впился в ее мягкие губы.
Поцелуй был страстным, и на своих щеках Кандида ощущала тепло ладоней Дэвида.
Затем его рука скользнула по шее девушки и легла на грудь. Пальцы начали теребить соски, и все ее тело словно пронзил электрический ток. Кандида страстно хотела и боялась всего этого одновременно. От неожиданности ее словно отбросило назад. Но Дэвид не отпустил ее, наклонился вперед, и сладкий ужас охватил все существо девушки.
Как раз в этот момент где-то вдали, в долине, раздалась автоматная очередь, которую перебили одиночные выстрелы. Дэвид замер, и лицо его тут же изменилось.
— Вот дерьмо!
— Что случилось? — спросила в страхе Кандида.
— Не знаю, но мне лучше убраться отсюда.
— Когда я увижу тебя вновь? — спросила в замешательстве девушка.
— Дня через три. В четыре и здесь же. Хорошо?
Кандида кивнула головой. Ей так хотелось обнять Дэвида, покрыть лицо поцелуями, умолять его быть осторожнее, но она не осмелилась, боясь показаться навязчивой.
— Посиди здесь еще час, — скомандовал неожиданно Дэвид. — Понятно?
Кандида молча кивнула в ответ, а Дэвид исчез во тьме. Голова девушки кружилась, она повторяла про себя слова молитвы: «Сладчайшая и благословеннейшая Дева Мария, защити его». Радость короткого, почти мимолетного поцелуя будоражила кровь, как крепкое вино. Кандиде хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Ее разрывало на части от ощущения счастья и страха. Никогда еще она не испытывала ничего подобного в жизни. И никогда еще она не была так одинока.
2
ЯНВАРЬ 1944
«Наконец-то Джозеф начал выздоравливать, — записала Кандида в своем дневнике. — Он намного лучше себя чувствует, и я уже не боюсь за его жизнь. Но Джозефа почему-то не радует это, и он становится все беспокойнее и несчастнее. Кому же понравится сидеть взаперти в темноте, даже если это необходимо для безопасности. Скоро мы подумаем о другом месте для Джозефа».
Понимая, какую смертельную опасность представляет ее дневник, девушка нашла для него потаенное местечко: под постелью разболтались две плитки пола, под которыми она устроила тайник. И если бы обыскали дом, то сначала все равно нашли бы Джозефа, а не записи. Из соображений безопасности Кандида не упомянула имен тех, кто помогал им ухаживать за раненым американцем, например доктора, который все-таки пришел в этот день снять Швы. Лекарь предупредил, что Джозефу понадобится по крайней мере еще несколько недель покоя, чтобы окончательно восстановить свои силы.
«Уже несколько дней я не видела Дэвида, — продолжала писать Кандида. — Я смертельно боюсь за него и без устали молюсь Пресвятой Деве, чтобы она сохранила его. Он так много значит для меня».
Теперь, когда Кандида стала прятать свой дневник, он стал самым важным ее собеседником.
За последние несколько недель с Кандидой произошло что-то такое, что нельзя было бы назвать просто приключением. И это нельзя было даже сравнить с волнениями по уходу за раненым американцем. Кандида без памяти влюбилась в Дэвида и теперь не могла без него жить.
После того вечера Кандида еще трижды встречалась с Дэвидом. И каждый раз эти встречи были очень коротки, но всегда завершались теплым поцелуем, что еще прибавляло нежности. Кандида не знала романтических слов, чтобы описать свои чувства в дневнике, но чувства эти овладевали ею все сильнее.
Медленно, словно во сне, прошло детство и отрочество, а затем так же медленно и вяло — юность. Нынешняя жизнь Кандиды отличалась от прежней какой-то особой яркостью и стремительностью. Никогда еще она не чувствовала себя так хорошо и не выглядела так обворожительно. Когда сегодня утром Кандида взглянула в зеркало, то с гладкой поверхности на нее посмотрели радостные черные глаза. Каждая минута ее жизни теперь была наполнена ощущением счастья. Даже отдаленные выстрелы не разрушали чувства радости и счастья, потому что это было связано с Дэвидом.
Жизнь на ферме, где некогда росло ореховое дерево, была все время связана с Джозефом, вертелась вокруг него, словно вокруг огромного валуна, что неожиданно оказался посредине быстрой реки. Тео начал медленно оправляться от побоев и через неделю уже вставал с постели и начал понемногу работать. Удары, которые он получил от эсэсовцев, казалось, только укрепили его дух, а на смену прежней подавленности и депрессии пришло неожиданное оживление. Обычно меланхоличное выражение лица Тео сменилось улыбкой, которая только слегка напоминала того веселого и жизнерадостного человека, каким был он накануне войны. Мать Кандиды демонстративно отказалась ухаживать за раненым партизаном, полностью игнорировала его. Отец же, как обычно, спокойный и добрый, обязательно хотя бы раз в день навещал раненого, и если желал от всей души скорого выздоровления Джозефа, чтобы тот быстрей оставил их дом с миром, то старался ничем не выдать своих чувств.
