Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы
Макей, соединившись с остальными тремя бригадами, выпустил из своих рук руководство. Он полагался на Белоусова, Грациана и Османа, а те — на него и друг на друга. Трехтысячная армия самоотверженных бойцов фактически осталась без руководства.
Впереди шёл отряд Макея. Рядом с Макеем ехали на конях Даша, комиссар, Миценко и Елозин. Дед Петро по–стариковски шёл сзади и о чём‑то тихо разговаривал с Костиком.
Все шли в глубоком молчат и. И странно, серьёзно никто не верил в размеры опасности, о которых доложили разведчики. Радист Ужов и инженер–судостроитель Новик, ставший оружейных дел мастером, шли и мирно вели беседу. Один вспоминал Москву, другой — Ленинград, судостроительные верфи. Перед блокадой жили они вдвоем в одной землянке, где стояла рация и перед окном стол, заваленный частями винтовок и обрезами, из которых Новик делал автоматы. Он уже сделал четыре автомата, пятый, предназначавшийся в подарок комбригу, остался недоделанным. Он теперь нёс его в своём вещевом мешке и слышно было, как звонко звякали друг о друга железные части всякий раз, как Новик делал какое‑нибудь резкое движение.
— Что там у тебя? —» спросил Ужов, морщась от звука, так неприятно действовавшего на нервы.
— Игрушка для взрослых детей.
— ППН? Пулемет–пистолет ровика?
Новик недовольно промычал. Надоели ему эти плоские шутки. На Ужова это не похоже. «Что эго он вдруг начал шутить?»
— Ты чего‑то сегодня больно уж весел?
— Опасность или приближение её всегда меня как-то поднимает, — ответил Ужов.
— Старо. Романтизм не в моде.
В темноте на них натолкнулся Елозин.
— Это ты, сибирский медведь?
— А, слоны–отшельники! — шёпотом отозеэлся Елозин. — Где твоя рация, Уж?
— Ба, среди кого я иду! Все звери, кажется, тут: слоны, ужи, медведи. А в темноте и не видно! — пошутил Юрий Румянцев, хватая за плечи Ужова.
— Это с каких пор уж стал зверем?
— Об этом спроси у лягушки.
Так шутили эти суровые люди, как будто шли они на прогулку.
— Скоро опушка, — сказал шёпотом Макей.
Комиссар в темноте кивнул ему головой, словно тот мог видеть этот утвердительный знак.
Вот тускло блеснула узкая полоса воды. Это река Лисичка, небольшая, но достаточно глубокая для того, чтобы утонуть в ней тому, кто окажется подстреленным. Голова колонны вошла в реку. Вода забурлила, зашумела между ног. Некоторые перешли на ту сторону, перенесли даже троих раненых товарищей. Конь Макея вступил в воду, когда вдруг с той стороны раздались ружейные залпы, затрещали пулемёты, и трассирующие пули пучками красных нитей потянулись к партизанам. Мрак ночи огласили крики, стон, призывы о помощи. Кто‑то тонул. Свиягин бросился в воду и вытащил несчастного. Лошадь под Макеем рухнула и тот свалился, тяжело придавленный ею, барахтаясь в воде.
— Жив, кацо?
— Спасай ребят, комиссар. Где начштаба? Командирам рот отходить назад.
В это время в небо взвились белые ракеты и в их трепетно–голубом свате было видно, как в ласу метались люди в поисках выхода из огненного мешка. Инженер Новик, и радист Ужов спокойно стояли за толстой сосной.
— Самое уязвимое место — ахиллесова пята, — философствовал Новик, — это значит: не показывай врагу свою пяту, то есть не удирай. Трусу всегда кажется, что он спасается бегством, но бегущий гибнет.
— Но ведь гибнут и бесстрашные?
— Тут, Толя, другой закон: не лезь на рожон.
— А! Золотая середина!
— Пожалуй. Эх, чёрт! Огрела! Кровь, что ли? Посмотри‑ка, брат.
— Здорово она тебе выбрила бороду.
— Ну? Жаль. Люблю я у мужчин бороды. Какая-то сила в этом.
— Как у Самсона? Смотри, куда это наши устремились? Бежим и мы.
— Придётся ползком.
— Золотая середина?
— Она, она, Толя! Не убегай, а отступай, организованно отступай. Не беги, а ползи. Да. Ну, за мной! Вперёд! У тебя и винтовки‑то нет, вояка! Вон у убито-’ го возьми.
— Я тебе возьму! Какой я убит, ый?
— Ты? Миценко?
— Он самый. Макея с комиссаром не видели?
— Нет.
Пока они здесь лежали, основная группа макеевского отряда откатилась куда‑то в сторону. Хвост колонны, услышав стрельбу, повернул обратно и колонна теперь пошла строго на север. Её вели командиры бригад Белоусов и Грациан. Им всем удалось выйти из блокады более или менее благополучно. Больше всех пострадали макеевцы. Трижды за день этой страшной блокады на разных участках фронта они защищали своей грудью партизан других отрядов и бригад.
В обратном походе на север случилось так, что впереди снова оказалась группа макеевцев во главе с сек–ретарем партбюро Пархокцем. В эту же группу попали писарь штаба Макуличев, Свиягин, политрук Байко, пулемётчик Иван Шутов, Григорий Агерьянзв, Михаил Казарин, зам. начальника особого отдела Гобец, Оля Дейнеко, Соня Доросинская и другие, всего человек семьдесят—восемьдесят. Свиягин нёс привязанный к ремню портфель, наполненный номерами журнала «Чапаевец», политрук Байко — другой портфель, в котором хранились все дела редакции, её архив.
Фашисты подпустили партизан метров на двадцать и открыли ураганный огонь. Макеевцы не растерялись. Правда, кто‑то было бросился бежать, но Сги гин, пустив крепкое слово, приказал остановиться. Первой остановилась Соня Доросинская.
— За Родину! За Сталина! — неожиданно прозвенел её голос сквозь гулкий перестук вражеских выстрелов и хлопков разрывных пуль. Сорвав с головы красный платок, она взмахнула им в воздухе и с растрёпанными рыжими волосами пошла навстречу выстрелам. Светлозелёная шёлковая кофточка, первомайский подарок разведчиков, была уже разорвана в нескольких местах.
— Ура–а-а! — закричали партизаны, устремляясь на врага.
«И Костик здесь, — мелькнуло в голове Свиягина, — и 0(1 идёт в атаку. Ведь он ребёнок». В самом деле, мальчик, что‑то крича, с карабином в руках бежал вместе со всеми на вражескую цепь, залегшую за сваленную ольху. Свиягин подбежал к нему.
— Костик, ложись!
Он грубо толкнул его к толстому дереву.
— Бей отсюда.
На худом, всегда бледном личике мальчика проступил румянец, глазёнки горели от возбуждения — в них был одновременно и гнев, и ужас.
— Дядя Свиягин?
— Что, Костик?
— Дядя Свиягин, а где дядя Макей?
— Не знаю, милый, думаю, что с отрядом.
Партизаны залегли и открыли огонь по фашистам.
Весь лес, словно в бурю, гудел от выстрелов, и — Соня, ложись! — крикнул Байко девушке. Но бы–ло уже поздно. Она резко откинулась назад и упала, К ней подбежали лейтенант Костин и пулемётчик Иван Шутов. «Милая», — шептал Шутов бледными пересохшими губами, перенося вместе с Костиным раненую девушку в заросли. Светлозеленая кофточка окрасилась кровью: три автоматных пули пробили Соне грудь.
— Пить, — шептала сна пересохшими губами, — оставьте меня, туда идите.
Они положили её в орешник. Там уже лежал какой-то партизан с перебитыми ногами.
— Белоусовец я, — сказал он.
Соне дали из фляги воды. Она пила жадно, захлебываясь. Шутов вытер ей платком губы, с шумом прош лотил слюну. Лейтенант Костин, почти мальчик, отдер нулся, порылся в кармане, достал сухарь, положил его рядом с девушкой на траву.
— Больше нет, — оправдывался он и неожиданно поцеловал девушку. Шутов дернул себя до боли за ус и бросился в гущу сражающихся.
Они вернулись на поле боя. Немцы лежали всё за тем же толстым бревном и партизанам хорошо были видны их лица, нарукавные повязки с белым кругом посредине и чёрной свастикой в нём. «Ого! Не простая солдатня — войска «эс–эс».
— Товарищ редактор, — крикнул Свиягину Костин, — нас обходят справа.
— Отползай!
«Странно, почему немцы появились справа, когда там должна быть наша колонна?» — подумал Свиягин.
Оказывается, колонна отклонилась в сторону’ и миновала засаду.
Пархомец с небольшой группой, стремясь вырваться из кольца, метнулся влево и оказался отрезанным от основной группы и от колонны. В это время Свиягин подал команду отходить в болото. Ему показалось, чю Пархомец там. Теперь он уже не полз, а бежал. «Надо спасти журналы», — подумал Свиягин и крикнул поровнявшемуся с ним Байко:
— Прячь портфель!
Сам на ходу сунул свой портфель в дупло сломанной березы. Бежавший сзади Коноплич бросил на портфель горсть» старых, прошлогодних листьев, чтобы скрыть металлический блеск уголка портфеля.
Ушли в болото. Свиягин подсчитал своих людей: 42 человека. Приняв командование над ними, он начал углубляться в заросли и топи, надеясь, что немцы туда не пойдут. Но болото оказалось небольшое и группа партизан быстро очутилась на противоположном берегу топи. Здесь натолкнулись на советских диверсантов. Их было тридцать человек — все взору гены автоматами. Партизаны и диверсанты залегли в ожидании противника.
