Василий Щур - Пограничными тропами
Полюбовавшись радугой и напившись воды, лейтенант стал осматривать прилегающую к водопаду местность, берег реки. Никаких следов. Только за пеленой падающей воды, метрах в двух от берега, у самого камня, на зеленой плесени, покрывающей гальку, он заметил след, похожий на отпечаток босой ноги. Отпечаток был не очень четкий, и Борисов, чтобы рассмотреть его, вплотную подошел к водопаду и пронырнул через тонкие струи воды.
Перед ним был действительно след — след взрослого человека. Борисов пытался ответить на заданный себе же вопрос: «Кто этот человек, что он здесь делал?» Сидя на корточках, он стал внимательно изучать каждый сантиметр мокрого дна, а вода падала на полы его шинели, и холодные брызги попадали на шею, скатывались за воротник. Не замечая этого, Борисов взглядом прощупывал дно воздушного мешка. Вот он увидел, ближе к берегу, еще один след и повернулся к нему. Струя воды теперь падала на спину. Борисов прижался к камню и на четвереньках пополз к берегу. В метре от берега он увидел на толстом слое ила еще один след — четкий след босой ноги человека, а рядом такой же четкий отпечаток руки. Заметил он и то, что основание камня неплотно подходит к берегу, образуя узкий треугольник.
Вода здесь почти не образовывала воздушного мешка, она скатывалась между камнем и скалой, выдвинувшейся от берега, и чтобы вплотную подобраться к берегу, нужно было проползти метр под самой струей. Вода была холодна, и Борисов знал, что промокнет насквозь, но все же пополз вперед.
Когда он добрался до того места, где камень образовывал треугольник, и заглянул внутрь, то увидел черную пустоту. «Пещера?!» — мелькнула догадка.
Сразу, как протиснулся в треугольник, лейтенант понял, что действительно попал в пещеру. Она круто уходила вверх, и чем дальше от реки, тем становилась шире и выше. Борисов уже мог встать и выпрямиться почти во весь рост. Глаза его стали привыкать к темноте, он уже различал острые камни, торчавшие с боков и с потолка. Медленно, почти бесшумно, он поднялся по неровному каменному дну. Далеко впереди мелькнула узкая полоска света. «Еще один выход, но в каком месте? — подумал Борисов и тут же усмехнулся. — Наверняка в ущелье. Но зачем гадать, зачем отвлекаться. Сейчас нужно смотреть и слушать. Тот, кто оставил след под водопадом, может быть здесь. Нельзя, чтобы он увидел или услышал первым».
Вынув пистолет из кобуры и держа его перед собой, лейтенант снова тихо двинулся вперед.
Шум водопада, слышный вначале, сюда уже не проникал. Теперь в пещере была непривычная, какая-то мертвая тишина. Только звуки осторожных шагов нарушали ее. Мрачные зубчатые стены. Далеко впереди ласковая полоска света. Чем ближе подходил лейтенант к этой полоске, тем шире становилась пещера, тем яснее были видны каменные зубья стен, потолка. Вдруг оттуда, где светилась полоска, донесся звук, похожий на стон. Лейтенант остановился и замер. Тихо. Решив, что это ему показалось, что какой-то звук проник из ущелья, он вновь стал подниматься вверх. Через минуту Борисов снова услышал стон и снова замер. Минута, вторая, третья. Борисову казалось, что он очень долго вслушивается в мертвую тишину, но он терпеливо ждал, чтобы еще раз услышать стон и определить, далеко ли стонущий. Теперь лейтенант был почти уверен, что в пещере — человек. Может быть, даже тот, кто поджег колхозный ток. Стон повторился.
Борисов, прижимаясь к стене и внимательно всматриваясь вперед, начал двигаться еще осторожнее.
Показался грот. На середине грота, на разостланном халате лежал человек. Борисов, все так же держа пистолет перед собой, остановился у входа в грот. Полумрак и несколько метров, отделявшие Борисова от того, кто лежал на разостланном халате, мешали рассмотреть, кто это был, но лейтенант по чалме на голове спящего определил, что это был человек из-за реки.
VII
— Не живется ему спокойно! Лютует, пакостит! — зло проговорил один из аксакалов, когда все старики, вызванные на заставу для опознания задержанного Борисовым человека, вышли из комнаты чистки оружия.
— И то подумать — хозяином был. Теперь, небось, нищенствует. Как не лютовать?! — ответил другой.
Лейтенант задержал самого Шакирбая. Главарь бывшей банды сейчас беспомощно лежал на кровати, занесенной в комнату чистки оружия. Он то стонал и бредил, то приходил в сознание и тогда осматривал стены комнаты, часового; редкая седая бородка старика вздрагивала.
Борисов тем временем, переодетый в солдатское обмундирование, так как его одежда была мокрой и висела в сушилке, позвонил из канцелярии в штаб части, начальнику политотдела, но дежурный телефонист ответил, что начальника политотдела в кабинете нет.
— Соедините с общим политотделом, — попросил Борисов и немного погодя услышал: «У телефона майор Данченко».
— Лейтенант Борисов говорит.
— А-а, Сергей, ты еще на заставе. Ну, что я говорил? Застрял?
— Шакирбая я задержал.
— Как задержал?!
— Связал, вытащил из пещеры и на собственной спине приволок на заставу.
— Какая еще пещера?! Что ты выдумываешь?
— Не выдумываю. Лежит на кровати и стонет. Завтра утром выезжаю дальше. Доложите, прошу, начальнику политотдела. Я не дозвонился.
Василий Александров
СЛЕДЫ НА ГРАНИТЕ
Аллея около клуба училища каждую осень становится и аудиторией, и читальным залом, и солярием, и больше всего, пожалуй, дискуссионным клубом, в котором до хрипоты спорят абитуриенты не только по вопросам, чисто научным, но и ведут серьезный разговор о жизни.
Сидел я как-то в этой аллее и ненароком услышал такой разговор.
— Ну, братцы, все. Последняя пятерка!
Это говорил невысокий крепыш, настроение которого было приподнятым: он выдержал экзамены, перед ним открылась дверь в военный вуз.
— А мне все равно, провалюсь — домой, — ответил длинный юноша, читавший газету «Футбол». — Я не очень-то болею пограничной романтикой.
— Ты вольная, видно, птица, а вот он, — говоривший это рыжеволосый парень показал рукой на аккуратно одетого, читавшего физику абитуриента, — идет он по стопам отца и деда, ему граница — родной дом. Так-то…
Разговор о профессии длился долго, но к какому-то единому выводу спорящие так и не пришли. Выходило у ребят так, что некоторые профессию себе выбирают, некоторых профессия выбрала, а у иных получилось ни то, ни другое: куда кривая выведет.
…В детские годы мне казалось, что о границе я имею весьма точное представление, как, скажем, о дворе собственного дома. Это заключение имело очень веские аргументы: брат мой служил на пограничной заставе санинструктором, он-то, по моему мнению, познал все тонкости пограничного житья. Когда брат, щедрый на рассказы о своей службе, на семейном огоньке предавался воспоминаниям, я, конечно, был в эти счастливые для меня вечера весь внимание и просиживал в кругу старших до полуночи. Позднее, когда подрос и научился читать, я жадно «проглатывал» каждую попавшуюся мне в руки книгу о пограничниках. И еще одна деталь немаловажная — играл я на сцене сельского клуба лейтенанта пограничных войск, человека волевого и умного, роль которого дали мне как знатоку границы и еще потому, наверное, что у брата была самая настоящая, опаленная суровыми ветрами зеленая фуражка, в которой мог дебютировать только я, потому что мой брат Гришка в жизни никому бы ее не дал.
Пройдя такую серьезную пограничную школу в допризывные годы, я, однако, и мысли не допускал, что буду служить на границе: был я не совсем уж хлюпким, но и не из тех, кому предсказывают большое будущее. И брат, увлекая меня романтическими рассказами о границе, ни разу не заикнулся даже о том, что хотел бы видеть меня пограничником.
И вот мне принесли из военкомата повестку, а на второй день в наш тихий районный центр приехали офицер в зеленой фуражке и двое сержантов. Мы, призывники, догадались, что служить будем в пограничных войсках.
На проводах брат устроил сюрприз: при всем честном народе, собравшемся в военкомате, он подарил мне зеленую фуражку и сказал:
— Надеюсь, что ты, браток, не посрамишь чести нашей пограничной династии.
Таким трогательным было начало моей пограничной тропы.
После первичного курса обучения прибыли мы на границу и после торжественного церемониала поступили в распоряжение старшины. Проверяя чемоданы, старшина увидел в моем сундучке фуражку брата и чуть не конфисковал ее как имущество, незаконно приобретенное, а заодно хотел вкатить мне пару нарядов вне очереди. Это, как он сказал, для острастки, чтобы впредь ничего чужого в моем чемодане не появлялось.
Я побагровел, наверное, потому что почувствовал на лбу горячий пот, и чуть было не нагрубил старшине, но вдруг раздался голос:
