Владимир Волосков - Где-то на Северном Донце.
В кабинете Иванова людно и очень весело. Возле стола подполковника сидит молодая красивая женщина с мальчишкой на коленях, а у окна расположились рядком капитан Ковальчук и капитан-инженер Будзинский.
— Не знакомы? — приветливо спрашивает подполковник Иванов.
Малышкин недоуменно пожимает плечами, вертит головой, не понимая, о чем ведет речь начфинчасти.
— Да как же так! — удивляется женщина. — Он это. Тот самый юноша, что сидел рядом с шофером. Шину накладывал.
Малышкин готов закричать от радости. Конечно, это та женщина с дороги, с ребенком… Трудно узнать в этой ладной, румяной красавице ту осипшую, с мокрым посиневшим лицом, сгорбившуюся под дождем и ветром женщину, но это она…
— Боже мой… — совсем не по-уставному бормочет опешивший Малышкин. — Ведь это вы! — И протягивает ей руку.
Гостья вскакивает, отчего мальчик чуть не падает, но удерживается на ногах, ухватившись за платье.
— Запрягаева, Ирина Петровна. Здравствуйте, Петя! Не узнали? Здорово! Меня обычно все узнают. Вы уж извините нас! Так дико все получилось!
— Что получилось? — недоумевает Малышкин.
— Да с деньгами! Нам только сегодня все рассказали. — Она садится, за плечи поворачивает мальчишку лицом к Малышкину. — Ну, Валерик, узнаешь этого дядю? Говори. У него из сумки взял деньги? Извиняйся сейчас же!
Но сынишка не желает говорить. Он исподлобья глядит на «дядю» и упорно старается спрятаться за матерью. Пространства меж столом и стулом явно недостаточно, и потому он приседает, прячась за ногой Ирины Петровны.
— Вот он у нас какой! — с досадой говорит она, не зная, как употребить свою власть в чужом кабинете, да еще в присутствии стольких незнакомых людей. — Проказник. Не знаем, что и делать. Отец уже несколько раз ремнем учил — ничего пока не помогает.
— Ну, это со временем пройдет, — благодушно замечает Иванов. — Хорошо то, что хорошо кончается.
— Ой, не говорите! Мы так рады, что вас нашли! — Ирина Петровна поворачивается к Малышкину, прижимает руки к груди. — Я все теперь знаю. Вы уж простите нас, Петя! Мы как приехали домой, то сразу не хватились. Валерик в дороге простыл, температурка была, ну, мы и не отпускали его два дня на улицу. А на третий день стала собирать — чувствую, что-то в кармане есть. Посмотрела — и ужас! — Ирина Петровна с такой искренностью хватается за голову, что не поверить ей невозможно. — Сначала ничего понять не могла, а потом все-таки догадалась. В машине набезобразничал. Больше негде. Люди выручили нас в такую трудную минуту, а мы… Боже мой!
— Ничего. Все хорошо, что хорошо кончается, — повторяет Иванов, наливает в стакан воды, предупредительно подает гостье.
— Спасибо. — Она отпивает несколько глотков и с живостью продолжает: — От Валерика разве чего-нибудь внятное добьешься! Сумки мы никакой не видели. Номер машины не запомнили. Имен и фамилий не спросили. Не до того было. Вот и ищи! Дали свекру телеграмму на всякий случай…
— Кому? — интересуется присевший в сторонке Галич.
— Свекру. Отцу мужа. Мы тогда у него два дня гостили.
— А в какой деревне он проживает? — оживляется Галич.
— В Кедровке. Вернее, в шести километрах от нее. На кордоне. Он лесник. В тот день он довез нас на лошади до автобусной остановки, а сам поехал по какому-то срочному делу в лесничество. Автобус не пришел, ну, нам и пришлось…
— Ясно, — расстроенно бормочет Галич, краснея под ироническими взглядами Ковальчука и Будзинского.
Малышкину непонятно его смущение, но это его, впрочем, и не сильно занимает. Он уже понял главное, он видит сиреневую пачку на столе Иванова, неясно ему лишь одно — когда этот сорванец Валерка успел залезть в сумку. Память с фотографической четкостью заново печатает все происшедшее на дороге, он видит, как мальчонка, повертевшись возле взрослых, прячется от дождя в машине, притихает там на заднем сиденье…
— Так бы и искали вас до сих пор, если б знакомые военные не посоветовали обратиться прямо в штаб округа, — взволнованно продолжает Ирина Петровна. — Сегодня дочь с утра к матери унесла — и отправилась. Представляете, там сразу все поняли. Позвонили — приезжает тот самый веселый шофер. И вот мы здесь. Вася, муж мой, очень переживает… Он будет так рад, так рад!
— Он что, в больнице? — еще раз интересуется Галич.
— Нет. Дома.
— Почему?
— Да как сказать… Я начальнику полустанка успела номер телефона записать. Деверя, Васиного брата. Он живет возле вокзала, имеет собственную машину. Начальник оказался хорошим человеком. Позвонил. Нас деверь с соседом своим и встретил. Мы в пригороде живем, в заводском поселке, так нас и отвезли прямо в заводскую санчасть. Там осмотрели ногу — перелома не обнаружили. Вывих. Растяжение связок. Зачем ему в больницу? Отказались. Заведующий медсанчастью напротив — дверь в дверь — живет, каждый день по два раза заходит…
— Понятно, — еще гуще краснеет Галич и боится смотреть на вконец развеселившихся Ковальчука с Будзинским, которые всем своим добродушно-язвительным видом хотят сказать ему: «Ну как, Шерлок Холмс, самочувствие?»
— Вы уж простите нас, Петя! — Ирина Петровна опять прижимает руки к груди. — Виноваты мы перед вами. Но кто знал, что наш сорванец…
Как бы подтверждая правоту матери, осмелевший Валерка, уже давно лупивший глазенки на пластмассовый стакан, из которого торчат аккуратно заточенные цветные карандаши, вдруг стремительно протягивает руку к столу. Стакан падает на пол. Все вздрагивают от неожиданности, а потом хохочут. Смеется и Малышкин. Ему уже странно, что совсем недавно он мог питать такую лютую ненависть к неизвестному похитителю.
— Извините, пожалуйста. Ну что нам с ним делать! — жалуется Ирина Петровна, быстро собрав карандаши и поставив стаканчик на прежнее место. — Прямо дикая страсть у него какая-то ко всему яркому! Беда чистая. Просмотришь — мигом стащит. У племянницы моей все цветные картинки из букваря вырвал, у соседей из подшивки «Огонька» иллюстрации повыдирал…
— Художником будет! — смеется Будзинский.
— Горе нам с этим художником, — вздыхает Ирина Петровна. — Вот ведь каких дел натворил… — И со всей строгостью, на какую способна, обращается к сыну: — Зачем ты деньги у дяди взял? Говори сейчас же! Говори!
— Кра-а-сивые… — еле слышно шепчет Валерка, он, видимо, убедился, что здесь ему никакое наказание не грозит.
— Красивые… но ведь чужие! Сколько раз тебе говорить! — сердится Ирина Петровна. — Когда ты их взял? Говори!
Валерка молчит.
— Говори сейчас же!
— Когда папе на ногу палочки привязывали, — еще тише шепчет Валерка.
— Ну что вы скажете! — всплескивает изящными руками Ирина Петровна и тут же спохватывается: — А это что? Куда ты его прячешь? Ну-ка, отдай сейчас же! — Она выдергивает из-под резинки Валеркиных штанишек толстый красный карандаш, протягивает подполковнику Иванову. — Ну что мне с ним делать? Ведь на глазах успел!
И вдруг происходит неожиданное — кабинет оглашается громким басистым ревом. Этот горький детский плач так неожидан и непривычен для всех присутствующих, так не соответствует строгой простоте воинского помещения, что все сначала немеют, а потом бросаются утешать мальчика.
— Достойный финал пресс-конференции! — разводит руками капитан Ковальчук.
16
— Ну как, согласился в начфины? — встречает Малышкина на улице Эдька Шубин.
— Хватит тебе, травила. Шубин не обижается.
— Слава богу, все образовалось. Нам-то с Перехватом думаешь сладко было?.. «Батя» приказал до дому довезти. С газком доставлю. Для хороших людей не жалко.
— Правильно, — одобряет Малышкин.
— Ну, сейчас трепаться некогда. Вечером забегу. Одного только не пойму: когда этот шельмец успел в сумку залезть? Я ведь тоже на нее все время поглядывал…
Ответить Малышкин не успевает. Шубин резво бежит к «газику» и с неизменной своей шутовской галантностью распахивает дверку перед гостями. Малышкин пережидает, пока попрощаются с ними офицеры, а потом подходит сам.
— Спасибо вам, Ирина Петровна!
— Что ты, голубчик! Какие могут быть благодарности! Нас не кляни… Я ведь как узнала обо всем в штабе… — Красивые глаза ее влажнеют, она суетливо роется в сумочке, не замечая, что носовой платочек лежит у нее на коленях.
— До свидания, Ирина Петровна.
— До свидания, Петя. Желаю тебе счастья! И приезжайте к нам. Все трое. Вася очень просил. Адрес я Эдику дала. Будь счастлив!
Проводив взглядом машину, Малышкин конфузливо топчется возле офицеров, беззлобно разыгрывающих Галича. Еще утром Малышкин узнал от старшины о рапортах Иванова, Ковальчука и Будзинского. Малышкину хочется поблагодарить их, сказать что-нибудь доброе, хорошее, но подходящие к моменту слова почему-то не находятся.
