Сто первый - Вячеслав Валерьевич Немышев
Потом они ушли. Скоро загрохотало на западе, да так, что все жильцы в Люблине собрались идти в отступ по старой владимирской дороге; вся Москва в те дни двинулась отступать на восток.
Немцев скоро разбили и отбросили далеко от Москвы.
Через Люблино проходили войска с фронта. В барак заглянул чумазый военный; он был черен лицом, в обгоревшем с одного бока ватнике, в шапке — уши в разлет; он выпил воды и глянул на маленькую бабушку. И бабушка со своей мамой узнали того лейтенанта, политрука. «А где же ваши солдатики?» — спросила бабушкина мама. «Нету больше никого, все погибли, один я остался», — сказал лейтенант и ушел.
После войны, первые самые трудные годы маленькая бабушка со своей мамой так и жили в Люблинских бараках. Бабушкина мама преподавала родную речь в школе, маленькая бабушка перешла в десятый выпускной класс. Летом они ходили в госпиталь, читать книги раненым. В госпитале лежали «чемоданчики». Это такие раненые, у которых ни рук, ни ног. И стала бабушкина мама читать «чемоданчикам» Пушкина, Толстого и Гоголя. Целый месяц читали «Войну и мир». Когда бабушкина мама читала про войну, «чемоданчики» начинали волноваться: ругались, плакали, бились головами о железные кровати. Но вот начинали читать про мир, и «чемоданчики» затихали: у них высыхали слезы на лицах. Они засыпали.
Бабушкина мама приходила читать каждый четверг и воскресение: в четверг было меньше уроков, а воскресение был выходной.
В дни, когда должна была прийти бабушкина мама, «чемоданчики» плохо ели, вели себя беспокойно, спорили с медсестрами, и только когда появлялась бабушкина мама с книгами, они умолкали и даже не ворочались, а если кто даже хотел по нужде, то терпел и слушал в бабушкином исполнении волшебные сказки Пушкина и гоголевского Ревизора.
Маленькая бабушка и ее мама были родственниками расстрелянного врага народа. Им не давали квартиру, они ютились в холодном бараке. Бабушкина мама ходила по инстанциям. Ей отказывали, отказывали и снова отказывали…
Однажды бабушкина мама не пришла в госпиталь, и «чемоданчики» стали кричать, звать медсестер. Медсестры пригласили на разговор с ранеными главного врача, тот сказал, что бабушкина мама ходит по инстанциям, ей негде жить, она жена расстрелянного врага народа по имени Адольф… «Чемоданчики» рвали зубами собственные плечи — это был самый большой вред, который они могли нанести себе, другим они уже ничем не могли навредить. Они бунтовали три дня и три ночи. Они валились с железных кроватей и бились головами о пол. Медсестры и врачи были в ужасе. Доложили командованию госпиталя, в партийный районный комитет…
Бабушкиной маме дали отдельную комнату в светлой коммунальной квартире на Красноказарменной улице, в десяти минутах ходьбы от госпиталя. Бабушкина мама продолжала читать раненым русскую классику.
Скоро в госпитале не осталось ни одного «чемоданчика»: некоторых забрали родственники, некоторые умерли.
«…Война становилась историей. Но войну помнили, войну не могли забыть, потому что в каждой русской семье были те, кто не вернулся». Такими словами Лера Игоревна закончила то свое школьное сочинение. Ей поставили четыре по литературе и три по русскому. Она волновалась, когда писала про солдатиков, политрука и «чемоданчики», и наделала много ошибок. Она выбрала свободную тему, а не стала писать на предложенное тогдашним гороно: «Край родной, Сибирь, люблю и знаю тебя».
И все-таки Лера Игоревна решилась. Она решила прочитать сочинение своей ученицы еще раз. Она обязана была поставить оценку за сочинение. Ведь она же учитель литературы и русского языка, а не истеричка какая-нибудь! Лера Игоревна взяла ручку с красными чернилами и села читать. Она вдруг передумала: отложили ручку с красными и взяла обыкновенную с синими чернилами.
— Так будет правильнее незаметнее, — сказала она себе, сказала тихо, будто боялась, что ее кто-нибудь услышит. Но никто не услышал ее — Лера Игоревна жила одна.
Она перелистнула страничку и стала читать.
Она не могла читать про себя, потому что ей казалось, что все, что она читает и узнает из сочинения, остается в ней — глубоко в ее душе. Ей от этого становилось больно и страшно. Лера Игоревна стала читать вслух:
— «Сочинение. Точка. Мой папа. Точка. Мой папа — сумасшедший. Так говорят все, кто знает моего папу. Потому что он поступает не так, как все привыкли поступать в нашем городе. Вот, к примеру, его уволили с работы за то, что он не стал красть медную проволоку, как другие. Их начальник сказал, что раз в стране развал, то надо хоть что-то взять себе, и они стали красть проволоку с трансформаторов. Папа не стал. И его уволили с работы. Мой папа сумасшедший. Так его называет моя бабушка, мамина мама. Она говорит, что папа не зарабатывает денег, а мужик должен зарабатывать. Папа тоже кричал на нее, что все кругом воруют или работают охранниками, а он — специалист высокого класса. Бабушка с ним не соглашалась и говорила, что у него мозги совсем отсохли. Мой папа сумасшедший. Так говорит моя мама. Потому что, когда папа приходит домой пьяный, они с мамой громко ругаются на кухне, что папа совсем потерял совесть, и, если ему нравится так жить, то пусть себе живет один. Папа страшно ругался и даже ударил маму. Мой папа сумасшедший! Я сказала ему это, после того как он ударил маму. Я плакала и долго не могла уснуть потом. Папа утром просил у нас прощения и говорил, что скоро ему заплатят какие-то деньги, которые ему почему-то было должно наше государство. Но я не понимала, как государство может быть должно обычному человеку. И все-таки папа говорил, что заплатят обязательно. Я
