Рикардо Фернандес де ла Регера - Ложись
Когда вечером Аугусто, возвращаясь, заглянул на кухню, там царило уныние. Ему показали пятна крови и следы осколков на стенах.
После обеда во двор, где готовилась пища, забрел тот новобранец, которого Аугусто видел утром. Он улегся на землю, и о нем скоро забыли. Но когда котлы стали закипать, увидели, что он подбирается к складу боеприпасов.
— Эй, ты, куда прешь? — заорал Сан-Сисебуто Шестьдесят Шесть.
Парень не обратил на него внимания. Через минуту он выскочил из склада с лимонкой в руках.
— Брось! — завизжал Прадо.
Парень даже не взглянул на него. Сорвал предохранительное кольцо и вытянул руку с гранатой. Повара и Сан-Сисебуто Шестьдесят Шесть бросились на землю. Взрывом парню оторвало левую руку. Все в ужасе вскочили, схватили раненого и хотели нести. Но он, зажав культю правой рукой, отчаянно сопротивлялся.
— Моя сумка! Дайте мне мою сумку! Ошарашенные, испуганные повара не слушали его.
Искалеченный солдат, отпихивая их рукой и ногами, упал на землю, упираясь, как пьяный. И пока ему не повесили через плечо сумку с загаженной рубашкой, он не успокоился. Только после этого он отправился на своих двоих в санчасть, больше заботясь о паршивой сумке, чем об искалеченной руке.
Потом сидели в глубоких траншеях, полных воды. Землянок не отрыли. Спали плохо. Мучали мухи, зловоние, гноящиеся раны. Не давал покоя ружейный и минометный огонь. Однако жаловаться не приходилось: потерь не было.
Через несколько дней предмостное укрепление было взято. Подбросили несколько эскадрилий истребителей и тяжелых бомбардировщиков. Бомбежку ожидали со страхом. Объект был небольшой, легко было ошибиться при заходе на цель. Земля дрожала, как при землетрясении. Бомбили с поразительной точностью. Одновременно били из минометов. Укрепление было захвачено лобовой атакой.
Вернулись в деревню, где останавливались на отдых. Аугусто с Рокой и Эспиналем выкупались в речушке, протекавшей поблизости. О войне не говорили. У Аугусто опять появилась та отрешенная улыбка, которая так поразила когда-то друзей.
— Почему ты не пытаешься устроиться в авточасть?
— Как? У меня нет никаких связей. Мой зять говорил с одним капитаном, но после этой заварухи на Эбро… Не знаю! Пожалуй, лучше постараться поступить на краткосрочные курсы младших лейтенантов. Думаю, что с моим образованием сейчас примут.
— Но…
— Знаю наперед, что ты скажешь. Что все мои суеверия — ерунда, как и мое желание выжить, страх перед развернутой цепью, моя выдумка насчет Родригеса, но, по-моему, я такой же трус и такой же храбрец, как остальные. Я иду туда, куда мне приказывают, не отчаиваясь, не хныча, не закатывая истерики, хотя мне очень страшно. Но если приходится стрелять, лучше стрелять офицером. По крайней мере отдохну хоть немного, пока буду на курсах.
— А это не так плохо, дружище!
Аугусто улыбнулся.
— Ты думаешь? Однако из этого тоже может ничего не получиться. Не спрашивай почему. Люди так глупо устроены.
Аугусто болтает, смеется, шутит со своими друзьями Рокой и Эспиналем. Но когда он один, его охватывает тоска. «Берта, наверно, тоже страдает». Она, как и он, осталась одна, без помощи, без надежды.
И сейчас Аугусто один. Он идет к дому, в котором расположилась канцелярия. Рока отправился в штаб. Итак, Аугусто один. У него ничего не осталось: ни воспоминаний, ни иллюзий. Жарко. Аугусто вспотел. Капли пота стекают по лбу, щекочут брови. Ночь входит в окно и застигает его врасплох. Неужели ему суждено упасть в ее черную бездну и сгинуть там? Он ничего не знает, смутные, неясные мысли не дают ему сосредоточиться. В доме напротив он видит продолговатое окно. Оно закрыто. Стекла отражают свет луны, и окно кажется дверями, распахнутыми в какой-то таинственный мир. Лает собака. Потом все затихает. Темнота и молчание сгущаются. Чувство одиночества становится нестерпимым. Аугусто на ощупь блуждает в лабиринте своих горьких мыслей. Ночь разрывает выстрел. Аугусто вскакивает и высовывается в окно. Всматривается в темноту. Лают собаки, где-то далеко слышны голоса. Снова все замолкает.
Через полчаса приходит Рока.
— Слышал?
— Выстрел? Да. А что случилось?
— Солдат из второй застрелился. Поставил винтовку перед собой, зажал ногами, упер дуло в лоб и нажал спусковой крючок палкой. Его нашли сидящим у стены. Он еще держал палку.
— Какой ужас!
— Капрал из второй рассказал мне, что в Торреламео он все время говорил: «Хоть бы меня убили. Я больше не выдержу!»
— Несколько минут назад я тоже чувствовал себя бесконечно одиноким и несчастным. Все мы так живем, каждый замкнувшись в себе, даже и не подозревая, что вокруг нас есть люди, которые в нас нуждаются и которые еще более одиноки, чем мы, — пробормотал Аугусто.
Глава тридцать шестая
Им не дали отдохнуть и недели. В начале сентября вернулись в Балагер. Начались переброски с участка на участок. Один за другим шли дни, нудные, однообразные. На фронте было спокойно, лишь иногда постреливала артиллерия да слышалась ружейная пальба. Аугусто вновь обрел спокойствие, веру, надежду на будущее. «Когда кончится война…» Он мечтал, что встретит девушку, такую же хорошую, как Берта.
Эспиналь и Рока приходили к Аугусто. Они были словно чем-то огорчены и озабочены.
— Не строй такой рожи, — сказал он как-то Эспиналю. — У меня хорошее настроение.
— Как хочешь, но… — Эспиналь печально умолк.
Аугусто разговаривал с друзьями, с солдатами, смеялся и пел. Когда их отводили с передовой на отдых, купался в Сегре, а потом долго гулял один. Медленно ходил по виноградникам. Несколько дней подряд Аугусто питался почти одним виноградом. Срывал гроздь и с наслаждением съедал ее. Трогал листья, тугие лозы, осторожно касался кончиками пальцев налившихся ягод, ласково протягивал руку к пчелам и осам. Пьянящая радость охватывала Аугусто, когда он бродил по полям.
Иногда он отправлялся на кухню. Но, бывало, не доходил до нее, просто ему нравилась эта дорога. По-прежнему стояла жара. Тропинку пересекал прозрачный ручей, который брал начало в лугах. Аугусто садился на корточки, смотрел на воду. Легкий ветерок шевелил траву. Ему казалось, что он вновь стал ребенком. Аугусто опускал в воду потные руки, потом ложился и пил маленькими глотками. Окунал лицо в ручей и не вытирался. Капли стекали по лицу, Аугусто улыбался. Он шел по тропинке через поле, засеянное коноплей. Многие растения были втоптаны в землю, они лежали шелковистой, блестящей на солнце грудой и мешали идти. Ноги скользили. В воздухе медленно пролетали оводы. Ветер тер друг о друга сухие стебли, и они пели, словно цикады. Дальше тропинка шла через фруктовые сады. Гладкие, лакированные листья волнуются, точно море, плоды, упавшие на землю, кажутся каплями солнца. Благодатная прохладная тень касается лица. Порхают бабочки, белые и пестрые. Еще дальше — болото. Над тростником толкутся прозрачные стрекозы, скользит золотистая ящерица. Потом пшеничное поле. Тяжело колышутся колосья, машут своими острыми остьями. Аугусто входит в пшеницу по грудь. Жара удушающая. И словно легкий ветерок, до него вдруг доносится пение прилетевших птиц. Тропка теряется в поле, оставленном под паром. Слышится стрекотание. Кузнечик? «Когда кончится война…» Аугусто снова задумывается, не обращая больше внимания на то, что его окружает.
Их отвели на отдых. Расположились в загоне для скота. От блох не было спасения, и почти все спали на открытом воздухе. Однако из-за начавшихся дождей нередко приходилось укладываться на навозе. Вставали искусанные, тело словно покрывалось сыпью.
По временам Аугусто вспоминал свою несчастную любовь, и горькое отчаяние охватывало его. Наступившая осень лишь усиливала его мрачное настроение. Он уже потерял всякую надежду попасть в авточасть. Похолодало, Их ожидала еще одна зима. «О боже!» Листья падали с деревьев и кружились в воздухе. Под ногами шелестел золотой и кроваво-красный ковер. В пустых полях осыпались колосья, падали на землю зерна, тяжелые, горькие, словно слезы. Ветер и дождь под тусклым осенним солнцем хлестали стройные стебли.
Этой ночью, как и в предыдущие, солдаты из отделения Аугусто должны были копать траншеи на передовой. Солдаты недовольно ворчали: «И это называется отдых?» К тому же шел дождь. Залезли в машину. Через несколько минут съехали с дороги и покатили по полю. Машина все время буксовала, ее бросало из стороны в сторону, казалось, вот-вот она перевернется. Дождь не переставал. Когда уже подъезжали, водитель выключил фары. Машина завязла в жидкой грязи, пришлось ее вытаскивать, подталкивая сзади. Вымазались как черти. Дождь усилился, шинели промокли насквозь. Наконец сержант зажег фонарь и приказал двигаться за ним.
Вдруг разорвалась мина.
— Назад! — закричал сержант и потушил фонарь. Минометы продолжали бить. В темноте вспыхивали их фиолетовые огни. Дождь лил как из ведра.
