Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся
— Ну, ладно, — сдавленно произнес он. — Смотри…
А Тоня подумала о том, какие смешные эти взрослые: те — сидят в темноте и не хотят, чтобы им читали веселую книжку, когда самим скучно. А тут… Сначала ее ругают за то, что сломался полотер. А теперь, когда его починили и Ольга Эрастовна сердиться больше не будет, Петр Васильевич смотрит на нее так, будто готов заплакать.
Но Тоня ничего не сказала, решив еще подумать об этих странных вещах.
Глава 18
ДОБРЫЕ И ЗЛЫЕ
Петр Васильевич проверял свет выносных прожекторов, когда его позвали к телефону.
— Рябиков, из дому звонят!
Время было неподходящее. Аня не должна была еще вернуться. Петр Васильевич заспешил по узкому коридору.
— Слушаю! Кто говорит?
— Это Петр Васильевич?.. — запищало в трубке.
— Да. Я слушаю, — он узнал голос Тони. — Что тебе, дочка? Почему ты звонишь?
— Я нашла твой номер. Тут записано.
— Что тебе?
— Знаешь что? Можно мне оставить собачку? Ведь ты разрешишь. Она ничья. Я привела ее из садика.
— Какую собачку, Тоня?
— Лохматенькую. Она немножко хромая, но хорошая. Она сначала была грязной, но я ее вымыла в ванной. И она теперь дрожит. А Мария Гавриловна говорит, что ее нужно отвести назад… Не надо ведь, правда? — надрывалась в трубке Тоня.
— Что ты придумала? Где ты взяла собаку?
— Говорю же, в садике, на углу. Она ничья собачка. Потерялась…
— Тоня, — сказал Петр Васильевич. — Не смей брать никакой собаки. Отведи туда, где взяла.
— Ей там холодно.
— Найдутся хозяева. Отведи.
— Мне ее жалко.
— Отведи, отведи.
— Василиса на нее фыркает, но я им не дам драться.
— Тоня, слышишь, что я тебе говорю? Сейчас же сведи в сад чужую собаку. У нас в комнате ей негде жить.
— Пусть она будет всех вместе, как Васька.
— Все не захотят. Я знаю.
— Ну, можно, она полежит, пока ты придешь? Ну, можно?!
Петр Васильевич почувствовал: еще немного — и он согласится. Но уж если собака останется до его возвращения, отказать Тоне потом не хватит сил. И Рябиков проявил твердость.
— Нет. Нельзя, — сказал он. — Делай, что тебе говорят. И не мешай мне. Я на работе. Слышишь?
— Слышу, — тихо сказала Тоня. В трубке щелкнуло, и аппарат засигналил короткими гудками.
— Что-нибудь дома стряслось? — спросила проходившая мимо костюмерша с десятком одетых одна на другую островерхих шляп.
— Да нет, — пожал плечами Рябиков, — Дочка… Знаете… Придумала взять собачку с улицы.
— Добрая душа, — вздохнула костюмерша и понесла шляпы дальше.
Когда он вернулся домой, собаки в квартире уже не было и никто о ней не вспоминал. «Добрая душа» Тоня встретила его молча. Петр Васильевич знал: так она выражала свой пассивный протест досадившим ей взрослым. Она могла молчать несколько часов, послушно делать все и молчать. А у Петра Васильевича при этом боролись два чувства: одно требовало, чтобы он делал вид, будто не замечает ее упрямства; другое, более близкое его натуре, вопреки рассудку, сближалось с Тониной обидой. Ему было жаль, что пришлось помешать добрым намерениям девочки.
Помолчав некоторое время, Рябиков не выдержал.
— Ну, — спросил он, стараясь казаться вовсе незаинтересованным, — куда же ты дела свою собачку? Нашлись хозяева?
Тоня решительно помотала головой.
— А где же она?
— У Толика.
— Как у Толика?
— Он попросил свою маму, и она оставила. Мы повесили объявление на дереве. Его мама сперва не хотела, но Толик просил, просил… И она оставила собачку, хоть до утра. А утром придут хозяева.
— Ну, а если хозяева не придут?
— Толик все равно не даст ее прогнать. Он добрый.
Рябиков понял, что это камешек в его огород. Нужно было понимать — он злой, потому что не пожалел собаки. И в квартире тоже, наверное, все злые. До чего же ему хотелось объяснить дочери, что он и без уговоров позволил бы оставить собачку, живи они в отдельной квартире. А так одна она, Тоня, доставляла соседям столько беспокойства. Но ведь получилось бы, что он перед ней чуть ли не оправдывается. Нет, Тоня должна привыкать к слову «нельзя». Об этом Петр Васильевич хорошо знал из статей о воспитании детей, которыми стал интересоваться в последнее время. Правда, всякий раз приходил к печальному выводу, что далек от рекомендуемых педагогических истин.
Перед сном Рябиков докуривал сигарету на утихшей, чисто прибранной кухне. Он думал о том, что ему — в общем покладистому и уступчивому — нравится настойчивость, которая стала проявляться в маленьком Тонином существе. Та черта, которой, может быть, не хватало ему в жизни. Он понимал — упрямство дочери принесет им с Аней еще немало хлопот, и все же не предпочел бы ему кротость и послушание.
Глава 19
ДЕЛА БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ
Были новости.
На улице выстроили леса из железных труб и стали наводить красоту на давно не ремонтированном фасаде дома. Во дворе меняли какие-то трубы. Двор изрыли канавами и ядами. Домой пришлось ходить по железным мосткам. Мостки гремели, и Тоня любила на них прыгать.
Были новости и дома.
Олег Оскарович напечатал рассказ о том, как девочка в коммунальной квартире, решив натереть «общий» пол, взяла чужой старенький электрополотер и сломала его. Девочке крепко попало. Но другие жильцы, объединившись, купили новый отличный электрополотер и предложили им пользоваться и владельцам давно изношенной машины. Чувство коллективности победило. В квартире задумали приобрести даже общий пылесос. Вышло так, что напроказившая девочка сломала долголетние индивидуальные устои.
Мария Гавриловна поверила в подлинность описанных событий.
— Вот уж правильно люди в той квартире поступили, — заявила она.
— Это вы в точку, — сказала Рита, увидев Кукса. — Будто и не вы писали.
Олег Оскарович не обиделся. Он решил, что это все-таки комплимент.
Августа Яковлевна тоже не осталась равнодушной.
— Поздравляю, поздравляю, — заулыбалась она, повстречав в коридоре соседа. — Очень милая вещица… Есть наблюдательность. Я, знаете, придирчивый читатель… В молодости я предсказала большую будущность Маяковскому. Все тогда на меня махали руками… Поздравляю. Ребенок у вас — прелесть!
Супруги Наливайко своего мнения о сочинении Кукса не высказали, хотя все знали, что газету они видели и рассказ прочли.
Впрочем, вечером следующего дня, когда на кухне собралась женская половина квартиры, Ольга Эрастовна, не обращаясь ни к кому, вдруг сказала:
— Действительно. Кто в наше время, когда кругом такие события, станет трястись над каким-то электроприбором. Наш, например, и стоит в коридоре, чтобы им могли пользоваться другие.
Свой успех Кукс перенес с достоинством человека, способного на большее. Он давно подозревал, что создан не для эстрадной сатиры. Купив несколько номеров вечерней газеты, где рассказ его был напечатан с рисунками, он, отодвинув в сторону сметы, уселся за стол, готовый к новым литературным подвигам.
Были новости и другие.
С некоторых пор Рита перестала ходить на танцы.
Что-то вообще изменилось в ее жизни. По утрам она столь же стремительно, как и прежде, покидала квартиру с толстой книгой в руках. Зато вечерний режим был резко нарушен.
Тоненькие каблучки уже не стучали в седьмом часу в коридоре. По вечерам Рита сидела дома, читала или смотрела телевизор. А порой — что-то мелко и длинно писала на листках почтовой бумаги. Мария Гавриловна ходила по квартире молчаливая и загадочная. Чувствовалось — надвигаются немаловажные события.
Однажды Рита принесла домой большой, пахнущий лаком чемодан с пластмассовыми уголками. Стало понятно: жить в квартире Рите осталось недолго.
Так оно и случилось. Вскоре ее тетка сообщила соседям, что Рита «записалась с военным». Это был тот самый моряк, который раза два появлялся в квартире и стеснительно здоровался с теми, кто ему встречался, а потом бесшумно исчезал в поздние часы.
Вечерней Рите пришел конец. Начес, напоминавший уланскую каску, обрел более сдержанные очертания. Движения сделались медлительней и уверенней.
И вот не стало знакомой нам Риты дневной. Ее молодой муж, военно-морской летчик, служил на Севере и теперь вызывал Риту к себе. Был куплен билет до Мурманска. Рита взяла расчет и стала готовиться к отъезду.
Узнав о том, что жить молодые будут в Заполярье, Ольга Эрастовна невольно поежилась:
— Главное, чтобы у вас была теплая квартира. Холода там фантастические.
— Ничего, другие живут, и мы привыкнем, — не задумываясь ответила Рита.
Ее поздравляли несколько дней.
Аня и Петр Васильевич подарили Рите складной электрический утюжок.
— На два напряжения, — пояснил Рябиков.
