Андрей Константинов - Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер
Блондинка, делая вид, что не замечает на себе жадные взгляды «воспитанников» и охранников, с милой улыбкой прошла в палатку. Через минуту курсанты бегом и, как говорится, на полусогнутых затащили туда три стула, длинную парту и такую же длинную скамейку, а также ковёр и даже две пиалы с фундуком и изюмом.
Азизулла, постоянно оглядываясь на советников и пакистанского майора, между тем начал отбирать «делегацию» от узников-шурави — тех, кому предстояло зайти в палатку на «собеседование» с блондинкой. Принцип отбора, которым руководствовался Азизулла, был очень простым: начальник охраны тыкал пальцем в тех, кто по внешнему виду хоть сколько-нибудь походил на нормальных людей. Таких набралось всего пятеро: Абдулрахман, Асадулла-Маркарян, Валя Каххаров, крымский татарин Каримов и Вася Пилипенко. Азизулла выбрал было и Валеру-Джелалуддина, но начальник лагеря взмахом руки выгнал его из строя. Уж больно долговязый и нескладный Сироткин напоминал персонажа с плаката «Спасите от голода!».
Вскоре всех отобранных завели в палатку. «Депутация» привычно расселась на земле, на длинную скамейку лишь покосились, поскольку сидеть по-человечески все давным-давно отвыкли.
Американка сидела с левого края длинной парты, в центре устроился Абу-Саид, справа ему компанию составлял второй советник. Каратулле пришлось стоять. Собственно говоря, он и открыл «торжественное собрание». Обращаясь в основном к американке, майор задвинул целую речь. Сначала он официально и цветисто поприветствовал гостью и уважаемых советников, а потом объяснил, что перед ними находятся «…советские перебежчики из оккупационной армии, которые добровольно приняли ислам и теперь вместе с афганскими братьями готовятся поступать в медресе, чтобы впоследствии нести в свои земли священное слово пророка». Всю эту галиматью тихонечко переводил на английский невозмутимый Абу-Саид. Он сидел прямой как палка, а блондинке и второму советнику приходилось наклоняться к нему поближе, чтобы расслышать его шепот. На фоне бредовой речи Каратуллы образовавшая равнобедренный треугольник американская команда стала выглядеть несколько карикатурно.
«Три богатыря», — хмыкнул про себя Глинский, внешне оставаясь совершенно бесстрастным.
Далее слово взяла блондинка. Она сразу представилась по-русски, и Абу-Саид снова забормотал, переводя для второго советника:
— Я — Людмила Бэрн, эмигрантка из России, отныне — представитель американской правозащитной организации «Дом Свободы».
Майор Каратулла, как обеспокоенный петух, завертел головой: русского он не знал, а переводить ему советник Абу-Саид вроде бы даже не собирался.
А госпожа Бэрн продолжила, пытаясь излучать приветливость и сочувствие:
— Ой, мальчики! Я вижу, вы израсходованы! Как вас здесь поддерживают — позитивно или драматически?
Блондинка говорила вроде бы понятно, бегло и почти без акцента, но как-то очень уж не по-русски. Точнее, не по-советски. Так говорят бывшие соотечественники после долгой разлуки с родной речью — тщательно воспроизводят грамматические конструкции и почти не обращают внимания на очевидную лексическую несуразицу. Не получив ответа на свой вопрос, американка продолжила в том же духе:
— Какие респонсы посылают из дома?
Пленные начали недоуменно переглядываться, не понимая, чего хочет от них эта блондинка. Все ведь просто отвыкли от русской речи даже в её нормальном, так сказать, звучании…
Борис почувствовал, что в палатке нарастает напряжение, и решил взять инициативу в свои руки:
— Не пишут нам. И мы ничего не пишем.
— Какая причина? — сразу оживилась восхитительная госпожа Бэрн. Глинский от такого цинизма плохо сумел скрыть усмешку:
— Не с кем письма передать.
Над группой пленных зашелестели лёгкие смешки, быстро увядшие, однако, под грозным взглядом Каратуллы. Блондинка же даже не улыбнулась. Она показала рукой на Глинского и нетерпеливо, словно для неё это было действительно важно, спросила:
— Вот вы, высокий мальчик, как вас зовут в России? Вы хотите посылать письмо для вашей семьи?
Не ожидавший такого вопроса Борис несколько растерялся, но ответил почти сразу:
— Только если разрешат написать всем. Я тут старший. Абдулрахман. А дома звали Николай, Коля.
Американка заулыбалась так, будто именно это имя было ей дороже всего на свете:
— Коленька, фантастично, фантастично! Вы имеете жалобы? Может, вы хотите сделать приватный стэйтмент, ой, простите объявление?
Глинский пожал плечами и быстро оглядел своих товарищей по плену:
— Я хочу, чтобы все русские… — тут он на секунду замешкался, не зная, как назвать себя и других, не используя слова «пленные», но потом всё же нашёлся: —…Присутствующие в этом лагере, получили право написать домой. А вы заберёте наши письма.
— О’кей, о’кей! — затараторила блондинка, доставая из своего элегантного портфельчика заранее приготовленную пачку бумаги. — Прямо сейчас.
Госпожа Бэрн суетливо обратилась к своим американским коллегам по «правозащитному движению»:
— Will you give’em these sheets.[114]
Американцы преувеличенно вежливо начали раздавать листы, шариковые ручки с надписью «Freedom House» и дощечки, на которые нужно было положить бумагу.
Между тем блондинка, словно школьная учительница, даже слегка постучала пальчиком по парте:
— Так, мальчики! Спокойность! Все помнят хорошо свои актуали в России?
Борис даже глаза прикрыл, чтобы скрыть усмешку: ну вот, всё и встало на свои места! «Ах ты моя „актуалочка“ правозащитная!» Слово «actuals», означающее «отправные данные и реквизиты», было достаточно специфическим и весьма характерным. Характерным, в частности, для американского разведцентра в немецком Гармишпартенкирхене… Про этот разведцентр когда-то очень давно, в позапрошлой жизни, рассказывал дотошный майор Беренда — он, судя по всему, там даже бывал…
«Так, милая моя „актуалочка“. Откуда ты сюда припёрлась — понятно… Нормальных правозащитников на пушечный выстрел не подпустили бы… А вот зачем ты здесь? Что тебе на самом деле надо? Что? И какую выгоду можно попытаться получить от твоего визита?.. Неужели ехать в Америку агитировать будешь?»
Погруженный в свои напряжённые размышления Борис едва не оговорился, чуть было не назвав блондинку «миссис Бэрн». Хорошо, что вовремя язык прикусил: ведь простой шоферюга, да ещё после стольких месяцев плена вряд ли бы вспомнил слово «миссис»… Это в том случае, если он это слово вообще когда-то знал…
«Хотя нет, знать-то мог… Конан-Дойля читать мог, Марка Твена… Шерлока Холмса по телевизору мог видеть… Миссис Хадсон и всё такое… Но рисковать всё же не будем, от греха подальше…»
Глинский кашлянул:
— Людмила… А как мы узнаем, что наши письма дошли?
— Вас будут информировать, — она сделала ударение на последнем слоге. — Вы пишите сейчас.
Неугомонного «Коленьку» такой неопределенный ответ явно не удовлетворил:
— Ну… Тогда пусть все наши напишут, а не только те, кто здесь…
Госпожа Бэрн, не зная, что ответить, оглянулась на советников. Абу-Саид сначала перевёл вопрос своему коллеге, а потом и Каратулле, который сразу же замахал руками, едва только уловил смысл:
— Нет-нет!! Остальные — в госпитале. Врачи не разрешают. Карантин по малярии. Когда поправятся, им тоже позволят написать. Сейчас можно писать только тем, кто в палатке.
Американка отреагировала на этот бред разведением рук: мол, ничего не поделаешь, лечение — дело необходимое, раз врачи так решили, то… Борис спорить, естественно, не стал, поймав злобный взгляд «главврача» с американским значком. Чувствовалось, что Каратулла сдерживается из последних сил, что так и тянет его прервать эту встречу по любой причине, под любым предлогом… Например, из-за каких-нибудь «исламских чтений», на которые срочно нужно отправить «семинаристов», заскучавших по слову божьему. Но пока пакистанский майор всё же сдерживался…
С грехом пополам пленные начали писать письма. Как это делается, многие уже забыли, поэтому выводили какие-то каракули, спотыкались после каждой буквы и подглядывали в листки друг друга. А ещё постоянно подглядывали под парту на ноги блондинки. У неё юбка чуть подзадралась, открывая ноги в чёрных чулках с ажурной широкой резинкой. А за этой резинкой воображалось такое! Особенно когда госпожа Бэрн забрасывала ногу на ногу или стеснительно поджимала их под себя…
Что же тут удивительного? В крепости-то сидели ребята, в большинстве своём не знавшие, что такое нормальный взрослый секс.
Вот они и пускали слюни. А некоторые даже на «духовской» манер не могли удержаться, чтоб слегка мотню не потеребить…
Госпожа Бэрн делала вид, что ничего «такого» не замечает. Она величественно встала и, словно Снежная Королева, начала прохаживаться за спинами пленных, заглядывая сверху в их листочки.
