Василий Щур - Пограничными тропами
…Четыре года колхозник села Покровки Турсунгазы Мыкыянов вместе с русскими, украинцами, узбеками, грузинами воевал на фронте. Защищал город на Волге, ходил в жаркие атаки под Полтавой, форсировал бурлящий Днепр. А на окраине Пскова, где в феврале восемнадцатого года родилась Красная Армия, упал, раненный горячими осколками. Подлечился — и снова с автоматом на фронт. По-всякому приходилось солдату: ползти под огнем, прикрывая голову лопаткой, драться в траншеях с фашистами ножом и гранатой, а то и хватать за горло врага голыми руками.
В своем заявлении в партийную организацию Мыкыянов писал:
«Я буду счастлив, если стану бойцом Ленинской партии, если я сумею в своей фронтовой жизни хотя бы капельку походить на Гастелло, Матросова, на легендарных защитников Бреста…»
И он, сын далекого Казахстана, презирая смерть, истекая кровью, грудью своей заслонял родную советскую землю.
Есть о чем рассказать защитнику родной земли ее хозяину.
…— Вызывает меня и еще нескольких солдат во главе с сержантом майор Гладков, — вспоминает один из многих фронтовых эпизодов Турсунгазы. — Делает жест ребром ладони около кадыка: «язык» вот так нужен. И не мелкий…
— Достанем, товарищ майор, — уверенно сказал сержант, — непременно достанем.
Шли мы по разбухшему от осенних дождей украинскому чернозему. Знали — впереди немцы густо натыкали кольев с проволочными заграждениями. Раз от разу с оглушительным треском распарывали неподвижную ночную темень огненные трассы автоматных и пулеметных очередей. Горизонт на западе полыхал заревом пожаров, горели крестьянские избы. Часто фрицы пускали осветительные ракеты. Мы, как по команде, падали на землю, прятались в воронках.
Ползли тихо, осторожно. Бывалый солдат Гриша Георгадзе дает знак: проволока перерезана, проход сделан. Ползем. Впереди окоп. Там пулеметчик. «Обойдем», — машет рукой сержант Гаврилов, мол, для нас это — мелкота, приказано «языка» доставить поважнее.
Тяжело разведчику на войне, говорит Турсунгазы. А в грязь еще труднее. Грудью пробиваешь себе дорожку. А земля вязкая, густая, так и цепляется за шинель, так и хватает за ноги. Миновав окопы, мы приблизились к селу. В деревянном здании, в котором, наверное, до войны была школа, горел свет, «Штаб, — шепнул нам сержант. — Здесь то, что нам надо. А как туда пробраться? Опять проволока, у крыльца овчарка, часовой ходит».
— Проволоки не касаться, — тихо говорит нам сержант, — по ней ток может идти.
— Подкопом пролезем, — шепчет Георгадзе.
Землю разгребали ножами, липкие комки ее сдвигали руками в сторону.
Часовой у штаба включил фонарик. Желтый конус лучей выхватил из темноты ореховые ветки, угол дома, прикрепленную к столбику сирену и облепленный огненными гроздьями куст калины. Мы притаились. Фонарь потух. Было слышно, как облегченно вздохнули разведчики. Вскоре Георгадзе, как былинный витязь, бросился на овчарку, в ярости сжал руками ее теплое и пружинистое горло. Она успела лишь зарычать. А солдат Дибров в это время душил часового. Мы забежали в штаб. Сидевший за столом немецкий офицер, схватив пистолет, успел выстрелить. Пуля прошила плечо сержанта. Тут же ударом приклада по рукам фашиста наш разведчик выбил пистолет и набросился на офицера. В смежной комнате тревожно зашевелились проснувшиеся враги. Я выпустил туда очередь из автомата.
Гитлеровец в погонах офицера с выражением дикого ужаса в глазах поднял руки. Вместе с «языком» мы прихватили и штабные документы.
— Заткните ему рот, — распорядился сержант, — еще кричать вздумает.
Я отполосовал от своей нательной рубахи изрядный кусок, засунул его в рот гитлеровца, который тупо смотрел на нас.
Когда подходили к проволочному заграждению, немцы из окопов открыли беспорядочный огонь. Но нас уже ждали на той стороне. Солдаты батальона своей стрельбой прижимали фашистов к земле, не давали вести прицельный огонь.
— Важного «языка» доставили, — хвалил нас майор, угощая сибирской махоркой, — молодцы! И документы нам здорово пригодятся.
…Сотни, тысячи километров прошел с боями Турсунгазы Мыкыянов. Был несколько раз ранен, контужен. Во время атаки под Псковом осколки мины врезались ему в левое плечо, застряли в легких.
* * *Мыкыянову за шестьдесят. Годы избороздили его доброе открытое лицо, густо посеребрили усы, бородку, голову. Но он подвижен, полон забот о делах в колхозе. Все привлекает его внимание — как ведется строительство в селе Дома культуры и готовы ли к пахоте тракторы и все ли колхозники выписывают газеты, и как с кормами для скота. Мыкыянову до всего есть дело, он везде хороший советчик и помощник.
Василий Никитин
БАУРЖАН
Она робко вошла в кабинет и не села, а скорее купала на предложенный мною стул, как будто ноги ее подкосились. Я чуть не спросил: «Что с вами, Нина?», но она, разминая пальцы, словно они закоченели на морозе, категорически заявила:
— Уеду, не могу больше. Ничего у меня не выходит, — вздохнув тяжко, Нина опустила голову с белокурыми, кудрявыми волосами и добавила:
— Честное слово, Макаренко из меня не получится.
Чтобы как-то ободрить павшую духом старшую пионервожатую школы, ту самую Нину Светлову, что всегда поражала меня избытком энергии и задора, я пошутил:
— Макаренко был один, останется одной и неповторимой Нина Светлова. Не надо падать духом.
В ответ последовало резонное:
— Хватит. Точка, — она подняла на меня повлажневшие, удивительно чистые глаза. В них было столько непосредственности и огорчения, что мне сделалось жаль девушку, хотелось помочь ей, вчерашней студентке педучилища. Но чем помочь? Пришлось обещать поговорить с непослушными ребятами 8-го «А» класса, которые, как сообщила Нина, не встают даже, когда она входит к ним на урок.
В школу я пришел с намерением пристыдить ребят, напомнить им об обязанностях, рассчитывая на то, что замечания нового для них человека будут образумевающими и после них ребята перестанут подшучивать над молодой, чуть постарше их, учительницей.
Переступив порог класса и шагнув к учительскому столу, я оторопел: встали только девочки, а мальчишки торжествующе сидели за партами и насмешливо блестели глазенками. Мне показалось, что они вот-вот вскочат с мест и с гиканьем побегут из класса, Нина, жестикулируя за моей спиной, показывает ребятам, какие они невоспитанные, а из-под меня, кажется, уходит пол, будто я теряю равновесие в пространстве и лечу куда-то в пропасть, образовавшуюся между мной и ученическими партами. Скорее со зла, чем из педагогических соображений, я громко, каким-то чужим, свистящим голосом скомандовал:
— Встать!
Поднялись двое самых маленьких мальчиков, сидевших на первой парте, у меня под носом, а остальные покосились в угол, где развалясь и насупясь, сидел довольно крупный, с густой шевелюрой подросток. Я догадался, что это и есть тот самый Бауржан, заводила класса, о котором говорила Нина как о неисправимом проказнике. Мальчишки называют его Бауром и подчиняются ему беспрекословно — кто из преданности, а кто из боязни.
Подойдя к Бауржану, я впился в него, наверное, очень сердитым взглядом, потому что парень опустил глаза и нехотя, словно тянут его кверху за волосы, встал. За ним, как по команде, поднялись все ребята.
— Вот так. С этого всегда начинать надо, — сказал я, стараясь быть как можно спокойнее, и спросил фамилию подростка. Тот совершенно просто, как ни в чем не бывало, назвался:
— Бауржан Серкулов.
В упор разглядывая меня, он добавил:
— Между прочим, мы еще не солдаты.
На меня смотрели десятка три детских колючих и любопытных глаз, ожидая развязки конфликта. Было ясно, что читать нравоучения в такой обстановке бессмысленно — словами авторитета Баура не развенчаешь. Тогда я решил начать сразу с дела, с предложения организовать кружок юных следопытов. Класс ответил молчанием, на лицах мальчиков застыло любопытство, но при этом все они покосились в сторону Бауржана: а что скажет он. Мальчик встал, почесал затылок, помялся немного в смущении и спросил:
— А не останется это опять обещанием?
— Разве я вам обещал что-нибудь? — отвечаю я вопросом на вопрос. А Бауржан поясняет:
— В прошлом году создавали такой кружок, а что толку. Показали собаку и все.
Я твердо заверил ребят, что кружок будет работать, если они станут аккуратно посещать занятия и наладят дисциплину в классе.
— Идет? — спросил их в заключение.
— Идет! — за всех ответил Бауржан, а за ним раздалось сразу несколько обрадованных голосов:
— Конечно, идет. Это здорово!
— А овчарку где возьмем? — спрашивал с первой парты самый маленький с густыми веснушками на носу мальчик.
