Иван Сотников - Днепр могучий
Сельские мальчишки, завороженные мощью советского оружия, влюбленные в каждого солдата и офицера, сидят на повозках и лафетах орудий, с радостью взбираются на самоходки и танки или же шагают в ногу с солдатами, повторяя слова волнующей песни:
Ходу, братцы, ходу,Смело на врагов!..
Кто не видел освобожденных городов и сел, кто не заглядывал в просветленные лица людей, вызволенных из неволи, кто не слышал их облегченного вздоха и не видел блеска их глаз, полных ликующей радости, кто не перечувствовал их дружеских объятий и крепких поцелуев, — тот не пережил высшей радости и счастья воина-освободителя, тот не ощутил, как закипает сердце солдата, идущего на врага с великой миссией освобождения.
Сотни деревень и городов прошли войска с боями и всюду приносили людям радость освобождения — высшее счастье, с которым ничто не сравнится.
4Хорти никогда не любил весну. За ее непостоянство. За ее изменчивость. Эта же весна подавляла втройне, вселяя ужас: гул советских орудий подкатывался к самым границам Венгрии.
А тут еще вызов в Зальцбург на переговоры с фюрером. Все настораживало и тревожило. Адольф Гитлер! Как паук, раскинул он свои сети над всей Европой. Хорти сам помогал ему. Чего же он хочет еще? Новую армию на русский фронт? Или новых ресурсов? И так все высосано. Венгрия дорого, слишком дорого платит за свою дружбу с фюрером. Нет, пора противиться. Сохранить уцелевшее. Приятно иль нет, а приходится сознаться: главный козырь он взял не из той колоды.
Самолет сильно покачивало. «Как и всю Венгрию», — подумал Хорти. Ощущение падения, тошнотной невесомости убивало последние остатки душевного спокойствия. Когда машина пошла на посадку, ему показалось, он проваливается в пропасть…
Как и ожидал он, фюрер начал с упреков. Позиция Венгрии не надежна. Курс регента слишком вял. Оппозиция распоясалась. На русском фронте венгры воюют плохо. У него, у фюрера, нет уверенности, что Хорти справится с положением, и в интересах совместной борьбы против большевизма фюрер отдал приказ…
Хорти вздрогнул и насторожился…
— Приказ оккупировать Венгрию. Германские войска уже вступили на ее территорию. — Гитлер встал и сделал театральный жест.
Хорти рассвирепел. Так не поступают с друзьями. Этот удар не в спину даже, в самое сердце. Он, Хорти, протестует, требует вывода немецких войск.
День за днем шли переговоры, нудные и тяжелые. С Хорти не считались. Следовал нажим за нажимом, угроза за угрозой. Хорти понимал: если не уступит, его карьера кончена. Хоть бы что-нибудь выторговать!
Ничего не получилось, пришлось согласиться с формированием нового правительства. В премьеры фюрер подсунул ему его же посланника в Берлине — Стояи. Не прошло и дня, как только что родившееся правительство опубликовало декларацию об укреплении немецко-венгерской дружбы и тесной связи судеб обеих стран. Согласие регента уже не спрашивалось, и Хорти зло иронизировал сам над собой. Конь и всадник тоже дружат. Он, конечно, взнузданный конь, которому пребольно вонзили в бока шпоры.
Русские еще у Днестра, а Венгрия расплачивается за немцев. Что же станет, когда русские придут на Тиссу? Вот что значит выхватить карту не из той колоды!..
О нажиме на Хорти Манштейн узнал поздно ночью. Ясно, фюрер начал осуществление какой-то новой программы. Дело не ограничится одним Хорти. Адольф рвет и мечет. Манштейн философически уставился на часы. Их маятник равнодушно отсчитывал секунду за секундой, и фельдмаршала одолевали мрачные мысли. Чтоб рассеяться, включил радио. Звуки «Реквиема» заполнили весь кабинет. Уж не ему ли, Манштейну, поют отходную? Опять взглянул на часы. Стрелки приближались к двенадцати. Он инстинктивно вынул свои, карманные. Они отставали. Выключив радио, он подвел стрелки. Беспокойно походил по кабинету, остановился у окна. Отдернул тяжелую гардину, вгляделся в темь чужой ночи. Дальний горизонт был красным. Не остывая, он накалялся с каждым днем. Войска Ватутина и Конева наступали по всему фронту. Откуда в них эта неиссякаемая сила? Или вечный рок тяготеет над Германией? Стоит ей взяться за оружие, как против нее все боги. Вечная трагедия! Или во всем виноват их фюрер? А что бы предложил он, Манштейн, и его сподвижники-генералы? Дружбу с Западом против Востока? Но Запад никогда не примирится с торжествующей Германией. Дружбу с Востоком? Он никогда не пойдет против Запада. Какую же программу, какой план одобряет он, фельдмаршал? Ничего у него нет, кроме желания не выпускать из рук оружия, чтобы угрожать другим и распоряжаться в мире. Но не в этом ли вечная трагедия его Германии? Отвечать не хотелось даже самому себе. Просто страшно.
Послышался бой часов. Он фатально считал удары. Один, два, три… С двенадцатым установилась жуткая тишина.
Скрипнула дверь, и вошел адъютант. Телеграмма фюрера. Манштейн взял ее, прошел к столу, с трудом сдерживаясь, прочитал про себя. Этого надо было ждать. Фюрер писал, что Манштейн слишком переутомился и для восстановления здоровья пока переводится в резерв. Итак, опала. Он отстранен от должности. Кто же его преемник? Модель или Шернер? Их обоих только что вызвали в «вольфшанце» фюрера. Впрочем, не все ли равно кто.
Он, Манштейн, уходит разбитый и обесславленный. И в этом его трагедия.
НА ПУТИ ВСЕХ БЕД
1Войска фронта выходят к Днестру. За ним Бессарабия.
Порожистая река Смотрич с трех сторон огибает Каменец-Подольск. С четвертой тянется старинный широкий ров, охватывающий подножие крутой скалы. На ней высится крепость. Это замо́к на воротах в Бессарабию. Остатки пятнадцати фашистских дивизий уже отрезаны и мечутся в поисках выхода из железных тисков советских войск.
Батальон Жарова наступает слева от города. Рота Сазонова, пробившись за своими танками, бросилась в рукопашную. Андрею видно, как Румянцев указывает цели танкистам трассирующими пулями. Показались две самоходки. Одна из них понеслась к окопчику Румянцева. Яков пополз навстречу, приподнялся и метнул гранату в немецкую машину. Оглушительный взрыв — и его отбросило в сторону.
Андрей даже высунулся из окопа. Румянцев недвижим. Неужели убит? Комбату видно, как к нему ползут двое бойцов. Нет, Румянцев отлежался. Он пополз вместе с бойцами. Значит, жив!
Правее наступает Назаренко с разведчиками. Примостившись на броне трех танков, они мчатся на немецкие позиции.
Только теперь Андрей разглядел туповерхие лбы трех дзотов. Они обнаружили себя огнем пулеметов. В их сторону повернулись стволы орудий. Туда же двинулись танки с автоматчиками и саперами на броне.
Это его приказ в действии. Вот первая «тридцатьчетверка» подлетела к дзоту прямо с фронта и лобовой броней уперлась в амбразуру. Десантники не успели еще соскочить с машины, как вся она потонула в пламени: немецкий огнемет поджег танк.
Солдаты мигом скатились с брони, и на одном из них вспыхнула одежда. Андрею видно, как спешно сбрасывает он шинель, скидывает шапку, срывает сапоги. Ему помогают товарищи, но им никак не удается погасить пламя. Разутый и полураздетый солдат — Андрей узнал в нем Соколова — пригоршнями осыпает сапоги землею с бруствера, потом, видимо погасив пламя, быстро одевает их и, схватив автомат, снова бежит вперед.
Все это длится какие-то секунды.
Другой танк зашел со стороны и в упор ударил в амбразуру другого дзота. Тот задымил. Третий дзот разбили артиллеристы. Из-за невысокого холма вдруг выскочила «пантера», за ней еще две. У Андрея в резерве три танка, они рядом за пригорком. Командир взвода просит разрешения ударить. Бой клонится к концу. Пусть ударит. Машины выскочили на открытое место и понеслись на «пантер». Сближаясь, они били из своих пушек. Крайняя слева «пантера» бьет метко и остервенело. Но ее подкараулили артиллеристы и разворотили ей борт. Другую прикончили танкисты. Третья уже разворачивала свою пушку против правофлангового танка. Тот выстрелил раз за разом и промахнулся. Кто же нанесет меткий, смертельный удар? Напряжение стало невыносимым. Но Жаров глядел и глядел на схватку стальных махин. Еще выстрелила «пантера», и ее снаряд, скользнув по башне встречного танка, срикошетил. Выстрелил танк и промахнулся.
Андрей только теперь увидел третий танк из резерва, который со всей силой летел на «пантеру» сбоку. Немцы, не успели выстрелить, как «тридцатьчетверка» Тараненко с маху ударила в борт. То ли сила удара чересчур велика, то ли немецкая машина в тот момент оказалась в неустойчивом положении, но случилось невероятное: «пантера» слегка подскочила и сразу же кувыркнулась набок, задрав гусеницы кверху, и ее тут же добили истребители. А танк Тараненко остался на бруствере с перебитой гусеницей.
Только покончили с «пантерами», как со стороны немцев последовал новый удар. Справа показалось до пятнадцати танков, устремившихся в контратаку узкой колонной по три машины в ряд. Андрей еще не видел такого боевого порядка. Немцы, конечно, решили ударить во фланг, смять атакующих, а затем, повернув налево, продолжить удар тремя эшелонами своих танков с фронта. Задумано хитро.
