Анатолий Сульянов - Расколотое небо
Глава четвертая
1
Комэск Пургин уехал в отпуск. Заменить его был назначен Васеев. Забот прибавилось. Поднимался раньше обычного, шел в казарму. Наметанный глаз быстро подмечал недостатки. Механики ходили неопрятно одетые, с закатанными рукавами комбинезонов, в нечищенных сапогах; внутренний наряд исполнял обязанности кое-как… Чувствовалось, что командиры звеньев, инженеры и техники воспитанием своих подчиненных занимались мало, от случая к случаю.
Геннадий поговорил с руководителями служб. Слушали, обещали разобраться, навести порядок.
Не сразу далось Васееву и планирование полетов. Не шла таблица из-за неточных формулировок в двух различных документах. Согласно первому, молодой летчик Подшибякин мог летать в составе звена на воздушный бой, а в другом ему это запрещалось. Как тут поступить? Может, заместитель по летной подготовке подскажет?
Брызгалин сидел в своем кабинете и на стук в дверь не откликнулся. Васеев вошел, стал против стола. Какое-то время он выжидал, но, видя, что Брызгалин не собирается оторвать взгляда от бумаг, кашлянул и негромко произнес:
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Как вы посоветуете поступить в этом случае?
Брызгалин выслушал Васеева и недовольно наморщил лоб:
— Раз нельзя, пусть не летит.
— Но один из документов разрешает такое комплексирование упражнений.
— Тогда пусть летит. — Брызгалин снова углубился в чтение, давая понять, что разговор окончен.
— Что же делать?
— Решайте сами, на то вы и командир, — отрезал подполковник.
Васеев вышел от Брызгалина расстроенный. Вот ведь бука! По служебному долгу обязан вникнуть в противоречивое толкование документов и принять решение, а он…
Посоветовавшись с Редниковым, Васеев спланировал Подшибякину групповой воздушный бой в составе звена.
«Рискну ради дела», — решительно подумал он, складывая плановую таблицу.
Вечером, когда Горегляду докладывали план полетов, полковник, разглядывая таблицу, обратился к Брызгалину.
— Вы согласны с этим вылетом? — спросил он, ткнув карандашом в фамилию Подшибякина. — Не слишком ли мы усложняем задание молодому летчику?
Брызгалин ждал вопроса:
— Не совсем. Я говорил об этом Васееву.
— Тогда почему же спланировали этот вылет?
— Васеев планировал.
— А вы почему не поправили? Не дело дегтем щи белить, на то есть сметана! Вы не посторонний наблюдатель.
— Я же вам говорю: указывал я Васееву, а он и ухом не повел.
— Вы поставлены на это дело — вы и спрашивать должны, к единым требованиям приучать людей. А что получается на самом деле? У всякого Мирона свои приемы. Так нельзя.
Когда вошел Васеев, Горегляд недовольно спросил:
— Почему Подшибякину спланирован комплексный вылет на групповой воздушный бой?
Васеев вынул из планшета два томика в серой и синей обложках, раскрыл нужные страницы и вслух прочитал содержание параграфов.
— Таким образом, — закончил он, — этот вылет можно планировать.
Горегляд полистал обе книжки, бросил короткий недовольный взгляд на Брызгалина. Повернулся к Васееву:
— По-вашему, здесь нет нарушений соответствующих требований?
— Нет. Учитывая хорошую подготовку летчика Подшибякина, его налет, упражнение спланировано законно. Этот вылет окрылит молодого пилота, придаст ему уверенность в собственных силах!
— А если завалится на «косой петле»? Будет тогда «уверенность»?! — не удержался Брызгалин, заметив, что доводы у Васеева основательные и Горегляд готов с ними согласиться.
— Подшибякин справится о заданием. Я уверен!
Голос Васеева был твердым и настойчивым. Горегляд понимал его стремление дать молодым летчикам возможность больше летать, и не просто «утюжить воздух», а оттачивать технику пилотирования, но в решении Васеева был и определенный риск. С этим тоже нельзя не считаться. Конечно, в авиации без риска не обойдешься. С одной стороны, хорошо, что молодежь растет не в тепличных условиях, а с другой — смотреть надо и определять, где эта самая грань, после которой риск становится ненужным и опасным. Попробуй выбери золотую середину. Подсказать может только вера в человека, а для этого надо быть с ним рядом, видеть его в деле. В авиации не скажешь: «Стой! Отставить! На исходное положение — марш!» Здесь после взлета любая ошибка может стать первой и последней. Кто бы ни допустил ее: будь то безусый лейтенант или маршал авиации. Здесь и спрос — самый строгий. Иначе нельзя — жизнь человеческая у нас бесценна…
Васеев к летчикам был ближе других, и потому Горегляд решил поддержать его. Принимать решение полковнику пришлось в той самой неопределенной ситуации, когда «можно» и «нельзя» оказалось поровну. Если все пройдет нормально, об этом вылете забудут на следующий день, а если молодой летчик с заданием не справится, первый же прибывший инспектор спросит: «А почему выпустил в воздух? Не лучше ли было его оставить на земле до тех времен, когда «можно» значительно превысит «нельзя».
В кабинет вошел Северин. Горегляд обрадовался.
— Хотел позвать — сам пришел. Телепатия у нас с тобой. — Вызвал по селектору Редникова и развернул плановую таблицу эскадрильи Васеева: — Вот что, товарищи! Летом молодые пилоты летали регулярно, а сейчас их стали придерживать. Это вредно! Иногда некоторые руководители, опасаясь происшествий в воздухе, идут по самому легкому пути: начинают плодить бумаги, перестраховывают себя на всякий случай, и мы начинаем прятаться за эти бумаги. Летчик, вместо того чтобы побольше побыть в кабине и тренажере, поупражняться в работе с прицелом, сидит и заполняет рабочую тетрадь жеваными-пережеванными параграфами, внося в нее «откровения» наподобие: «взлетаешь — смотри вперед». Я требую подготовку молодых летчиков на первый класс у Редникова и Васеева не сворачивать! Вам, товарищ Брызгалин, взять этот вопрос под контроль. Командирам эскадрилий докладывать мне о ходе подготовки в пятницу на летучке. Всё. Свободны.
2
Предварительная подготовка летчиков первой эскадрильи началась необычно: офицеры во главе с Васеевым отправились на аэродром. Каждый летчик садился в кабину истребителя, получал от командира звена вводные и решал их тут же, в самолете. После этого шел в класс тренажеров и лишь потом садился за оформление документации, вычерчивание схем вылетов. Васеев смело пошел против прежней, утвержденной Брызгалиным методики, когда летчик самое лучшее время отводил бумаге и лишь к вечеру получал возможность побывать на тренажере и в кабине самолета.
Узнав об этом, Брызгалин отменил распорядок, установленный Васеевым. Васеев не согласился с ним и доложил Горегляду.
— Да, я сознательно пошел на это, — твердо заявил Геннадий командиру полка. — С утра все усваивается лучше. Люди в сборе, техники работают старательнее — машина готовится к полетам с участием командира экипажа. По старой же методике в тренаже участвует лишь часть летчиков. Да и тренажеров не хватает: до обеда бездействуют, а к вечеру — максимальная нагрузка.
Горегляд, нахмурившись, слушал Васеева, изредка косился на Брызгалина. Устало обронил:
— Можете идти, Васеев. Ваше решение утверждаю. Геннадий вышел. Горегляд повернулся к заместителю.
— Его доводы основательны. Что вам в них не понравилось?
Брызгалин сидел молча и, казалось, безразлично смотрел в окно. Сжатые в кулаки руки лежали поверх летного планшета, на них синевато бугрились набухшие вены. Лицо страдальчески морщилось.
— Сегодня Васеев изменил методику предварительной подготовки, завтра это сделает Редников, — наконец глухо произнес он. — Что же получится? Полк один, а в нем каждый комэск со своим уставом?
— Может, это и хорошо, Дмитрий Петрович. — Горегляд намеренно назвал Брызгалина по имени-отчеству. — Пусть молодежь ищет новое. Видимо, устарела методика предварительной подготовки, и надо изменить. Редников поддержал Васеева. Значит, нам надо это дело изучить, обсудить на методическом совете и внедрить. — Ему почему-то стало жалко своего заместителя.
«Выработался, — подумал он, глядя на Брызгалина. — Ничего нового признавать не хочет. Стареем потихоньку. Когда тебе за сорок — за собой смотри и смотри. Не расслабляйся. Не распускай нервы. Не будь брюзгой и ворчуном…»
* * *Вылет звеном прошел успешно, и Подшибякин, выйдя из кабины, с восторгом рассказывал молодым летчикам:
— Ну и дела, братцы, ну и полет! Я летел ведомым у Сторожева справа, а тут же, рядом со мной, — пара нашего звена. Ни влево, ни вправо — зажат с двух сторон. Ох и повертел головой! Шея от напряжения болит. Как черт в рукомойнике — ни туда ни сюда! А когда перешли на вертикаль — совсем невмоготу стало: и цель не упусти, и за ведущим смотри, чтобы в него не вмазать…
