Войо Терич - Семь бойцов
— Как же быть? — спросил Судейский.
— Этот сукин сын может выдать, — сказал старик, кивнув в сторону унтера. — И нас всех похватают.
— Да, он из волчьей стаи, — произнес Минер. — Солдаты Лера[1] не дезертируют, когда на их стороне сила, — продолжал он, обращаясь ко мне. — Как ты думаешь? Что молчишь?
— Если вам их жалко, отпустите, — ледяным тоном заметил Йован. — Пусть уходят. Моя голова не дороже вашей…
— Что ходить вокруг да около? С пленными нужно кончать. Война есть война, и хотя в глубине моего сердца шевельнулось что-то похожее на жалость, я как можно спокойнее произнес:
— Нельзя их отпускать.
Огромный ветвистый бук! Тебе, должно быть, уже сотни лет. Ты помнишь Карагеоргия[2], когда тот начинал восстание. Разлапистый и одинокий, ты далеко тянешь свои ветки. Сейчас, прислонясь к твоему стволу, сидит Минер, обнимая винтовку. Он кажется таким же могучим и мудрым. Под твоей кроной за эти сто лет не раз сидели такие богатыри.
Наконец Минер нарушил молчание.
— Допроси его, — приказал он Судейскому.
Тот подошел к унтеру и спросил, откуда он.
— Из Бремена, — последовал ответ.
— Какой части?
Немец молчал.
— Из какой ты части? — повторил вопрос Судейский.
Унтер-офицер назвал номер батальона. Судейский спрашивал о полке, о том, когда он попал сюда и куда будет двигаться. Однако на все вопросы, касающиеся передвижения и расположения немецких войск, унтер-офицер не ответил ни слова.
— Надо кончать, — решительно сказал Минер.
— Я пойду, — подошел к нему Йован.
— Ножом? — тихо спросил Судейский.
Адела делала вид, будто ничего не слышит. Однако в сгущающихся сумерках я заметил, как побледнело ее лицо. На поясе у нее висели две гранаты. В руке она неловко сжимала «вальтер», отобранный у немецкого унтера.
— Иначе нельзя, — ответил Судейскому Йован.
Отец Йована имел сотни овец. И мы хорошо понимали, что никто, кроме Йована, не сумеет сделать это.
— Наши так никогда не поступали, — тихо произнесла Рябая. Она обычно не вмешивалась в разговор, и сейчас ее слова прозвучали как обвинение.
— Много ты знаешь! — накинулся на нее старик.
— Когда? — спросил Судейский.
— Сейчас! — решил Минер. — Сейчас же!
Во рту у пленных торчали кляпы. Младший, вращая глазами, издал слабый гортанный звук. Брови его сошлись на переносице. Старший держался спокойно. Его взгляд был полон ненависти и презрения. Младший пытался что-то объяснить, доказать…
Судейский и Йован отвели их по склону. Судейский на плохом немецком языке объявил пленным приговор.
Он перечислил все бесчинства, которые творили гитлеровские войска. Убийства и поджоги. Истребление раненых он считал особо тяжким преступлением.
— Не мы к вам пришли убивать мирных жителей, — говорил Судейский. — Не мы несем ответственность за эту войну…
— Приговор приведен в исполнение, — чуть слышно сказал нам Йован.
XI
Мы шагаем по высохшему руслу реки. Адела по-прежнему владеет моими мыслями. А о чем думает она? Поговорить с ней, однако, мне никак не удавалось.
И вот первый привал под скалой. Увидев, что Адела села в стороне от остальных, я подошел к ней.
— Ты помнишь тот вечер накануне боя?
— Да.
— А ведь могла позабыть! Я еще спросил тогда, какая ваша рота. Верно?
— Да, — ответила Адела. — Я помню. Рота, в которой я была, проходила мимо твоего взвода.
Она замолчала. Я тоже не мог найти слов. Это было все, что мы сказали тогда друг другу.
И так день за днем, от ночи к ночи мы пробираемся по лесу. Всеми нами владеет одно страстное желание — поскорее выбраться из окружения. И каждый день мы — как бойцы накануне боя — готовимся к прорыву.
Минер словно родился в этих краях. Он вел группу уверенно, минуя лесные тропы, на которых мог встретиться патруль. Минер умел вовремя заметить опасность. Даже заросли бука не мешали ему. И всегда его глаза светились силой и уверенностью.
Сегодня был чудесный день. Мы срывали нежные буковые листья с молодых веток, трепетные и прозрачные, терпкие на вкус. К ночи остановились под соснами на одном из лесных холмов. Как всегда, укладывались по двое, чтобы не замерзнуть. Да и безопаснее. Адела и Рябая расположились неподалеку. Прислушиваясь к их дыханию, я думал об Аделе.
Лунный свет белым каскадом падал на лохмотья домотканной одежды. Интересно, где она переоделась? Ведь тогда она была в брюках. Наверное, у беженцев, что тянулись за госпиталем. Теперь девушка ничем не отличалась от обычной крестьянки. Она поступила разумно. Я вот тоже переоделся в новые брюки с убитого унтера…
Всю ночь кричала сова, не давая нам спать. Утром я почувствовал сильную слабость. Ломило все тело. Ноги отказывались повиноваться. Я никому не сказал ни слова. Мы осторожно пошли гуськом. Ко мне подошел Минер, чтобы обсудить маршрут.
— Надо идти по тому берегу, по горе, — предложил я.
— Почему? — удивился Минер.
— Хорошая мысль, — поддержал меня Судейский.
— Неужели тебе не понятно, почему ты должен оставаться в хвосте? — спросил Минер.
— Какого черта вы играете в таинственность? — вскипел Судейский.
— Ты собаку слышал?
— Слышал.
— А если это охотники?
— Может, собака у пастухов?
— В таком месте? — спросил насмешливо Минер.
— А беженцы? — возразил Судейский.
— В таком месте? — с большей иронией в голосе повторил Минер.
— Что это за разговор? — вспыхнул Судейский. — Ты трусишь?
— Да, друг, — ответил Минер. — Да. Трушу. А знаешь, почему?
— Нет.
— Не хочу драпать без старика и девушек, если туго придется.
— И я бы не удрал.
— Мне и в голову не приходило сомневаться в тебе, — примирительно произнес Минер. — Я только сказал то, что думаю.
Судейский осмотрелся по сторонам и молча пошел за нами.
Выбираясь из района, занятого немецкой армией, мы, как обломки корабля, разбитого бурей, пытались всплыть на поверхность, но погружались все глубже и глубже в пучину чужеземных войск.
Судя по всему, теперь это были резервные части. Они шли по тому же пути, по которому раньше проследовали основные силы. В задачу резерва обычно входило прочесывание местности.
Прислонившись к хмурой скале, поросшей мхом, мы с Минером внимательно смотрели вверх. Там, над нашими головами, таинственно шумел лес. И вдруг я отчетливо различил новенькие мундиры альпийских стрелков. Их было двадцать два. Они почти сливались с зелеными листьями. Укрываясь в ползучей траве, мы осторожно отступили назад, предупредив остальных, что надо переменить направление.
Остановились в тени деревьев. Небо отсюда казалось темно-голубым, а солнце будто восседало на ветвях огромной сосны. В глубине ущелья, у самой реки, белел ствол одинокой березки. Меня неотступно преследовала мысль, почему именно меня взял с собой в разведку Минер. Может, почувствовал, как я ему предан? А может, Йована и Судейского он потому и оставил внизу, что в них был полностью уверен, а во мне — нет? «Нельзя его подозревать, — сказал я сам себе. — Он хитер, но открыт. Он наверняка сказал бы, если б думал иначе!» Я посмотрел на Минера, на его изрезанную морщинами коричневую шею, опаленную ветром, на его широкую спину и могучие плечи. О чем он сейчас думает?
Минер провел ладонью по лбу и загадочно посмотрел па меня.
— Пойти напиться, — сказал он. — Вот тебе бинокль. В случае чего — постучи по камню.
Минер ловко схватился за выступ скалы и бесшумно скользнул вниз. На дне ущелья гремела река, заглушая любой посторонний звук. На фоне мрачных скал Минер в своей темной одежде казался громадным валуном, беззвучно перекатывавшимся к реке.
Я сидел не шелохнувшись. Красноватые стволы сосен сверкали на солнце смолой.
Вдруг откуда-то сверху до моего слуха донесся характерный звук. Так стукается обо что-то твердое алюминиевая фляжка или котелок. Значит, как мы и предполагали, на скалах был бивак. Я осторожно стал ударять по камню. Вскоре вернулся Минер.
— Что-нибудь услышал? — спросил он.
— Звякнул металл о камень.
— Фляжка, — тихо произнес Минер. — Наверняка, здесь солдаты.
— Да?
— Высоко?
— Вон за теми тремя соснами на скале.
— Там у них лагерь.
— Ты уверен?
— Я так думаю, — ответил Минер. — Но лучше бы, конечно, в этом убедиться. У самой реки немцы не останавливаются. Они слишком осторожны, а шум воды мешает слышать.
— Но за водой к реке все же спускаются, — заметил я.
— Это точно. Но повара, если они там есть, могли запастись водой раньше.
Я не стал возражать. Было уже около десяти часов. Дорога каждая минута.
— Мы могли бы пойти наудачу, сразу, — предложил я. — Эта проплешина не так уж велика.
