Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1
— Про мохнатого слепня?
Васятка ничего не ответил, но в ту же минуту его лицо исказилось: на его глазах купец медленно захватывал пухлыми пальцами по несколько страниц и хладнокровно рвал их.
— Я не затем тебя взял в учение, чтобы ты книжками забавлялся. Твое дело — служба в лавке. Одного обмани на копейку, другого обмерь на вершок, третьему недодай. Так по капельке и рублик натечет в карман. Рублик к рублику льнет, глядишь, капиталец соберешь, свою лавку откроешь. Тогда ты кум любому купцу. Вот как надо жить! А не книжки про слепней читать.
Васятка готов был вцепиться в горло купцу и перегрызть его, но понял, что только беду накличет: купец выбросит его за шиворот на улицу, и он, Васятка, умрет с голоду. «Подрасту, — подумал он, — тогда припомню ему».
Ночью Луша услышала, как Васятка плачет. Поднялась с койки, подошла к сундуку, на котором лежал мальчик. Нащупав в темноте его голову, погладила теплой рукой.
— Кто обидел, сынок?
Васятка стыдливо замолк.
— Тяжело, милок, тяжело, а терпеть надо, иначе в люди не выйдешь.
Васятка схватил шершавую от работы Лушину руку и прижался к ней.
— Хозяин побил? — допытывалась она.
— Я какие хочешь побои снесу, тетя Луша, — ответил он, повернувшись к ней лицом, — но только хозяин хуже слепня. — Он рассказал, как купец порвал Сенину книгу, ничего не поняв, про что в ней написано. — Как же я теперь Сене в глаза посмотрю? Ведь чужое добро уничтожил. Ему бы за это рулон изрезать.
— В тюрьму угодишь, Васенька, а хозяин другого возьмет. Вашего брата в Питере в десять раз больше, чем купцов.
До утра не мог уснуть Васятка. Совестно было перед Сеней за то, что не вернет ему книгу, да и хотелось знать, чем закончилась встреча Джеммы и Мартини.
К концу второго года службы, когда Васятке минуло тринадцать лет, Воронин назначил ему жалованье по пятерке в месяц. К книгам он пристрастился и читал запоем, но теперь скрывал их от хозяина. Сеня простил Васятке невозвратную потерю «Овода», заручившись согласием на дружбу.
— Где ты их достаешь? — поинтересовался Васятка.
— Подвезло, — независимо ответил Сеня. — Сын моего хозяина студент, он откуда-то приносит чуть ли не каждый день новую книгу. Почитает и на полку бросит, а я потихоньку их тащу. Дам тебе про графа Монте-Кристо — пальчики оближешь.
— Я про графов не люблю.
— Он только выдает себя за графа, а по правде простой матрос.
— В этой книге все понятно?
— Что непонятно, то пропускаю, — сознался Сеня.
— Я так не люблю, я все должен понять.
За два года отец только раз проведал Васятку. Зашел, поклонился купцу испросил:
— Как мой сынок, Фадей Фадеич?
— Исправный.
— Скоро домой вернешься, батя? — спросил Васятка у отца.
— На будущей неделе.
— Матери гостинец отдай, я для нее ситчику на платье припрятал и сладкие баранки.
Отец удивленно посмотрел на Васятку:
— Где взял?
— Хозяин в счет жалованья дал по своей цене, а баранки кухарка Луша собрала. Погоди, я сейчас принесу из кухни.
Принимая подарок, отец смущенно, но одобрительно потрепал сына по плечу. Ведь он никогда ничего не приносил жене, а Васятка с первой же получки купил матери гостинец.
Луша безмерно любила Васятку. Не потому, что мальчик жил одиноко, без материнской ласки. Мало ли одиноких ребят на свете! Вот до Васятки в лавке работал такой же паренек, но хозяин прогнал его, и Луша не жалела. Парнишка крал, дважды не пришел домой ночевать, а по утрам его, бывало, не добудишься. То ли дело Васятка: тихий, аккуратный, послушный. Купец лавку закроет, Васятка пол подметет, поднимется на кухню и говорит:
— Тетя Луша, делать-то чего? Дай подсоблю.
Печально сложилась у Луши жизнь. Сынок ее умер в пятилетнем возрасте, а муж в драке размозжил кому-то голову и был осужден на каторжные работы. У Ворониных она служила шестой год и прижилась. Бывало, посмотрит на Васятку, вспомнит про своего сынка, отвернется, вся слезами обливается. Васятка знал о ее тяжелой судьбе и утешал как мог.
Всю свою душу Луша вкладывала в Васятку — то сошьет ему рубаху, то свяжет теплые носки на зиму, накормит досыта, когда хозяев нет дома, припрячет для него сладкий пряник. Васятка платил той же привязанностью. Однажды он подошел к ней, посмотрел в лицо, потом вдруг рванулся, обнял за шею и поцеловал в щеку, а Луша сквозь слезы сказала:
— Сыночек, мне без тебя теперь жить никак нельзя.
Луша таила мечту, чтобы Вася лет этак за десять скопил деньжонки и открыл мануфактурную лавку, а она возьмет дом в свои руки и старость доживет не в людях, а как бы у себя. Но Вася разочаровал ее.
— Купца из меня не выйдет, — сказал он в ответ на ее предложение.
— Всю жизнь, что ли, в приказчиках?
— И приказчиком не буду.
Луша всплеснула руками. Она искренне считала, что о большем Васятке и не мечтать.
— Шутка ли сказать: своя лавка в торговом ряду!
— Не нужна она мне, тетя Луша.
— Как так не нужна? Тебе сам Фадей Фадеич мануфактуру в долг даст, без векселя на слово поверит.
— Не нужна, да и только.
— Чего же ты хочешь?
— Учиться.
— Ишь какой! Нешто Воронин шибко грамотный? Все счета в уме держит, аршин приложил, ножницами отрезал, а денежки в карман.
Вася безнадежно махнул рукой.
— Где тебе понимать, сынок, — не унималась Луша, — подрастешь, загоришься охоткой. Даром уговариваю.
Ночью Луша долго думала над ответом Васятки, пытаясь понять, почему он не тянется к богатой жизни, не хочет выбиться в купцы и зажить самостоятельно. Парнишка старательно работал, вел себя безукоризненно, и даже придирчивый Воронин не мог бы сказать о нем что-нибудь плохое. Такому бы дорога, а не хочет. Непонятна была Луше страстная и мятущаяся душа мальчика.
В шестнадцать лет Василий выглядел взрослым и не в меру серьезным. Третья дочь Фадея Фадеевича, Настенька, была старше Василия на год. С недавних пор она стала заглядываться на приказчика и делала это скрытно от всех, но не потому, что стыдно было признаться в том юноше, а потому, что боялась маменьки и папеньки, как называла родителей. Они не разрешали Настеньке показываться на кухне или сойти в лавку, но, живая и юркая, она ловко обманывала их, когда ей этого хотелось, и порхала по всем комнатам, залетая на минутку то на кухню, то в лавку.
И лицом и характером Настенька отличалась от сестер и даже от отца с матерью. О ней нельзя было сказать, что яблоко от яблони недалеко откатывается. «Не девка, а черт», — отзывались о Настеньке соседи, а Луша хорошо знала, что злые языки говорят: «Не Фадеича она дочка, а уж чья — догадываемся». Стройная и изящная, с золотыми локонами, свисавшими кольцами, с синими глазами и мелкими белыми зубами, она нравилась многим. Уж на что Василий был равнодушен к девчонкам, и то, увидев впервые Настеньку в длинном платье, залюбовался ею. Раньше он не выделял ее из среды таких же девчонок и никогда бы не подумал, что она может вызвать в нем интерес и даже какое-то особое волнение. Причесанная, как и сестры, у цирюльника, строгая, но с затаенным озорством в глазах, она выглядела красивой.
Как Настенька ни хитрила, но Лушу обмануть ей не удавалось. Чуткая Луша ревниво следила за хозяйской дочкой, боялась, что та украдет Васину привязанность. «А почему бы их не толкнуть друг к другу? — подумала она как-то трезво. — Хозяин отдаст ее за Василия, а его возьмет в компаньоны». Теперь Луша радовалась, что само счастье идет в руки Васятке.
— И до чего хороша Настенька, — как бы невзначай похвалила ее Луша, укладываясь спать.
Василий молчал.
— На тебя заглядывается, — добавила Луша, — все вижу.
— Мне-то что, — пробурчал Василий, — мне до нее дела нет.
— Ох, и не говори, Васятка, ни вот столечки не поверю, — и показала на кончик ногтя. — Чего тебе стыдиться? Настя не в сестер пошла. Те — дурехи, а она вон какая ягодка. И хороша и умна.
Василий продолжал молчать, боялся, — если заговорит, тут его Луша и заворожит. Настя ему очень нравилась, но внутренний стыд, свойственный юноше его возраста, не позволял ему в этом признаться даже самому себе, и он скорее дал бы себе отрубить палец, чем рассказать о своем чувстве к этой необыкновенной, как ему казалось, девушке. Их связывала тайна. Случилось так, что Настя однажды, крадучись, сошла на несколько ступенек по круглоспуску и, убедившись, что отца в лавке нет, а Вася, прикрыв руками книгу, украдкой читает, мгновенно очутилась внизу и ловко выхватила книгу.
— Отдайте, барышня, — строго попросил Василий.
Настя состроила презрительную гримасу.
— Я думала, что ты настоящий кавалер, — наигранно пристыдила она его.
Вася от удивления раскрыл глаза.
— Чего гляделки вылупил? — спросила она. — Как надела длинное платье, барышней стал меня величать и выкать. Брось, Васятка, не к лицу.
