Федор Галкин - Сердца в броне

В одном из тяжелых боев противнику удалось поджечь танк Тимофеева. Спасая экипаж, он последним оставил горящую машину, но когда, отстреливаясь, стал отходить, его догнала фашистская пуля. Был тяжело ранен и сержант Чирков. Пролежав более трех месяцев в госпитале, он отказался остаться в тылу, попросился в часть и снова зазвучал его голос в эфире. Последнее письмо от него жене Лине прибыло летом 1943 года. Вскоре после этого Лина Васильевна получила другое письмо. Долго не решалась она вскрыть конверт, дрожали руки. А когда вскрыла, заплакала: ей сообщали, что старший сержант Григорий Иванович Чирков, проявив геройство и мужество в боях с фашистскими захватчиками, 29 сентября 1943 года погиб смертью храбрых. Похоронен в саду гражданина Резина на юго–западной окраине хутора Новый Господарь, село Великая Каратуль Переяславского района Киевской области.

После длительного лечения в тыловом госпитале снова вернулся в танковую часть и стал командиром ору–дия старшина Семен Горбунов. Не покинув горящего танка, он погиб в одной из жарких схваток.

Неизвестной осталась судьба сержанта Чернышева.

И только один из состава героического экипажа, старший механик–водитель старшина Александр Корнилович Останин, израненный, контуженный вернулся в свое родное селение — Кипель Юргалинского района Курганской области.

Инвалид Великой Отечественной войны, он не пошел на отдых, а продолжает трудиться. Он уже не может водить комбайн и руководит ветеринарным пунктом в своем колхозе. Коммунисты бригады не раз избирали его секретарем партийной организации.

Досадный случай произошел с награждением Останина. То ли по вине писаря, переписывавшего список представленных к награде, то ли машинистки, печатавшей проект приказа, в фамилии героя была изменена одна буква, а в отчестве — две. И Останин превратился в Астанина, а Корнилович — в Кирилловича. Эта досадная опечатка привела к тому, что получить награду оказалось труднее, чем ее заслужить. Двадцать три года в личной карточке стояла отметка: «Награда не вручена». И только в 1965 году она, при непосредственном содействии автора этих строк, нашла героя…

ВМЕСТЕ С ПЕХОТОЙ

«В прошлых боях исключительную отвагу проявляли танкисты. Во время атаки селения Тулумчак командир роты лейтенант Горячев расстреливал противника в упор из пулемета своего танка. Когда танк загорелся, он не растерялся. С пулеметом выскочил из пылающего танка и вместе с нашей пехотой пошел в атаку. Тов. Горячев уничтожил в этот день не менее 20 человек противника».

Все получилось как‑то неожиданно. То ли распутица подействовала на противника, то ли он на отдельных участках был слабо подготовлен к обороне, но с первой же минуты общего наступления Крымского фронта немцы начали отходить, не оказывая серьезного сопротивления. Лишь изредка их артиллерия вела ленивый огонь по нашим танкам, да иногда откуда‑то из глубины обороны, резко прошуршав в воздухе, прилетала стайка мин. Но все наши бойцы, от рядовых до старших командиров, относились к этому подозрительно и не торопились ликовать. Враг хитер. Бой еще продолжался и неизвестно чем он кончится.

Гусеницы наших танков, плотно перебинтованные сотнями килограммов липкого грунта, перемещались с натугой, машины шли медленно. Уже сколько раз командир танковой роты лейтенант Василий Горячев пытался выдвинуть роту вперед, чтобы, идя по пятам немцев, не дать им оторваться и организовать сопротивление. Но танки, тяжело утопая в грязи, не могли развивать желательную скорость. Надо же, чтобы как раз накануне наступления этак развезло.

Василий с досадой еще раз прильнул к перископу, чтобы не упустить малейшего изменения в обстановке, и тут же определил, что немцы уже пришли в себя и начали цепляться за каждый удобный для обороны рубеж, прижимая наступающих плотным ружейно–пулеметным огнем к земле.

С большим трудом, неся потери, наши войска все же продвигались вперед и вышли наконец к маленькому селению Тулумчак. Правда, селением его можно было назвать условно. Вряд ли кто селился там сейчас, в этих развалившихся, искореженных войной, домишках. Разве только вражеские солдаты. Да, именно они. Ибо стоило нашим войскам немного двинуться вперед, как из, казалось бы, мертвых руин раздались пулеметные очереди. Словно стараясь обогнать друг друга, затрещали автоматы. Целые потоки пуль обрушивались на наступающую пехоту. Она замедлила движения, а потом совсем остановилась и залегла в еще холодную, размокшую землю.

Наблюдая за полем боя из танка, Горячев хорошо видел, что делалось в расположении противника, гитлеровцы накапливали силы в траншеях на восточной окраине селения. Лейтенанту стало ясно, что немцы готовятся к контратаке.

Правее, в балке, сквозь жижу тумана виднелись два танка правофлангового взвода. Они стояли неподвижно, уткнувшись в небольшой ручеек. Третий, судя по поручневой антенне командирский танк, обходил бомбовую воронку, видимо, направляясь к ним на выручку. Впереди него, точно перед ножом бульдозера, лениво перекатывался валун из грязи.

— Щука, Щука! Я Коршун, — радировал Горячев. — Заходи во фланг справа. Обходи балку. Подави огневые точкй… Как понял?.. Прием! — В наушниках раздался сначала сухой, словно пистолетный выстрел, треск, потом резкий свист, а когда свист прекратился, удалось уловить лишь бессвязные обрывки слов:

— Коршун… я… заходить… есть понял…

— Понял! — Обрадовался Горячев и начал искать в эфире командира второго взвода.

— Резеда! Резеда!.. Я Коршун. Отвечайте, Резеда!.. Подавить огневую точку за разрушенным сараем. Как понял?.. Прием.

Командир второго взвода, наступавшего слева, не отвечал. Накатившаяся волна густого, как сметана, тумана закрыла левый фланг, и Горячев ничего уже не видел. Оттуда слышалась лишь перебранка автоматов, да изредка рявкала танковая пушка. Остальные машины не имели раций. Связь с ними, а следовательно, и управление было только зрительным.

«Верно, и второй застрял, — с грустью подумал командир роты. — Сейчас фашисты начнут контратаковать, тяжело придется нашей пехоте». И перейдя на внутреннюю связь, крикнул механику–водителю:

— Нажми немного, Леша. Держи прямо на развалины у подвала. Там пулеметное гнездо. Раздавим его гусеницами.

— Выше второй передачи не берет, товарищ лейтенант, — ответил механик–водитель. — Уже с полкилометра ползем на брюхе, того и гляди забуксуем.

— А ты доверни влево на бугорок, вон к концу балочки, там вроде посуше.

Танк, вгрызаясь гусеницами в размокший грунт, начал забирать влево. И получилось так, что машина во время маневра на какие‑то мгновения подставила свой правый борт противнику. И тотчас же послышался звонкий удар по броне. Заряжающий, который только что повернулся за очередным снарядом, слабо вскрикнув, опустился на днище: бронебойный снаряд, пробив борт, раздробил ему кисть левой руки и, ударившись о другой борт, упал к ногам. Заметив это, лейтенант крикнул:

— Скорее перевяжись, я пока один справлюсь. Надо разбить амбразуру подвала, иначе нашей пехоте не пробиться.

Два снаряда, один за другим выпущенные Горячевым, подняли густой столб пыли там, где из темных амбразур подвала мигало и плескалось пламя пулеметных очередей. Танк командира роты уже обошел балку, когда снова послышался удар снаряда по броне, где‑то рядом с моторным отделением. В машине удушливо резко запахло бензином, едкий сизоватый дымок защипал глаза.

Скоро языки пламени забегали по моторной перегородке, пробиваясь в боевое отделение танка. Двигатель заглох. Машина горела.

Шустрые бахромистые огоньки распространялись с нагловатой пронырливостью, подбираясь к боеприпасам. Горячев выпустил длинную пулеметную очередь, соскользнул с сиденья и, стараясь быть спокойным, скомандовал:

— Срочно всем оставить танк!

Привычным движением руки он откинул крышку люка. В машину ворвался свежий воздух. Огонь мгновенно охватил пропитанный маслом брезентовый коврик на днище, лизнул засаленный комбинезон заряжающего и змейкой побежал по нему вверх. Сорвав с головы танкошлем, Горячев несколькими быстрыми лихорадочными ударами сбил пламя с комбинезона, а в следующее мгновение его сильные руки подхватили раненого, подняли его и вытолкнули через люк из танка.

— Отходи как можно быстрее в балочку, не то огонь доберется до баков, будет поздно, — крикнул он товарищу.

Обернувшись к механику–водителю, лейтенант заметил сквозь темную занавеску дыма, что тот, наклонившись набок, почему‑то копошится у открытого переднего люка. Офицер быстро пробрался в носовую часть, крепко, обнял механика за плечи и, напрягая голос, крикнул в самое ухо: