Мак Химэн - Трудно быть сержантом
— Вот-вот, об этом я и говорю. Понимаешь? — Потом он взглянул в ту сторону, где сидел Ирвин, и добавил:
— Держу пари, что он учился не больше года, а то и меньше. И притом, наверное, на курсах механизированных войск или полевой артиллерии, скорее всего, полевой артиллерии.
— Это не даст ему никакого права командовать нами, — вставил я.
— Правильно, он не старше нас по званию.
И чем больше я об этом думал, тем легче становилось у меня на душе. Самое большое мое желание было жить со всеми в ладу и никому не причинять беспокойства, и я надеялся, что рано или поздно так и будет, если я постараюсь ни с кем не ссориться.
Поэтому, когда мы вышли и построились пе-ред казармой, чтобы идти на ужин, я старался быть со всеми очень вежливым и пытался вступить в разговор, словно ничего не случилось, но на меня никто не обращал внимания. Только Ирвин не оставлял меня в покое. Проходя перед строем, он остановился около меня и грубее обычного рявкнул:
— Эй, ты, равняйся!
А когда мы шли, он нарочно наступил мне на пятку и сказал:
— Шагай в ногу, ты, парень, ведь не за плугом идешь.
Все расхохотались, и я тоже засмеялся, сделав вид, что я никогда ничего смешнее не слышал: ведь я не хотел ни с кем портить отношения. Но это не помогло. Ирвин толкнул меня в спину и под общий смех еще несколько раз наступил мне на пятки. Я попробовал засмеяться, но это было нелегко, потому что пятки у меня болели.
Мне казалось, что в случае придирок следует отделываться смехом, но, когда парни взялись за маленького Бена Уайтледжа (так звали коротышку), мне очень это не понравилось: ведь Бен никому ничего плохого не делал. Когда мы сели за стол, парни начали приставать к нам обоим. Я посмеивался и, как мог, терпел. Я считал, что они просто напросто грубияны. Но парни не унимались. Ирвин то и дело толкал меня под столом ногой и делал обидные замечания. Он даже сказал:
— Ешь, поаккуратнее, парень, ты не со свиньями.
А Лаки добавил:
— Я уже подыскал ему корыто, но боюсь, что свиньям такое соседство не понравится.
Вообще, если разобраться, за столом в самом деле было смешно, и я от души хохотал. Но парни почему то не всегда смеялись. Откровенно говоря, мне было просто трудно все время смеяться одному, да и Бен меня не поддерживал. А когда они назвали его "Стеклянным глазом" и стали насмехаться над ним, он очень рассердился. Закончив еду и не сказав ни слова, он взял со стола свой поднос и ушел, всем своим видом давая понять, что ничего смешного во всем этом не видит.
Вернувшись в казарму, я попытался поговорить с Беном. Зная, что он упрям, я не спросил, почему он вел себя так странно, а начал с того, какие забавные эти Ирвин и Лаки. Но Бен не проявил к этому никакого интереса.
Тогда я спросил:
— Ты слышал, как Лаки сказал, что он нашел для меня свиное корыто, но свиньи не будут есть со мной? — И я покатился со смеху. Но Бен не ответил. Он молча чистил медную пряжку.
Я продолжал:
— Это еще что. Слышал бы ты, какие шуточки они отпускали по моему адресу, когда мы ехали сюда! — И я опять расхохотался. А потом я рассказал Бену, как Ирвин наступал мне на пятки. Я бы, конечно, и не вспомнил об этом, если бы не боль в пятках, но мне все равно было смешно, а Бен по-прежнему не обращал на меня никакого внимания. Наконец он встал и начал раздеваться, бормоча себе под нос:
— Пусть они лучше оставят меня в покое. На следующий день я просто не знал, что мне еще придумать, чтобы наладить со всеми дружеские отношения и чтобы надо мной перестали смеяться. Бен был такой упрямый, что на него трудно было повлиять. И я старался за двоих. В ответ на все, что мне ни говорили я хихикал и вообще вел себя как самый настоящий дурак.
После завтрака нас повели в медпункт делать уколы. Шутники и здесь не растерялись и говорят медику:
— Послушайте, этот парень заявляет, что вы не можете сделать ему больно и даже не сумеете воткнуть ему в кожу иглу.
Они так подзадорили этого медика, что тот всадил мне в руку почти всю иглу. Но я, придерживаясь прежней тактики, принял это как остроумную шутку, засмеялся и, потирая руку,
говорю:
— Ну, вы хорошо подлечили меня, придется зайти к вам еще разочек.
В таком духе я вел себя весь день, пока улыбка, казалось, не застыла у меня на лице. И если бы это хоть сколько нибудь помогло! Чем больше я хихикал и улыбался, тем больше издевались надо мной. К концу дня даже и Бен нехотя разговаривал со мной. Смеяться вместе с обидчиками он упорно не хотел.
Вскоре я понял, что нужно что-то предпринять. Так дальше продолжаться не может. Было похоже на то, что нас с Беном не оставят в покое никогда. Бену, конечно, это тоже не нравилось.
Однажды я сидел на койке, скручивая цигарку, и размышлял. Не будь Бена, я мог бы
отделываться все время смехом. Но этот дьяволенок Бен был страшно упрям. Сейчас он молча чистил свое обмундирование, не обращая на меня никакого внимания. По правде говоря, я тоже от всего этого устал. Поэтому я, наконец, решил, что единственное, что мне остается, — это перейти к действиям и задать кое-кому перцу. Мне этого не хотелось, но я видел, что смех не помогает, да и Бен неправильно расценивает мое поведение. Я понял, что другого выхода у меня нет. Так или иначе, но я решил действовать. После ужина я вернулся в казарму и стал ждать подходящего случая. Конечно, я не собирался избить кого-нибудь без всякой причины. Нет. Я сел недалеко от ребят и стал ждать, когда кто-нибудь придерется ко мне. Бен лежал на койке и читал. Я с нетерпением ждал, но ко мне никто не подходил. Тогда я начал напевать, надеясь, что кто-нибудь сделает мне замечание, но никто не обратил на это внимания. От пения пришлось отказаться. Я начал прохаживаться по казарме, нарочно спотыкаясь и задевая за койки, на которых читали или спали парни. Мне сделали несколько замечаний, но они были настолько безобидны, что я не разозлился. Пришлось оставить и этот номер. Я вернулся на свою койку, закурил и стал думать, как бы все-таки вызвать парней на ссору. Тут я вспомнил о варгане, вытащил его из мешка и так заиграл, что у меня самого чуть не лопнули барабанные перепонки. Однако единственным человеком, на которого это хоть сколько нибудь подействовало, оказался Бен, да и он только отвернулся и накрыл голову подушкой.
В конце концов, я догадался, что вся беда в том, что в казарме не было главных задир — Ирвина, Лаки и других. Они в это время играли, в карты в уборной, расположившись на полу. Удобнее случая не могло и быть. Зайдя в сортир, я нарочно наступил на несколько карт, лежавших на полу, подошел к умывальнику, открыл кран и, громко распевая, начал разбрызгивать воду. Потом опять подошел к игрокам, споткнулся о ногу Лаки и сделал еще что-то в этом роде. Но игроки были так увле-чены, что никто не обратил на меня никакого внимания. И как я ни спотыкался, задевая за ноги, и ни толкал ребят в спины, это на них совсем не действовало. Пришлось отказаться от своей затеи. Я вернулся к себе и стал готовиться ко сну, решив ждать, пока ко мне кто-нибудь придерется.
Как раз, когда я начал раздеваться, Бен, взяв мыло и полотенце, направился в уборную. А через минуту я услышал его крик, а потом смех и возню. Я поднялся и на цыпочках направился к сортиру. Заглянув туда, я увидел, как трое ребят сунули Бела головой в унитаз и собирались спустить воду. Бедняга извивался, пытаясь вырваться. Лучшего случая поколотить обидчиков не могло и быть. Ну, как тут не обрадоваться!
Я незаметно вошел, закрыл дверь и принялся закрывать окна. Когда я уже опускал последнюю раму, меня заметил Ирвин.
— А вот и приятель его, — объявил он, громко засмеявшись, и добавил:- Чего тебе здесь надо, деревня?
На этот раз я уже не смеялся и не прикидывался дурачком, а бросил на него сердитый
взгляд. Казалось, все заметили перемену в моем поведении, но еще продолжали смеяться, а Ирвин больше всех. Бена они все-таки освободили. Я еще раз довольно многозначительно посмотрел на обидчиков и сделал несколько шагов.
— Полюбуйтесь ка на этого чудака из деревни, — продолжал храбриться Ирвин, пытаясь острить. Но скоро улыбка исчезла с его лица, и глаза быстро забегали. Не выдержав моего взгляда, он отошел в сторону и, видимо, догадавшись, в чем дело, залепетал:
— Смотри, парень, подумай. Нас ведь шестеро… — Но, ему не удалось закончить, потому что я левой рукой влепил ему такую затрещину, что его голова сначала мотнулась вбок, а потом откинулась назад. Не удержавшись, на ногах, Ирвин попятился к унитазу, повалился на него и остался в таком положении. Остальные решили было бежать, но я заставил их остановиться. Схватив за плечо первого, который попался мне у двери, я повернул его кругом и не так уж сильно, но, правда, сильней, чем собирался, дал ему по челюсти. Он перелетел через всю комнату, ударился о стену и осел на пол. Другой в этот момент прыгнул мне на спину, но я сбросил его на пол так, что он завопил истошным голосом. Тут я увидел, что Ирвин пришел в себя и встал на ноги. Я подскочил к нему, врезал ему еще раз в челюсть, правда, полегче, чем в первый раз, и он опять отлетел к унитазу и затих в прежней позе. О, если бы вы видели, как тут разозлились остальные! Началась такая потасовка, что мне пришлось немало повозиться, пока я не загнал двоих в угол. Дальше я действовал так: сделав вид, что собираюсь ударить того, который закрыл лицо руками, я ударил другого. Второй пытался отступить к двери, но я догнал его, схватил за ногу и так рванул, что он на миг повис в воздухе, а потом упал на живот. Я поднял его и отпрыгнул подальше. Он отлетел к другой стене уборной и угодил прямо в зеркало, которое с грохотом упало на пол и разбилось вдребезги. На миг все затихло. Все мои враги были повержены, за исключением Лаки, с которым в углу расправлялся Бей. Он сидел на своей жертве верхом и так «обрабатывал» ее, что мне уже не о чем было беспокоиться.
