Бернард Ньюмен - Шпион
Конечно, это просто вопрос игры слов, потому что слово “Intelligence” имеет в нашем языке слишком много значений, и “разведка” — только одно из них. Моя работа тоже была очень разнообразной и не всегда проходила без риска. В первую очередь мне пришлось следить за боевым духом наших собственных войск, что я осуществлял несколько неприличным методом — читая солдатские письма домой, прошедшие проверку полкового цензора. Кроме того, я получал информацию от наших соседних дивизий, корпусов и из штаба армии. Все это я обобщал каждый день в ежедневной сводке, которая направлялась во все части дивизии. Мои небольшие попытки как военного журналиста не были восприняты с такой серьезностью, какую они бы заслуживали в некоторых казармах, потому что популярным названием моих “баек” было “Комическая смесь”! Конечно, когда мы брали пленных, я был очень занят, порой терпел полную неудачу, но иногда собирал целые тома информации. Мои методы, как и у любого другого офицера разведки, были очень разнообразны. Большую пользу приносил мне актерский опыт: перед одним пленным я выступал как грубый полицейский, перед другим — как душевный друг, которому он мог бы довериться. Очень скоро я научился определять с первого взгляда характер моей добычи — половина успеха для офицера-дознавателя.
У меня не было больших угрызений совести при выполнении своей работы. Война не знает понятия “совесть”, и каждый человек на войне делает для своей страны то, что никогда не стал бы делать для себя лично. Если я сегодня, к примеру, встречу своего конкурента по бизнесу, мне и в голову не придет спаивать его, чтобы выведать его коммерческие секреты. Но именно так я часто поступал с немецкими офицерами, взятыми в плен. Я часто пользовался странными отношениями товарищества, возникшими между нашими и немецкими летчиками. Во время войны было обычным делом, когда немецкого летчика, сбитого над нашими позициями и попавшего в плен, приглашали к себе на обед летчики Королевского авиационного корпуса. Мне нравилось присутствовать на таких посиделках. Порой вражеский летчик, под воздействием доброго вина и хорошей компании становился намного более разговорчивым, чем следовало бы быть хорошему солдату. Один молодой человек действительно за бокалом вина рассказал о точном месторасположении аэродрома, с которого он взлетел. За этой информацией мы охотились уже несколько недель. Не стоит и говорить, что мы отреагировали немедленно, и аэродром был разбомблен через одну или две ночи.
Самым неприятным и опасным для меня было подслушивание. В сопровождении двух — трех пехотинцев я время от времени — обычно раз в неделю — выкарабкивался из наших траншей, переползал через ничейную полосу (ночью, конечно) и подбирался как можно ближе к немецким позициям. На передовых постах немцев обычно было двое — трое солдат. Я должен был подслушивать их разговоры, из которых мне порой удавалось узнавать полезные сведения. Но опасность этого задания была очевидной. Иногда мне приходилось подползать к патрулю на расстояние четыре — пять ярдов, чтобы услышать их беседу. Если бы меня обнаружили, сопровождавшие меня стрелки ничем не смогли бы мне помочь. Разве что они смогли бы оттащить мое тело назад, но мне это бы уже никак не помогло. Зима 1914–1915 года не принесла облегчения солдатам, которым приходилось ползать по полям Фландрии, превратившимся в грязь в несколько дюймов глубиной, и после того, как я вернулся из одной моей ночной вылазки, моему денщику пришлось два или три дня отстирывать мою одежду.
Так продолжалось до марта 1915 года, когда у меня появился шанс участвовать в операции, спланированной полковником Хилтоном — одной из тех, о которых он говорил мне при первой нашей встрече. Но как только я заметил признаки будущей битвы на горизонте, я стал готовиться к новому делу. Шанс подвернулся мне во время боев за Нёв-Шапель. 10 марта 1915 года после внезапной и мощной артподготовки наша пехота выдвинулась на позиции для атаки. Начало сражения, как обычно бывает, было для нас очень удачным, но позднее, в основном из-за плохой работы штабов, наступление захлебнулось. Успех был бы обеспечен эффектом внезапной и сильной артподготовки, но, к сожалению, верховное командование выучило только часть урока. Они учли необходимость мощного артиллерийского огня, но не учли эффект внезапности. Потому, как и при планировании последующих наступлений, они организовывали длительную и мощную артподготовку, в результате которой наступление пехоты никак не могло быть для немцев неожиданностью и не приносило никакого существенного результата.
Во всяком случае, мы взяли под Нёв-Шапель около двухсот пленных, и мне представился шанс. Пленных загнали в лагерь, окруженный колючей проволокой, я проник с ними туда, одетый в немецкую форму. Причем петлицы на мундире показывали, что я солдат полка, расположенного лишь в нескольких милях от места сражения, к северу от Фромеля, если быть точным. Потому не возникало никаких вопросов — я вполне мог бы попасть в плен на северном фланге, потому что никто из взятых в плен в первые дни сражения немцев понятия не имел о действительной протяженности участка фронта, на котором происходило наступление.
Моя стратагема оказалась вполне успешной. Сначала все мы молчали, ошарашенные поражением. Нас вызывали по одному на допросы к офицерам-разведчикам из разных дивизий, участвовавших в битве. Меня позабавило, когда я увидел, что меня допрашивать будет сам Мэйсон! Я до сих пор не знаю, как нам обоим удалось сохранить серьезное выражение лица, но я считаю этот эпизод одним из самых лучших образцов актерского искусства, которым нам когда-либо пришлось воспользоваться.
После допросов пленных снова загнали в барак и дали поесть. Затем у нас постепенно восстановилось присутствие духа, потому что сытый человек со временем забывает ужасы и унижения, которые ему пришлось пережить. Мы начали беседовать, обмениваясь впечатлениями о боях. Именно тогда и началась моя настоящая работа. Я присоединился к группе солдат, выглядевших достаточно интеллигентно. Постепенно я разговорил их. Конечно, они ни в чем меня не заподозрили и говорили вполне открыто, и, как им казалось, конфиденциально, о военных вопросах. Я не стану утверждать, что они вдруг раскрыли мне все секреты немецкого Генерального штаба. Такое бывает только в шпионских романах. Конечно, они ничего не знали о планах Генштаба, но зато знали, какие части располагаются поблизости, знали о состоянии тыла и снабжения, и один из них даже намекнул — а больше он ничего не мог бы сказать, поскольку сам слышал только намеки — что, мол, в ближайшем будущем немцы используют некое супероружие, которое поможет им прорвать Западный фронт. Он сказал, что на немецких заводах начато производство отравляющего газа, которым можно снаряжать артиллерийские снаряды, а обстрел ими приведет к ужасным последствиям далеко в тылу у войск Антанты. (Следует сказать, что я позднее передал это предупреждение в штаб армии, где его, правда, полностью прогнозировали. В то время производство химических снарядов казалось невероятным с технической точки зрения. Но интересно заметить, что и сами немцы не слишком верили в такую возможность. Они не предоставили изобретателю необходимых мощностей на фабриках для производства химических снарядов. Вместо этого газ использовался из специальных цилиндров, как это произошло месяц спустя под Ипром. Нужно сказать, что такие газовые баллоны оказались очень ненадежным оружием. Но это так, к слову.) Ограничусь тем, что полковник Хилтон был очень доволен результатами моего приключения, когда три дня спустя я снял немецкий мундир и переоделся в мою форму цвета хаки с зелеными петлицами.
Следующие несколько месяцев жизнь моя была очень разнообразной. Я не только исполнял свои обычные обязанности офицера разведки, но примерно шесть раз внедрялся в среду немецких пленных под видом немца. А если свежих пленных не было, я отправлялся в лагерь военнопленных глубоко в тылу во Франции, где пленные немцы занимались различными тыловыми работами. В таких лагерях, конечно, нельзя было получить много информации, но я думал о больших делах, и хотел с помощью мелких деталей выяснить, что мои предположения правильны. Я хотел влезть в шкуру немецкого солдата. Я знал его язык, но хотел выучить его современный разговорный сленг. Образованный англичанин, попавший во время войны в британскую армию, вначале понимал не более двух слов из трех, которые слышал у себя за спиной. Таким образом, от этих пленных я узнавал сленг, технические термины и значение сокращений, а также — и это было самым важным — самые современные и самые популярные ругательства. То, что моя деятельность была успешной, доказывает внезапное присвоение мне звания капитана и перевод в разведывательное управление Первой армии, которой командовал сэр Дуглас Хейг, ставший позднее Главнокомандующим. Именно в штабе Первой армии я впервые услышал о подготовке того, что впоследствии было названо битвой за Лоос.
