Николай Куликов - Русский диверсант абвера. Суперагент Скорцени против СМЕРШа
— Случайность, товарищи, есть непознанная закономерность — так нас учит философия, а это наука серьезная.
…За три дня до выброски вражеского десанта под командой Яковлева в одном из райцентров Смоленской области появился высокий военный лет тридцати: в шинели с погонами капитана Красной Армии, в офицерских яловых сапогах и фуражке, с армейским вещмешком за плечами — ничем подозрительным он не выделялся. Но во время обычной проверки документов его задержал военный патруль, в состав которого входил оперативный работник-смершевец (что являлось тогда распространенной практикой). Сработала система специальных секретных контрольных меток и знаков, которую применяли органы контрразведки на бланках различных воинских документов: командировочных предписаниях, продовольственных аттестатах, справках из госпиталей и т. д. В этих бумагах проставлялись секретные обозначения, которые периодически менялись: лишняя или, наоборот, умышленно не напечатанная точка; не там проставленная запятая или точка вместо запятой; пропущенная как бы случайно буковка в слове и тому подобное. Этот нехитрый, но эффективный прием позволял выявлять и обезвреживать немало вражеских агентов. В данном случае задержанный «капитан» был немедленно доставлен под конвоем в Смоленск, в отдел контрразведки «Смерш». Допрос вел заместитель начальника отдела Миронов — крепко сбитый, коренастый мужчина лет сорока, с выбритой наголо головой. Кроме обычной гимнастерки с майорскими погонами и галифе, заправленных в сапоги, на нем была теплая безрукавка-телогрейка: в полуподвальной комнате для допросов было прохладно, печь еще не топили. Перед Мироновым на столе лежали изъятые у задержанного документы на имя Иванова Петра Ефимовича, в том числе удостоверение личности комсостава Красной Армии и партбилет.
Кроме документов, у «капитана Иванова» изъяли и доставили в отдел двадцать пять тысяч рублей (деньги по тем временам немалые), орден Красного Знамени, пистолет системы «ТТ» с двумя запасными обоймами и армейский вещмешок. В вещмешке — обычный набор командированного офицера и какие-то незначительные бытовые мелочи. Документы были сработаны безупречно, даже взносы члена партии исправно заплачены, в вещах и одежде при обыске ничего подозрительного обнаружено не было. Все было в порядке, за исключением контрольной метки, крошечной запятой, которая должна была отсутствовать в определенной строке бланка командировочного предписания. Согласно этому предписанию, капитан Иванов, командир роты 15-й стрелковой дивизии 1-го Прибалтийского фронта, был командирован штабом в г. Смоленск, во вновь формируемый запасной артиллерийский полк. Цель командировки, по обыкновению, была указана весьма расплывчато: «Выполнение задания командования». Пока «капитана» везли из комендатуры райцентра, где его задержали, местный оперативник сообщил по телефону данные из его удостоверения личности в отдел контрразведки в Смоленск. Оттуда связались с Управлением контрразведки «Смерш» 1-го Прибалтийского фронта и вскоре получили ответ: в списках личного состава 15-й стрелковой дивизии капитан Иванов Петр Ефимович не значится. Таким образом, перед началом допроса у майора Миронова был на руках сильный козырь против задержанного лжекапитана Красной Армии, и, как только того ввели в кабинет, Миронов не стал с ним церемониться и «разводить демагогию», как он сам выражался, — с ходу повел допрос в жесткой манере:
— По законам военного времени вражеские агенты-диверсанты, шпионы и прочие фашистские прихвостни-предатели могут быть расстреляны без суда и следствия по решению Особых отделов контрразведки «Смерш»! Посему даю тебе тридцать секунд на размышление: «или — или». Или ты немедленно начинаешь с нами сотрудничать и рассказываешь все — в этом случае у тебя появится шанс на жизнь. Или будешь молчать, а может быть, лгать и изворачиваться! Но не надейся играть в молчанку или провести нас, мы найдем способ развязать твой язык и докопаться до правды! Только тогда твою жизнь уже ничего не спасет, каяться будет поздно! Отвечай немедленно: кто ты, откуда, с каким заданием заброшен? Мы знаем, что ты немецкий агент-парашютист, — так что юлить не советую!
Конечно, у контрразведчика не было абсолютной гарантии, что перед ним вражеский агент, — в сети смершевцев попадалась весьма разношерстная публика: бывшие полицаи и другие предатели — пособники фашистских оккупантов, дезертиры, бандиты и прочий уголовный элемент. Иные из них имели неплохие фиктивные документы, не будучи агентами немецких разведслужб. Но в данном случае богатый оперативный опыт подсказывал майору, что перед ним агент-парашютист абвера, и, скорее всего, это его первая заброска в советский тыл: уж слишком напряженно держится, явно чего-то боится и нервничает, хотя и пытается это скрыть. («Опыта маловато?») При этом прекрасно экипирован, снабжен почти безупречными документами — на самодеятельность это не похоже! Задержанный между тем стоял посередине кабинета, держа руки за спиной, это был еще молодой мужчина, высокий и худой, с невыразительным лицом. На нем мешковато сидело офицерское обмундирование, в котором его задержали, — не хватало только фуражки на голове и ремня, изъятого при аресте вместе с кобурой и пистолетом в ней. Офицерские погоны пока не срывали, оставили до окончательного выяснения личности — вдруг все-таки ошибка и офицер настоящий, наш! Кстати, бывало и такое: задерживали людей, а потом, разобравшись, извинялись и отпускали — на войне все бывает. «Не похоже на ошибочное задержание, — думал майор, внимательно наблюдая за „капитаном“, — вон как вибрирует: кулаки то разожмет, то сожмет так, что костяшки пальцев побелеют. Лицо тоже бледное, а после моих слов побледнел еще больше, волнуется — а с чего бы, если он „наш“? „Настоящий“ офицер будет возмущаться, кричать, но без такого внутреннего нервного напряжения: чего ему бояться, разберутся и отпустят!» Майор Миронов, хороший физиономист и наблюдательный оперативник, отмечал и затравленный взгляд исподлобья, который задержанный бросал то на него, то на младшего лейтенанта-стенографиста, сидящего в углу кабинета за пишущей машинкой. По всему было видно, что в арестованном мужчине шла какая-то напряженная внутренняя борьба — это состояние длилось не более минуты, потом он как-то сник, ссутулился еще больше и, не поднимая взгляда, заговорил хриплым голосом:
— Я, Раскольников Петр, бывший рядовой Красной Армии. Попал в плен летом сорок третьего в районе Курска. В начале 1944 года был завербован немецкой разведкой в лагере для военнопленных под Ригой — это в Латвии, шталаг 1742: не хотел подыхать от голода, холода и побоев! Жить хотел!!
Последние слова Раскольников произнес с каким-то истерическим надрывом, словно пытаясь найти себе хоть какое-то оправдание, а может быть, даже вызвать сочувствие.
«Ишь ты! — подумал майор. — Да не хочешь ли ты меня разжалобить, предатель хренов?» Но вслух произнес вполне спокойно:
— Давайте дальше — где вас учили?
— Окончил разведшколу абвера под Кенигсбергом, кроме того, прошел спецподготовку по диверсионному делу в местечке Фриденталь.
— Во Фридентале кто главный?
— Майор СС Скорцени.
— Ясно, садитесь. — Миронов указал на стул почти в центре кабинета, который был накрепко привинчен к полу напротив стола следователя, — обо всем подробнее напишете позже. А сейчас отвечайте быстро и четко на мои вопросы: где и когда вы были заброшены на советскую территорию? Сколько человек забросили вместе с вами и где они? Наконец, какова цель заброски?
— Нас трое: я и еще два агента. Выброшены на парашютах к северо-западу от Смоленска трое суток назад. При приземлении один из нас сломал ногу, он с напарником сейчас в лесу, в заброшенной охотничьей избушке — это километров пятнадцать от райцентра, где меня задержали. Наша цель: найти место для приема десанта — до десяти парашютистов, точное число не знаю.
— Когда ожидается выброска? — быстро спросил Миронов и повернулся к стенографисту, взглядом давая понять: «Не пропусти ни единого слова!»
— Примерно через трое суток, точнее нам сообщат из разведцентра абвера позже — когда мы передадим координаты площадки для приема десанта.
— Что потом, после выброски основной группы?
— Потом мы должны поступить в распоряжение их командира, что дальше — не знаю, я вообще мало знаю, я даже не старший нашей тройки, — Раскольникова словно прорвало, он зачастил, как из пулемета, — немцы мне не доверяли, да, не доверяли, и знаю я совсем мало! Вот старший наш, сволочь фашистская, — вы его тряханите, да как следует! А я к вам шел, когда меня в райцентре военный патруль задержал, я как раз хотел сдаться, клянусь! Это моя первая выброска, и сразу хотел к вам — в органы! Клянусь, товарищ майор!
