Тест - тест
Лобачев не напрасно обеспокоился. Гудков, обнаружив магазин, по-хозяйски осведомился у толпившихся здесь австрийцев:
— Чей магазин?
— Капиталист! Капиталист! — послышались голоса.
— Ага, стало быть, прибавочная стоимость! А ну... налетай, эксплуатируемый класс! — И Иван начал раздавать тюки сукна горожанам.
За этим занятием и застал его командир батальона. Рассвирепев, он за рукав оттащил незадачливого благодетеля подальше от магазина.
— Это как прикажешь понимать?..
— Товарищ майор, я распределял прибавочную стоимость, — оправдывался радист.
— Кто тебе поручил! Ты сюда приехал распределителем?! Они сами ее создали и сами разберутся! Марш к своей машине!
В тот же день, как только представлялась хотя бы самая мизерная возможность, во всех подразделениях батальона пришлось проводить дополнительные беседы на тему об истинном смысле нашей помощи местному населению.
13 апреля в 14 часов советские войска полностью овладели австрийской столицей.
8.
И вот уже позади Вена, другие города и населенные пункты освобожденной Австрии. Танкисты вступили на территорию Чехословакии. Марши, преследования, короткие, но ожесточенные бои. Разрозненные подразделения гитлеровцев поспешно отступали, стремясь попасть в зону действий американских войск. По их пятам двигалась группа тридцатьчетверок 3-го батальона майора Лобачева.
...Уже стемнело. Три советские машины шли по неосвещенной улице города Зибенирте. Младший лейтенант Ларичев замыкал движение.
— Собакин, впереди идут? — то и дело спрашивал офицер механика-водителя.
— Не видать, товарищ командир. Темно и сплошной туман.
— Гони, не отставай. Потеряем — останемся одни.
Где-то справа, видимо на параллельной улице, раздались пушечные выстрелы. Миновали метров пятьдесят, и младший лейтенант услышал встревоженный голос наводчика орудия Желтова:
— Справа, из-за угла дома, выезжает немецкий танк!
Люк башни тридцатьчетверки открыт, пушка заряжена. Командир успел заметить, как, словно ножницы, скрестились стволы двух орудий. Тут же загремели одновременно два выстрела. От их вспышек улица на мгновение озарилась. Впереди, метрах в пяти, высветилась желто-полосатая фигура "пантеры". Ослепленный ярким бликом, командир, выругавшись, резко опустился на свое сиденье. Вражеский снаряд пролетел над его головой. А снаряд Желтова пробил башню "пантеры", к тому же механик-водитель Михаил Собакин при развороте сорвал на ее ходовой части ленивец.
Ларичев приказал подать машину назад метров на десять, и когда механик-водитель приказ выполнил — ударил бронебойным в борт "пантеры". Она тут же вспыхнула.
В это время перед тридцатьчетверкой мелькнула фигура человека и послышалось быстрое, запальчивое, с сильным акцентом:
— Товарищи! Русские! Я — чех. Слушайте, что скажу...
— В чем дело? — высунул голову из башни Ларичев.
— Чех я, друг ваш! Впереди железная дорога. Там около моста, скопилась немецкая колонна. Стрелять туда надо!..
Действительно, с той стороны, куда указал чех, доносились разговоры, ржание лошадей. Сквозь туман пробивались сверкания каких-то огоньков.
— Желтов! Дай-ка туда пять осколочных! — приказал младший лейтенант,
Наводчик орудия с присущей ему расторопностью "дал" скомандованные пять. Потом еще раза три по пять... Тотчас же вспыхнули несколько автомашин, автобусы...
И снова — вперед. С трудом присоединились, уже на противоположной окраине Зибенирте, с двумя оторвавшимися, ушедшими по другой улице и поэтому миновавшими вражескую колонну тридцатьчетверками.
Перед Прагой, на рассвете следующего дня, к танкистам Лобачева приехал командир бригады. Настроение у него было бодрое, веселое и в то же время какое-то нервно-возбужденное, — как у человека, ожидающего неизбежной счастливой перемены, которой, правда, еще нет, но будет, очень скоро будет...
— Держитесь, ребята, близок час победы! — громко говорил он, переходя от одного экипажа к другому.
Только уехал подполковник во 2-й батальон, как сюда прибежал весь взъерошенный, с безумными глазами начальник штаба бригады капитан Щербаков.
— Где ком... ком... комбриг! — тяжело дыша, заикаясь, выкрикнул он. Потом, не сдержавшись, сорвал с головы танкошлем и швырнул его высоко вверх.
— Товарищ капитан, вы ранены? — встревожился санинструктор Простанюк.
— Нет, черт возьми, не ранен! И не ранен и не убит! Конец войне! Побе-е-еда-а-а! Вот радиограмма! — И капитан потряс над головой бумажкой.— Только что получили!..
Простанюк неодобрительно хмыкнул.
— И была вам охота подначивать...
Тем не менее не спускал глаз с возбужденного офицера-связиста. Обалдело смотрели на него и остальные.
Прибежал, как угорелый, радист штабной рации Гриша Котловский. Это он принял радиограмму, которой сейчас потрясал капитан Щербаков.
— Товарищи! Товарищи-и-и! Войне — коне-е-ец! — вытирая набежавшие слезы, кричал он.— Капитулировали гитлерюги! Безоговорочно!..
— Ну уж если Гриша прослезился от радости, то все это, братишки, очень похоже на правду,— счастливо заключил Простанюк. Глаза его тоже изрядно повлажнели...
Утром 9 Мая 21-я танковая бригада вошла в Прагу. Запыленных, уставших, но полных бодрости и энергии гвардейцев, как и всех советских воинов, пришедших на помощь пражанам, встречали ликующие, по-праздничному одетые толпы жителей столицы Чехословакии. Каждый из них хотел пожать руку красноармейцу-освободителю, обнять его как родного сына и брата. Не умолкали здравицы в честь Советского Союза, его могучей Красной Армии, сокрушившей гитлеровскую военную машину.
Во время уличных торжеств к танку младшего лейтенанта Ларичева подбежал белокурый мальчишка лёт шести — семи. Он был в большой, с красной звездой, пилотке (где-то уже успел раздобыть!), весь в лохмотьях, босой. Худой, как тростинка, лицо бледно-восковое, в больших, полных печали и восторга глазах — мольба.
—дяденька командир, миленький, заберите меня с мамкой домой, ну пожалуйста...— рыдающим голосом, на чистейшем русском языке заговорил он, обращаясь к Ларичеву.
— Мальчик, ты где научился так хорошо разговаривать по-русски? — удивился младший лейтенант.
— А я не учился. Я русский... Мамка говорит, что я родился в Дросково, Орловской области. Нас увезли фашисты. Были в Польше, в Австрии, а теперь вот в Чехословакии.
— Как звать-то тебя?
— Прошка Прохоров.
— А мамка твоя чем занималась?
— Чем же еще — тряпка да швабра... Сейчас она болеет...
— Эх ты, Прошка Прохоров, землячок мой горемычный — взволнованно проговорил Ларичев. — Я ведь тоже орловский, Залигосинского района. Не слышал о таком? Хотя где тебе, малец еще... Ну, а насчет "домой" — заберем, обязательно вернешься в свое Дросково. Так и мамке скажи. Дай только с бандитами Гитлера покончить. Их уже совсем мало осталось.
...Последний выстрел в Европе танкисты сделали в сорока километрах юго-западнее Праги.
К исходу того же дня сосредоточились в Гостовище. После дневного зноя природа дышала прохладой. Вечер прошел в неторопливой беседе с местными жителями.
А потом танкисты легли отдыхать. Дежурным на броне танка комбата Лобачева остался Иван Гудков. Когда ранние лучи солнца осветили тридцатьчетверку, экипаж не узнал ее. Машина была превращена в громадный куст сирени.
— Даже в ствол пушки букет засунули. Вот же люди! — хохотал Гудков.
Майор, нахмурившись, строго сказал дежурному:
— Спал и не заметил?
— Не спал я, товарищ майор. Они еще с вечера все это устроили, когда вы все уже отдыхали.— И добавил с опаской: — А я помогал им...
Надолго запомнился танкистам солнечный день 20 мая. Был он насыщен до предела. С утра приехал высокий гость — сам командарм Герой Советского Союза генерал-полковник Кравченко. На общем построении он поздравил гвардейцев с Победой, зачитал приказ Верховного Главнокомандующего о присвоении бригаде наименования "Венская" и прикрепил к Боевому Знамени вторую награду — орден Суворова 2-й степени. Потом вручил ордена и медали отличившимся в боях.
А вечером танкисты решили дать небольшой концерт. Свой талант показали механики-водители Петр Мелешин и Иван Дробинин. Первый играл то на мандолине, то на аккордеоне, а второй — на своей видавшей виды скрипке. Для всех оказалось неожиданностью, что так хорошо и душевно может петь русские народные песни капитан Лапин. После народных он исполнил "В лесу прифронтовом". Не удержались танкисты, подключились к куплету:
С берез — неслышен, невесом —Слетает желтый лист.Старинный вальс "Осенний сон"Играет гармонист...
Кончились песни, и медленными шагами вышел в круг старший сержант Григорий Котловский. Степенно объявил свой номер:
