Богдан Сушинский - Ветер богов
— Вы меня интригуете.
— С каких пор обед в дешевом ресторане стал восприниматься вами как интрига секретной службы? Вот вы действительно все больше удивляете меня.
74
В «Солнечную Корсику» они отправились втроем: Скорцени, Умбарт и занявший место за рулем Родль. Унтерштурмфюрер Фройнштаг решила, что на сегодня мужских приключений с нее хватит, и предпочла отправиться к себе в номер, у которого Скорцени приказал выставить пост из двух корсиканцев. На всякий случай, во избежание мести баронессы фон Эслингер.
— Так мы наносим визит Муссолини, господин штурмбаннфюрер? — поинтересовался Родль, как только они оставили расположение батальона.
— Завтра же.
— Меня почему-то тянет в Германию.
— Соскучились по жене, любовнице, берлинскому пиву… Что в этом странного?
— Союзники наступают во Франции и в Италии. Русские вышли к своим границам, теперь совершают собственный «дранг нах вестей». В такие смутные, сумрачные дни меня всегда тянет в Германию. Мне кажется, что наше присутствие там хоть каким-то образом поможет рейху.
— Если так пойдет и дальше, то очень скоро вас потянет на фронт, Родль, — не удержался Умбарт, восседавший на заднем сидении с видом босса, которого доставляют туда, куда он приказал.
— Вы все еще злитесь на меня, Умбарт. А зря. Как вы смогли убедиться, тюремщиком я оказался довольно сдержанным, а в каких-то моментах даже гуманным. Что на меня в общем-то не похоже. Так вот, как ваш бывший тюремщик, я считаю, что в будущее следует смотреть с террасы «Солнечной Корсики», а не из камеры гестапо. Впрочем, господин Скорцени объяснит вам это более доходчиво, поскольку наделен особым талантом убеждать.
«Однако он наглец!» — одобрительно признал штурмбанн-фюрер, удивляясь внезапной раскованности своего обычно крайне сдержанного адъютанта.
— Я лишь хотел сказать, что скоро вам прибавится работы в самом Берлине. И не только потому, что наступают союзники. Наступают и ваши берлинские враги.
— Что вы хотите этим сказать, Умбарт? — вклинился в их словесную дуэль Скорцени.
— Вы ведь беседовали с Паскуалиной Ленерт?
— Я не знаю, какую из дам, с которыми мне пришлось беседовать на вилле «Камаче», вы назвали этим именем, — решительно пресек Скорцени всякие откровения.
— Тогда назовем ее дамой Икс. Вас это устраивает? — иронично передернул губами командир батальона корсиканцев.
— Вполне. Так что должна была сообщить мне дама Икс?
— Что заговор назревает не только в Австрии. Его нити ведут в Берлин, в очень высокие штабы. И ставки там похлеще тех, которые признают на Корсике.
— Дама возглавляет итальянскую разведку?
— На итальянскую я бы так не полагался.
Родль помнил, что этот пустынный участок дороги очень нравился шефу, потому предусмотрительно притормозил. Дорога здесь лениво переваливалась с холма на холм. Небольшие оливковые рощицы окаймляли причудливые вершины развеянных ветрами скал, а бирюзовая бухта вспыхивала на солнце большими белыми факелами рыбацких парусов.
Когда они оказались здесь впервые, штурмбаннфюрер Скорцени приказал остановить машину и минут пятнадцать простоял на оголенном каменистом мысе, вглядываясь в морскую даль и в собственную душу. Однако сегодня приказа остановиться не последовало.
— Зря я не отдал вас гестапо, Умбарт. Там страсть как любят разгадывать загадки людей, имеющих друзей из круга любых заговорщиков, в том числе и берлинских. Поэтому конкретнее, — повернул он рассвирепевшее лицо к Умбарту. — Причем учтите, что у нас непростительно мало времени.
Командир батальона обиженно поиграл толстоватыми лоснящимися губами. Еще недавно дружба с «первым диверсантом рейха» казалась ему незыблемой.
— Знаю только, что готовится крупный заговор. С покушением на фюрера, отторжением Австрии и сепаратными переговорами с Объединенным командованием союзников и их администрациями во Франции и Италии. Но никаких подробностей. Если вы считаете, что и после этого есть смысл отдавать меня в гестапо…
— Вы меня разочаровали.
— Замечу, что й баронесса фон Эслингер знает не больше. Другое дело дама Икс. Вот только с преданием ее анафеме гестапо у вас, боюсь, возникнут некоторые затруднения. Тем более что, — взглянул Умбарт на часы, — катер, которым она воспользовалась, еще двадцать минут назад отплыл в сторону Сардинии. Чтобы оттуда уже самолетом она могла вернуться в Рим.
— Хотите сказать, что у нас с дамой Икс попросту не состоялся нужный мне разговор?
— Потому что ваша беседа, очевидно, касалась того, что интересовало даму Икс, а следовало затрагивать и те темы, которые интересуют вас, — назидательно объяснил Умбарт.
«Не остров, а земля обетованная, — поморщился Скорцени. — Здесь каждый, кому не лень, считает своим священным долгом поучать тебя. Хотя… что тебя возмущает? Этого следовало ожидать. Когда не поучаешь ты, начинают поучать тебя — обычная житейская логика».
75
— К вам пришли, пан полковник, — седые волосы покрывали не только голову и лицо этого галицийца, но и всю его некогда могучую гренадерскую грудь. Вышитая малиновой гладью сорочка покоилась на ковре жесткой седины, странно гармонирующей с белым одеянием старика и бесцветно белесыми глазами.
Второй день Курбатов присматривался к нему, и каждый раз Газда представал в облике некоего ожившего карпатского пророка.
— Кто здесь мог прийти ко мне, старик?
— Из долины. Крестьянин, — объяснил на дичайшей смеси украинских, польских и русских слов. — Справный газда.
Курбатов уже знал, что «газда» означает «хозяин». Но он дважды спрашивал самого хозяина этого затерявшегося в карпатских лесных предгорьях хуторка, как его зовут, и дважды старик с гордостью отвечал: «Газда. Я всю жизнь мечтал, чтобы меня называли газдой. Вот мой дом, вот мои горы. А на склоне — мое поле. Пусть теперь кто-то скажет, что я не газда».
— Так чего они хотят?
— Чтобы твои люди избавили их от банды Ордаша.
— Ордаша? Слышал. Но я не могу сражаться против всех сразу, Газда. Для одних националисты — освободители, для других — бандиты. Разбирайтесь тут без меня.
— Мы здесь проездом, Газда, — добавил Власевич. — К тому же безбилетники.
— Отряд Ордаша — страшнее любой банды, — спокойно объяснил Газда. — Оуновцы сражаются, чтобы Украина стала независимой от москаля и коммуняк. Москали сражаются, чтобы Украина вечно оставалась под Россией и при коммунистах. А ордашевцы — энкавэдисты, которые выдают себя за оуновцев. Все свое варварство они творят, как подлые иуды.
— Так они действительно энкавэдисты? — сразу же изменил тон Курбатов. — Потому и зверствуют?
— Чтобы народ потом оуновцев проклинал. Хотя они тоже не ангелы, у них своих грехов — страшных да неискупимых…
— С этого нужно было начинать, Газда, — проворчал Курбатов. — Подъем! — скомандовал он своим легионерам. — Я-то считал, что свой последний бой на Украине мы дали три дня назад. Однако Богу или дьяволу было угодно, чтобы мы здесь немного задержались.
К дому горец не подошел. Предусмотрительно остался у скалы, нависающей над тропой, словно последний страж.
— Газда уже сказал тебе все, что ты должен знать. — Гонец деревенской общины оказался человеком лет шестидесяти, почти карликового роста; белые штаны его были пошиты из грубого домотканого полотна, гимнастерка явно принадлежала когда-то испанцу или итальянцу, а ботинки оставались откровенно немецкими. — Считайте, что мне нечего добавить, пан полковник. — Подполковника Газда в нем так и не признал, поэтому гонец тоже называл полковником.
— Когда и где он может появиться, этот ваш Ордаш?
— Не знаю. Вроде бы сегодня его люди должны быть.
— «Вроде бы». С чем же тогда пришел? Прикажешь гоняться за ними по лесам?..
— Спасения просим.
Курбатов задумчиво осмотрел открывавшийся у скалы вид — с двумя деревенскими усадьбами и полусгоревшей деревянной церквушкой, и ему показалось, что когда-то давно, еще, возможно, в детстве он бывал здесь. Или, может, только грезил подобными пейзажами, передавшимися ему от памяти предков. Эдакий ностальгический сон души…
— Там, за поворотом реки, довольно большая площадь, на которой остались древние руины…
— Княжеская башня, — подтвердил гонец. — Дозор там когда-то был, охранял границу Галицийского княжества.
— Мне сказали, что до войны на этой площади собиралось ваше вече. А по вечерам молодежь устраивала танцы и гадания…
— Велишь собрать на ней стариков на совет и ждать энкавэдэш-ников? — начал улавливать его замысел гонец.
— Не более трех человек. Еще один пусть ожидает ордашевцев на окраине деревни и сообщит, что старики собрались, чтобы по старинной традиции передать им выкуп.
