Плеяда - Алексей Сергеевич Суконкин
Прицел был явно не пристрелянный – первая трасса легла сильно ниже, возможно, даже в посадку. Репер попытался прицелиться выносом, получилось уже лучше, однако, дальность всё же была великовата, чтобы можно было уверенно работать по дрону.
- Идём дальше! – Репер поднялся.
Однако, бойцов и дух простыл. Пока он стрелял из пулемёта, те, пользуясь бесконтрольностью, сбежали. Вскинув ПКМ к плечу, Репер глянул вперёд, потом назад по посадке – наркоманы убегали от него, что было сил. Мелькнула даже мысль положить их, но палец сам собой отскочил от спускового крючка – пожалуй, не стоило бы множить человеческое горе, даже несмотря на то, что эти наркозависимые люди были практически бесполезны в бою, и более того, как они это уже продемонстрировали, могли подгадить в любой момент. Впрочем, Репер вспомнил правило, гласящее, что «на войне полезен даже самый бесполезный боец, ибо и на него тоже противник будет вынужден тратить дорогостоящие боеприпасы». На этом он и остановился – когда-нибудь они пригодятся по этой схеме, на большее их точно не хватит.
Закинув пулемёт за спину и взял коробки с лентами в обе руки, капитан направился к «Двине», где его уже ждали, будучи предупреждёнными по рации, и видевшие его попытку поразить дрон с практически предельной дистанции.
Однако, дойти до «Двины» Репер не успел – над посадкой появился следующий коптер. Упав на землю и прицелившись, на дальности метров триста, длинной очередью капитан завалил «Бабу-Ягу» в тот момент, когда она только начала лить огнесмесь на головы штурмовиков.
Мультикоптер, разливая пламя, словно праздничный фейерверк, крутанувшись несколько раз в своём последнем полёте, рухнул в посадку, полыхнув огненным шаром. Над «Двиной» раздалось громкое и протяжное «Ура-а-а»!
***
Диксон, пытаясь взбодрить себя крепким кофе, слушал доклад начальника штаба, суть которого сводилась к стремлению сосредоточить основные наступательные усилия на Еремеево, отказавшись от действий в направлении Сухого Дола.
- Здесь мы имеем соседа справа, который смог добиться успеха, - аргументировал Пирс. – Нужно будет предложить Эльбрусу решение – пусть семьдесят шестая, раз она уже на «Иртыше», берёт опорник на перекрёстке дорог на Светлый. Это создаст противнику угрозу окружения, и он выведет свои войска из Еремеево. И мы сможем войти туда без особого сопротивления.
- Отличная идея, - кивнул Диксон. – Пока они будут брать этот опорник, мы соберём новые штурмовые отряды из всех наших бездельников – тыловиков, связистов, сапёров, оставшихся артиллеристов… нам сейчас главное – протянуть время…
После того, как Каскад в категорической форме потребовал от Диксона личного появления на командном пункте армии, командир двести второй бригады не находил себе места. Даже вмешательство Эльбруса не гарантировало отсутствие проблем, и сам Диксон чувствовал, что нарывается, и что все эти выходки добром точно не кончатся. Он с ностальгией вспоминал ушедшие времена, когда он был реальным царём и богом для своих подчинённых, тосковал по той вольнице, какая была у него до перехода в вооружённые силы России. И самое главное, в чём Диксон не хотел признаваться даже самому себе, он осознавал свою ущербность с точки зрения военного образования, зачастую слушая начальника штаба, или командиров батальонов, совершенно не понимая, о чём они ему говорят. Формирование плана выполнения боевой задачи в его голове происходило предельно примитивно: идите туда и убейте там кого-нибудь. Погоны полковника не сделали его умнее, а лишь добавили самодурства, которым он и прикрывал отсутствие тактического мышления. У него было время открыть боевой устав, чтобы ознакомиться хотя бы с основными принципами организации боевой работы, но даже этого он не сделал, полагая, что это будет ниже его достоинства. Он хоть и был наверху пирамиды целого военного организма, именуемого бригадой, но даже близко не представлял, как он работает изнутри, в отличие, например, от Ветра, Спутника или Минска. По его мнению, всё работало как-то само, а умение управлять, то есть, заставлять людей идти в бой, базировалось на хамстве, физической силе и безнаказанности.
Впрочем, Диксону было на кого равняться – в самом начале войны управленцев, подобных себе, он видел много – свою безграмотность они прикрывали криками и кровавыми решениями, выполняя которые, бессмысленно гибли целые подразделения. Печаль ситуации состояла в том, что отдельные командующие, не желая вникать в вопросы тактического уровня, оценивали успешность командиров по числу потерь – что стало наиболее простым и понятным мерилом командирской лихости. Не количеством уничтоженного противника, не площадью занятой территории, не долей успешно выполненных задач, нет! Количество собственных потерь – только этот показатель стал основным критерием боевого успеха!
В подразделении большие потери? Значит командир активный, навязывает противнику свою волю, действует решительно и смело! В уставе же написано, что «упрёка заслуживает не тот, кто в стремлении разгромить врага не достиг своей цели, а тот, кто проявил бездеятельность, нерешительность и не использовал всех сил, средств и возможностей для выполнения поставленной задачи».
Деятельный? Да! Решительный? Да! Использовал все силы? Да! А то, что использовал всё это бездарно, так об этом ничего в конкретной фразе устава не сказано. Стремился разгромить врага? Конечно! А значит, что? Правильно, значит – герой! А вникать в частности, при такой постановке, никто не будет. Бросил все силы в атаку, задавил врага массой… или не задавил, но всё равно молодец. Тактика? Нет, не слышали. Вся тактика, когда нет мозгов, отдана на откуп численности привлекаемых войск.
Диксон вспомнил, как он своим, тогда ещё полком, брал Знаменку. Полк практически прекратил своё существование, потери были огромные. Однако, победа эта была политически важна, и за понесённые потери Диксона никто не упрекнул, наоборот, наградили полководческим орденом и назначили командиром бригады, формируемой на основе погибшего полка.
Жечь людей в топке войны Диксону было не привыкать. Но в глубине души он понимал, что это ненормально, и когда-то придётся за это заплатить очень большую цену.
- Разрешите, - на командном пункте появился военный комендант Знаменского района, с которым Диксон поддерживал знакомство.
- Здорово, Николай! – поприветствовал Диксон, хотя в душе у него что-то ёкнуло.
- Товарищ полковник, собирайтесь, - сказал Ермолов. – Приказано доставить вас в штаб Четвёртой армии.
Диксон отдёрнул руку, протянутую для рукопожатия.
- Я никуда не поеду, - глаза полковника вспыхнули в ярости. – Да кто он такой? Я сейчас позвоню Эльбрусу!
- Со мной взвод военной полиции, - предупредил Ермолов. – Ваша охрана нейтрализована. Попрошу без эксцессов, товарищ полковник. Мы оба знаем, что я вас довезу
