Гусейн Аббасзаде - Генерал
— Правда, мать, скрывал! Боялся тебя расстроить. А дело обстоит так: несколько дней тому назад Ази ранило. Он велел домой не сообщать, чтобы вы не тревожились…
— Ази ранен? — Нушу хала опустилась на землю, ударила себя по коленям. — Сказал бы ты мне: рухнул твой дом, Нушу! Ох, сокрушил ты меня этой вестью, Рза! О, аллах, за что ты на меня разгневался, что ты творишь со мной? Что я плохого сделала в жизни? За что посылаешь на меня такие напасти? Одного сына взял, другого взять хочешь?
— Нушу хала, успокойся. Клянусь аллахом, с Ази ничего страшного не произошло. Легко ранен, скоро поправится. Не такой Ази человек, чтобы склонить голову перед судьбой! Успокойся, Нушу хала, я не вру, все так и есть, как сказал. Приедет наш Ази, дай только поправиться!
— Эх, сынок, сынок, чего уж тут: успокойся. Не знаю, чего хотят эти злобные пули от моих детей?!
3
В то же утро за каких-нибудь час-два весть о ранении Ази облетела всю Ленкорань. Хавер узнала об этом на службе — позвонила подруга и говорит: ой, как обидно, что Ази накануне отпуска ранение получил…
Телефонная трубка упала из задрожавшей руки Хавер. Она не помнила, как ее довели домой…
— Мама, есть что-нибудь от Ази? — спросила она, придя в себя.
Слезы высохли на глазах старухи. Она кормила рисовым отваром Арифа. Покачала головой: ничего нет. Не хотела при детях говорить об отце.
— Мама, а где телеграмма? Дай мне!
— Телеграммы не было, дочка. Кто тебе об этом сказал?
— Кто может сказать? Весь город знает.
— Ну, успокойся, после поговорим. — Глаза старушки наполнились слезами. Вздохнув, она отвернулась, вытерла слезы концом шали.
Хавер тоже старалась не показывать детям слез.
Но Ариф заметил, что мать отворачивается, обнял ее за плечи:
— Не плачь, мама.
— Я не плачу, — Хавер, вытерев слезы, взяла мальчика на руки. Нагнувшись, он заглянул ей в лицо.
— Мама, ты плачешь? И бабушка плачет. Что с вами?
— Ничего милый.
— Если ничего, почему обе плачете?
— Мы не плачем. Лук чистили, вот и текут слезы. Иди во двор, поиграйся.
И когда Ариф нехотя вышел, Хавер спросила, где Тофик.
— Я его на улицу отпустила. Думаю, глядя на нас, он догадается, в чем дело, и нам его не успокоить.
— Что же нам теперь делать, мама? Как узнать что-нибудь об Ази?
— Телеграмма пришла в райком.
— Зачем же в райком?
— Я тоже не понимаю. Чувствую, что-то неладно. Я Рзу послала в райком, пусть позвонят оттуда в Баку, где большие люди сидят. Они знают, где находится Ази. Как только узнаем, где он лежит, я тотчас к нему поеду. Сама за ним буду ходить. Поставлю его на ноги. А если нет — там и умру!
Нушаферин места себе не находила. Еще утром она с удовлетворением думала о том, что они успели сделать для встречи сына. Все было готово, все начищено, все блестело, в любую минуту ставь на огонь. Но сейчас она видеть не могла все эти казаны, шумовки, дуршлаги, кастрюли, тарелки и блюда — все это стало вдруг ненужным, но все напоминало о несостоявшемся приезде сына. «Аллах лишил меня радости увидеть свое дитя после стольких лет разлуки и войны. Что ж, я потерплю, подожду, лишь бы Ази поправился, может, и доживу до встречи», — горестно размышляла Нушаферин. А Рза как ушел в райком, так будто в воду канул. Наконец, она уже решила послать за ним невестку, — и тут он появился. Однако ничего утешительного не принес. Ма-медбейли при нем звонил в Баку, в Центральный Комитет партии, — сказали, что еще не удалось узнать адрес госпиталя, обещали позвонить, как только удастся выяснить.
— Неужели так трудно узнать адрес больницы? — вздохнула Нушу.
— Потерпи, Нушу хала. Я сам слышал весь разговор. Из Баку сказали, что постараются узнать все как можно скорее.
Нушаферин, решив ехать к сыну, уже стала собираться и то и дело вставала и уходила, чтобы что-то достать, положить, не забыть, в больнице многое пригодится.
— Прямо не знаю, что и делать, — сказал Рза, когда старушка ушла в очередной раз. — Куда ей ехать в такое время? Зима. Она ничего не знает, на первой же станции заблудится и пропадет. На всякий случай, Хавер-баджи, я договорился с Мамедбейли: меня отпустят. Поеду один. Помоги мне уговорить ее, чтобы никуда не собиралась. Скорее всего, братец Ази лежит во фронтовом госпитале. Дорога туда длинная, долгая, любые неожиданности могут быть. А я, как только доберусь, тут же все сообщу телеграммой.
— Да разве можно ее удержать? Пока ты в райком ходил, она уже все приготовила. Два хурджина стоят набитые. Теплые вещи достала… Хоть сейчас в дорогу, ждет только твоего слова: куда ехать. Никак ее не переубедить. Я ей уж как пыталась втолковать, что не добраться, а она даже слушать не хочет. Я говорю, останься, мама, с детьми, я поеду, или давай детей у соседей оставим, вместе поедем, и на это не соглашается…
— И не соглашусь, — сказала Нушаферин, входя. — Слышала я, о чем вы тут говорили. Мыслимое ли дело: оставить малых детишек на чужих людей? При матери должны быть. А ты, Рза, тоже оставайся, у тебя дел полно, я одна поеду. Ты плохо меня знаешь. Думаешь, я русского языка не знаю, да неграмотная, так уж и пропаду? Да я из-за одного сына на край света доберусь, и люди добрые мне помогут, небось, горе не у меня одной, а матери друг друга и без языка поймут. Ты говоришь, холодно там… Конечно, тебе трудно, ты ранен был…
— Я сам не боюсь холода, Нушу хала, я о тебе беспокоюсь. Ты старая женщина, а дорога долгая, и там холода, о каких ты и понятия не имеешь. Оставайся дома, а я поеду.
— Эх, сынок, разве вы знаете, что у меня на сердце? Мне надо ехать.
— Нушу хала, я понимаю, но тебе не выдержать дорогу, ты слабая, недавно болела, тяжело тебе будет. Тяжелее его ран ничего нету. А разве я смогу жить, пока Ази не увижу? Нет, Рза, я поеду.
— Ну, ладно… Нушу хала, поедем вместе. Сестрица Хавер с детьми останется…
И хотя Нушу хала, вроде, добилась согласия близких на поездку, тревога и беспокойство ее не утихли. Пяти минут не могла она усидеть на одном месте. Словно пьяная, ходила она по дому, из комнаты в комнату. То передвинет что-то, переставит, то поправит клеенку на столе, то смахнет с буфета, сверкающего, как зеркало, воображаемую пыль, то выглянет в окно, то сядет на диван, то встанет…
Рза молча наблюдал за ней, курил папиросу за папиросой.
— Нам сообщат до вечера, где он находится? — в который раз спросила Нушу.
— По-моему, до вечера скажут.
— Узнать бы скорее, с утра бы тронулись в путь.
— Нушу-хала, если желательно с утра отправиться в дорогу, мне нужно, не теряя времени, ехать в село. Оставлю там за себя человека, скажу, что делать, указания дам. Чемодан собрать надо! А рано утром я буду здесь.
— Ты уезжаешь? А кто нам скажет, если позвонят из Баку?
— Скажут сразу, как только что-нибудь выяснят. У них же там круглосуточное дежурство.
Глава восемнадцатая
1
Тяжелораненого Ази Асланова привезли в санчасть бригады. Капитан Смородина удивилась, увидев генерала на носилках — всего несколько часов тому назад она беседовала с Аслановым в штабе бригады и видела, как генерал с адъютантом поехали в бронетранспортере.
И вот — ранен. С трудом переводит дыхание.
Смородина распорядилась подготовить все к операции, и генерала сразу с носилок переложили на хирургический стол.
Уже первый осмотр подтвердил наихудшие опасения. Но бороться за жизнь следовало, и был шанс добиться успеха. Вот крови только много потерял генерал… И нога… Но сначала надо исследовать рану в груди.
— Повязку! Инструменты! Обработать операционное поле! — отдавая распоряжения фельдшерам и сестрам, Смородина старалась не смотреть в лицо генералу.
Смородина знала, что весть о ранении командира бригады разнеслась по подразделениям, произвела тягостное впечатление. Около санчасти собралось много людей, некоторые не прочь заглянуть в операционную, и все ждут, что скажут врачи. По ту сторону дверей ходил взад-вперед подполковник Филатов, оказавшийся после ранения генерала самым старшим офицером в бригаде ему, вероятно, и придется пока принять командование ею.
К палатке санчасти подъехала машина, из нее вышли генерал Черепанов и еще двое старших офицеров: услышав о ранении Асланова, Черепанов захватил с собой хирургов из армейского госпиталя.
Филатов начал было докладывать, но Черепанов махнул рукой:
— Как чувствует себя Асланов?
— Раны очень тяжелые, товарищ генерал. Начальник санчасти приступает к операции.
Вперед выступил приехавший вместе с Черепановым пожилой полковник медицинской службы.
— Давно преступили к операции?
— Только что.
— Пройдите в операционную, полковник, — распорядился Черепанов. — Если Смородина еще не начала, оперируйте вы.
