Эммануил Казакевич - Весна на Одере
— Сдаваюсь.
Это был немолодой с суровым лицом немец в чине унтер-офицера. Он спокойно, и даже с оттенком торжественности, объяснил, что он, Вилли Клаус, — минер и что он руководил минированием южной окраины города.
Подумав, он добавил, что для того и перебежал к русским, чтобы провести их по безопасным местам.
— Довольно жертв! — сказал он.
Лубенцов пристально следил за выражением этого решительного и сурового лица. Он спросил немца, кем тот был до мобилизации и к какой партии принадлежал до прихода к власти Гитлера. Оказалось, что Клаус рабочий, токарь, родился и жил в Берлине. Он был беспартийным, но сочувствовал коммунистам.
Лубенцов вызвал Оганесяна, который долго разговаривал с немцем.
— Трудно сказать, конечно, но, кажется, человек честный, — доложил, наконец, Оганесян гвардии майору.
Оставив Клауса на попечении Оганесяна и разведчиков, Лубенцов отправился к командиру дивизии и подробно рассказал ему и Плотникову о своем разговоре с немцем. Клаус производит впечатление честного человека, и его желание — избегнуть бесцельного кровопролития — естественное человеческое желание при этих обстоятельствах.
— А может, не стоит рисковать? — задумчиво произнес генерал.
Плотников усмехнулся:
— Немецкий Сусанин, ты думаешь?
— Иоганн Сусанин, — засмеялся Лубенцов. — Нет, мне кажется, что тут совсем другое. Разрешите, товарищ генерал, я попробую.
Генерал сказал:
— Ладно, попробуй. С ним пойдут разведчики и одна стрелковая рота. Возьми с собой двух-трех саперов. Договорись с Сизых об артиллерийской поддержке. И все-таки будь начеку, следи за своим Иоганном…
Подробно договорившись с артиллеристом и захватив с собой двух саперов, Лубенцов вернулся на передний край. Здесь было тихо и темно. Только из землянки, уже оборудованной солдатами возле траншеи, еле пробивался желтый свет. В этой землянке находились Клаус, Оганесян, разведчики и пришедший сюда любопытства ради командир полка.
Лубенцов передал ему приказание комдива, чтобы он выделил для предстоящего дела стрелковую роту.
— И если не жалко, — добавил Лубенцов, — придайте станковый пулемет.
Командир полка, необычайно заинтересованный затеей разведчика, сказал, что выделит ему самую лучшую роту. Он ушел, и тут же явился командир батальона, присланный им. Это был широкоплечий здоровяк-комбат с двумя орденами Красного Знамени на широченной, богатырской груди.
— Умнеют немцы понемножку, — сказал он, кивнув в сторону Клауса; комбат сообщил гвардии майору, что роту, выделенную для ночного дела, он поднял в ружье и она сейчас прибудет.
— Я бы и сам с вами пошел, — сказал комбат, — да вот командир полка не разрешает.
Лубенцов согласовал с пришедшими вскоре артиллеристами сигнал открытия огня: красная и зеленая ракеты.
К двум часам ночи все было готово.
— Клаус, — сказал Лубенцов, вставая. — Вы знаете, что вас ожидает в том случае, если вы нас обманете?
Клаус встал, выслушал Оганесяна, который слово в слово перевел вопрос гвардии майора, и сказал:
— Яволь.
Он был сосредоточен, но спокоен.
Лубенцов засунул за пазуху маскхалата две гранаты, вынул из кобуры пистолет, и они покинули землянку.
Небо было полно звезд. В траншее сидели на корточках разведчики и солдаты стрелковой роты.
Командир роты, старший лейтенант, доложил Лубенцову, что рота готова следовать.
Лубенцов приказал:
— Вещмешки, котелки и все прочее оставьте здесь. Теперь вы не пехотинцы, а разведчики.
Солдаты послушно бросили свое имущество на дно траншеи.
Лубенцов объяснил им порядок движения. Впереди идет немец — солдаты взглянули на немца, — за ним Лубенцов, и следом, гуськом, идут разведчики, а потом стрелки. Шествие замыкает старшина Воронин, являющийся заместителем Лубенцова. Его приказы выполняются так же беспрекословно, как и приказы гвардии майора. Как только в небе появляется осветительная ракета, все ложатся и лежат, не шевелясь, до соответствующей команды.
Клаус вопросительно посмотрел на Лубенцова. Гвардии майор кивнул.
Пошли. Сначала шли по дороге, потом свернули влево, в кустарник.
— Не отставать! — передал Лубенцов шедшему за ним Митрохину; Митрохин передал дальше по цепочке:
— Не отставать!
Слышалось тихое поскрипывание колес пулемета.
Клаус повернулся к Лубенцову и показал рукой на землю. Лубенцов понял: вокруг чернели еле заметные кочки — мины.
Клаус пошел медленнее. Потом он мгновение постоял и зашагал уже решительно, держа курс на резко выделявшуюся на фоне неба заводскую трубу. Трещали пулеметы, и трассирующие пули светящимися язычками проносились в воздухе.
Клаус резко повернул направо и сказал:
— Leise!
— Тише! — передал Лубенцов Митрохину, и тот передал дальше:
— Тише!
Пошли по картофельному полю. Клаус изредка останавливался, приседал и снизу, чтобы лучше видеть, смотрел на очертания домиков предместья Франкфуртского форштадта. Потом в небо взмыли ракеты, и все легли на землю. Лубенцов приподнял голову и посмотрел на лежащих людей. Над ними мерцал зеленоватый свет. Они были похожи на бугорки серой земли, но Лубенцов все-таки удивился, как это немцы ничего не замечают. Но противник, по-видимому, слишком был уверен в неприступности своих минных полей, в том, что если кто-нибудь ночью полезет сюда, взрывы мин немедленно выдадут смельчака.
Когда свет погас, двинулись дальше. Затем Клаус остановился, присел на корточки и стал что-то искать на земле.
— Ложись! — прошептал Лубенцов.
— Ложись! — прошептал Митрохин.
Картофельное поле кончилось, начинались огороды, поросшие высокой мягкой травой. Клаус пополз по краю поля, разыскивая что-то. Лубенцов неотступно следовал за ним.
Клаус что-то искал и не находил. Он очень осторожно ощупывал траву. Наконец он тихо произнес:
— Hier.[27]
Он нащупал узкую тропку, почти совсем прикрытую травой.
Лубенцов сказал:
— Пошли.
Митрохин передал:
— Пошли.
— Ползком, — сказал Лубенцов.
Митрохин передал:
— Ползком.
Опять взмыли в небо ракеты. На этот раз немцы, видимо, что-то заметили. Заработал пулемет. Зажглась еще одна ракета. Что-то взорвалось. Раздался стон. Лубенцов вынул из-за пазухи ракетницу и выстрелил в небо. Красная ракета высоко взвилась над ним. Он выстрелил второй, зеленой. Почти моментально заработала наша артиллерия, и Лубенцов громко крикнул:
— Вперед!
Голос его прозвучал хрипло. Он еще раз крикнул то же самое слово и пустился бежать по тропке вперед, увлекая за собой Клауса. Впереди огненными вспышками взрывались снаряды. Загорелся один дом, потом другой. Сзади тяжело дышали солдаты. Слышен был голос Воронина, негромко твердившего:
— Вперед, ребята, вперед!
Разведчики, в отличие от стрелков привыкшие к ночным действиям, были сравнительно спокойны. Пехотинцы же суетились и подбадривали себя криками.
При ярком свете ракет они миновали огороды, и здесь Клаус громко и облегченно сказал:
— Ende![28]
Минные поля кончились. Рота развернулась в цепь и пошла вперед, нестройно стреляя на ходу из автоматов и винтовок.
Ворвались в первые дома. Было светло, на этот раз не от немецких ракет — ракетчики, по-видимому, были убиты или бежали, — а от зарева пожаров, зажженных нашей артиллерией. Разведчики и Клаус, которого уже не охраняли, — он вроде как бы стал своим солдатом, — побежали обратно.
Рота за ротой бегом переправлялись через минные поля по дорожке, показанной Клаусом.
На рассвете началась общая атака. С севера в город вступила соседняя дивизия. То тут, то там завязывались короткие схватки с засевшими в домах немецкими солдатами. Лубенцов с разведчиками пробирался огородами и садиками все дальше к северу. Шум боя постепенно отдалялся, потом стало совсем тихо. Где-то слышались гудки автомашин и хриплые человеческие голоса.
Разведчики перелезли через ограду и очутились в садике, полном цветущих фруктовых деревьев. Они сели передохнуть в маленькой беседке, и тут Лубенцов обратил внимание на земляную насыпь, похожую на омшаник родных приамурских деревень. Что-то в насыпи зашевелилось, открылась маленькая деревянная дверца. Разведчики выхватили и приготовили гранаты. Показалась вихрастая голова, и на поверхность земли вылез веснушчатый мальчуган с кошкой на руках. Он посмотрел во все стороны, даже будто принюхался курносым носом, действительно ли прекратилась стрельба, потом крикнул пронзительно:
— Alles ruhig…[29]
Мальчик был так похож на русского парнишку, вылезающего из омшаника!
Он не заметил разведчиков. Из убежища следом за ним вышли старик и молодая женщина. Они направились вместе с мальчиком к дому и тут, заметив русских, испуганно отпрянули.
