За последней чертой - Александр Леонидович Аввакумов
В свое время его обслуживала самая маленькая охрана, а ведь численность сотрудников охраны, выделявшихся советским руководителям, отражала их статус. Если к Молотову было приставлено 120 человек, к Берии около ста, к Булганину, Маленкову и Хрущеву – от семидесяти до ста, к маршалу Жукову около двадцати, то его охраняло менее десяти человек.
Однако, как не парадоксально, но, несмотря на этот факт, он знал гораздо больше всех их взятых вместе. Поэтому он и был опасен абсолютно для всех их. И самое страшное – он слишком долго возглавлял МГБ. Он хорошо знал, что в свое время Сталин убрал Ягоду, затем Ежова и только Берию он отодвинул от НКВД, по всей вероятности из-за того, что высоко ценил его за организаторские способности.
«Вот теперь пришло и мое время, – подумал Виктор Семенович, шагая от стены к стене в камере. – Когда-то оно должно было наступить. Дело было лишь в предлоге, и этим предлогом оказался рапорт Рюмина, который передал Сталину Берия».
Абакумов остановился и посмотрел на окно, за которым шла жизнь: играли дети, взрослые спешили на работу.
«В том, что у Сталина никогда не было любимчиков, он знал хорошо. Он в свое время даже ценил в нем это качество. «Дело врачей» стало хорошим поводом для его устрашения. Все это было сделано чужими руками, словно вождь не знал до этого, что данное дело шито «белыми нитками». А я, наверное, был единственным среди всех них, кто не имел никаких политических амбиций. В чем заключалась моя задача, это руководить ведомством, которое занималось самым главным для Сталина. Это знать как можно больше об его окружении, – размышлял он, снова шагая по камере. – Я никому самостоятельно не вешал ярлыки врагов, я лишь докладывал об этом вождю. Политика государства, как внутри, так и за его пределами, решалась по приказу Сталина».
Он снова остановился напротив окна. Он стаял, стараясь услышать хоть какие-то голоса, которые могли долететь до его камеры. Однако, кругом его была тишина, которая нарушалась лишь шагами контролера.
«Кому же я так серьезно помешал? Маленкову, Булганину, Хрущеву? Мои люди охраняли подступы к Сталину, контролируя очень и очень многое. Неужели я напугал самого Сталина? Я всегда отличался особой осторожностью и если с кем-то конфликтовал, то это, делал лишь с ведома Сталина или с его молчаливого согласия. Выходит, я напугал вождя, который увидел в моем лице врага. Похоже, в «деле врачей» вождь увидел у него «преступную» инициативу, что привело к аресту. Он тогда уже догадывался, что возглавляемый им СМЕРШ превзошел все ожидания Сталина».
Устав, он присел на пол и уперся спиной о стенку. Его койка была по-прежнему пристегнута к стене.
«При Сталине я просидел один год и восемь месяцев. Сколько мне еще сидеть? Все эти дела, возбужденные против меня, явно затягиваются. Смерть вождя сыграет ли какую-нибудь положительную роль в моем деле или нет, – снова подумал он. – Если бы Сталин не умер, то меня бы наверняка уже давно расстреляли бы. А может мне дает судьба еще немного пожить на этом свете».
В коридоре снова послышались шаги контролера. Глазок приоткрылся и снова закрылся. Лязгнул замок. Дверь открылась и в дверях показалась фигура контролера.
***
Они встречались почти каждый. В какой-то момент Костин понял, что без этой симпатичной девушке ему трудно прожить. Бабушка Сони умерла под утро. Умерла тихо, как и жила. Они похоронили ее на местном небольшом кладбище. Возвращаясь назад, Александр обнял Соню за плечи.
– Ты знаешь, там, на кладбище я неожиданно понял, как скоротечна человеческая жизнь. И еще, что человек не должен быть одинок.
Соня остановилась и посмотрела на Костина. В глазах девушки стояли слезы.
– Ты знаешь, я почему-то тоже подумала об этом.
– Я люблю тебя, Соня и сейчас даже не представляю свою жизнь без тебя. Жизнь меня неоднократно ломала, я любил и терял своих любимых. Наверное, для того чтобы ценить жизнь и любовь, нужно обязательно кого-то потерять.
– У меня тоже был любимый человек. Я всю войну его ждала, и он вернулся домой, но вернулся не один. Он приехал с женой. Она во время боя вынесла его на себе из-под огня противника. Жил он напротив нас и мне было очень тяжело наблюдать за его счастьем. А здесь, вдруг пришло письмо от бабушки. Я махнула рукой и помчалась сюда.
Их нагнал начальник отдела кадров. Он с какой-то неприязнью посмотрел на Александра.
– Я смотрю, ты парень шустрый. Не успел приехать в город, как нашел бабу.
– Зачем вы так?
– А что? Разве я не прав? А ты, Соня, держись подальше от этого человека. Разве ты не знаешь, что он судимый?
– И что, Савелий Иванович? У нас вся страна судимая….
– Не говори так. Вот я не судимый. Я всегда относился лояльно к любой власти. Вот напишу твоим родителям, думаю, что они тебя по головке не погладят.
Девушка замолчала и ускорила шаг.
– Что я вам сделал плохого? – спросил он кадровика.
– Пока ничего. Пока я только прошу тебя, отстань от девушки. Если не отстанешь, то пожалеешь.
Костин схватил его за грудки и подтянул его к себе.
– Не вставай у меня на пути – раздавлю.
Лицо Савелия Ивановича побелело. Сейчас он отчетливо понимал, что если он что-то скажет, этот человек, просто, сломает ему шею.
– Отпусти меня. Я не посмотрю на то, что ты судимый! Я быстро верну тебя обратно в Салехард.
Александр отпустил кадровика и ускорил свой шаг. Через мгновение он догнал Соню.
– Не слушай его. Я за тебя готов жизнь свою отдать.
– Не стоит этот человек того, чтобы ты за него рисковал своей жизнью.
Вечером Костин пришел к Соне домой. Он осторожно постучал в дверь. Несмотря на то, что за дверью отчетливо раздавались шаги, девушка не открыла ему дверь. Постояв с минуту, он вышел из подъезда и направился в сторону общежития. Он открыл дверь комнаты и застыл от неожиданности. За столом сидел участковый инспектор.
– Проходи, Голиков, – произнес лейтенант. – Чего мнешься? Жалоба на тебя поступила, вот зашел, хочу поговорить с тобой.
– Какая жалоба, товарищ лейтенант?
– А, вот такая, Голиков. Пишет Савелий Иванович, что ты угрожал ему убийством. Это правда?
– Это неправда. Я ему не угрожал, товарищ лейтенант. Зачем мне все это?
– Это я тебя должен спросить, Голиков. Неужели
