Андрей Серба - Тихий городок
— Допустим, что на порядки и измены в польской бригаде мне начхать — от своих забот голова пухнет. А русские пускай нападают на меня откуда хотят — милости прошу. Нужно будет — дам им бой, а потребуется, забьюсь под землю так, что меня там сам леший не сыщет. Солонины и консервов хватит до второго пришествия… Но коли, друже, Хлобуч тебе чем-то не угодил или встал поперек дорожки, я, по старой дружбе, велю спровадить его к матке бозке.
— Это нужно сделать в ближайшие два дня. Сможешь?
— Для тебя — конечно. Что будет во-вторых?
— Ты должен знать о прибытии в Зелены Ланы семей польских переселенцев с Украины. Было бы неплохо устроить им надлежащую встречу.
— У каждого попа свой приход. Польскими переселенцами, друже, занимается твой новый дружок Матушинський, а я с детства не люблю лазить по чужим огородам.
— Матушинському сейчас не до переселенцев. А украинские поляки не только его враги, но и твои. Думаешь, они пошлют своих хлопцев в твои сотни или поделятся с ними провизией? Как бы не так! А вот отряд самообороны против твоих боевиков они организуют наверняка.
— Чего не сделаешь ради нашей дружбы, — осклабился Шершень. — Ладно, займусь и переселенцами.
Штольце не ошибся; вопросы, с которыми он прибыл к оуновскому коллеге, были разрешены без всяких осложнений. Но что-то сегодня Шершень уж слишком податлив и сговорчив. Это неспроста: значит, у него к оберштурмбанфюреру тоже есть какое-то дело, и он своей уступчивостью просто задабривает его, надеясь на обоюдную полюбовную сделку. Интересно, что задумал на этот раз хитрый украинский мужик? С ним ухо нужно держать востро — иначе обведет в два счета.
— Теперь, друже, признавайся: чего хочешь от меня? Или ошибаюсь?
Шершень вздохнул.
— Нет, ты не ошибся — имеется и у меня маленькое дельце. Есть один хлопец, сын покойного русского офицера Чумарзина, бывшего дружка твоего полковника Сухова. Видно, что-то не нравится ему у нас, поскольку просится к своим землякам-москалям, что сгуртовались вокруг Сухова. А насильно, сам знаешь, мил не будешь. Вот и хочу просить тебя помочь пристроить хлопца к полковнику.
Штольце округлил глаза.
— Не пойму, зачем тебе шпионить за Суховым? Все сведения о нем или его делах можешь получить у меня. Или считаешь, что Сухов работает еще на кого-то?
Шершень виновато опустил голову.
— От тебя ничего не скроешь, друже, все видишь насквозь. Скажу правду: этот сын русского полковника станет при Сухове моим человеком. Хочу заранее подобраться к его секретам. Узнать, что он на будущее замышляет, каких себе новых покупателей ищет. Чего здесь плохого? Никакого ущерба нашему общему делу. — Шершень вскинул голову, посмотрел в глаза Штольце. — Открыл тебе всю правду, выложил все как на духу. Как, поможешь с хлопцем?
— Сухов — старый стреляный волк. Его перехитрить не так просто.
— Знаю, но… Чем черт не шутит? Тебе нужно только порекомендовать моего человека Сухову и поручиться за его полную надежность. Забираешь хлопца с собой?
— Пусть собирается. Только предупреждаю: в случае каких-либо недоразумений между Суховым и твоим человеком из скандала будешь выкручиваться сам.
— Само собой. Как же иначе? — Шершень взглянул на часы. — Ого, что-то мы заговорились. Скоро тебе, друже, в обратную дороженьку выступать. Может, поспишь перед этим? А я покуда займусь нашими делами — Хлобучем и поляками-переселенцами. Не возражаешь?
Этот украинский мужик давал понять ему, Штольце, что разговор подошел к концу и его дальнейшее пребывание в схроне нежелательно. Вот до чего он, оберштурмбанфюрер СС, дожил: капитан-поляк задирает перед ним нос, русский полковник поучает в истории, украинский националист чуть ли не указывает на дверь. Давно ли все они трепетали при одних звуках его голоса и пресмыкались перед ним? Вот что значат неудачи на фронте… временные неудачи. Ничего, гений и воля фюрера скоро изменят ход войны, и тогда славянские недочеловеки снова займут свое место. А покуда необходимо сцепить зубы и терпеть.
— Ты прав, мне нужно отдохнуть. — Штольце, словно горький пьяница, двумя огромными глотками допил оставшийся в стакане коньяк, вытащил из банки лимонную дольку. Встал. — Твой человек должен быть готов к двадцати часам. До вечера…
Шершень не напрасно поторопил Штольце с уходом: едва тот покинул схрон, в нем появился новый гость. Молодой, высокий, с прекрасной военной выправкой… Красивое, с тонкими чертами лицо, повелительный взгляд, аккуратно причесанные волосы, опущенные вдоль кончиков губ усы… Хорошо подогнанная форма офицера СС с желто-голубой ленточкой на левом плече, лохматая шапка с оуновским трезубом, через плечо офицерская сумка… На поясе вальтер и широкий эсэсовский кинжал, на груди три креста: два железных немецких и высший оуновский, дающий право его обладателю именоваться «героем самостийной Украины»… До войны офицер-украинец бывшей польской буржуазной армии, в годы оккупации гауптштурмфюрер СС[36] и комендант немецко-украинской полиции города Санок, сейчас командир лучшей сотни УПА в южных Карпатах и правая рука Шершня… Настоящая фамилия Воловец, псевдо Хрын.
— Что нового у Бира, сотник? — встретил его вопросом Шершень.
Хрын молча приблизился к хозяину схрона, достал из сумки и разложил на столе карту.
— Советам стали известны все три схрона сотни, — раздраженно начал он, склоняясь над картой с карандашом в руках. — Три дня назад хлопцы Бира обнаружили на подходах к одному из схронов чужие следы Вчера на секрет сотни нарвалась казачья разведгруппа, а сегодня утром мне донесли, что его база со всех сторон окружена.
— Со всех сторон? Как такое могло случиться?
— Казаков заметил ночью наш дозор, когда они еще только выдвигались тайком к базе. Боевиков было пятеро, казаков — полусотня, и дозорные пропустили их без боя. Пропустили, и двое наших двинулись за казаками проверить, попали они в эти края мимоходом или явились специально. Когда дозорные увидели, что казаки замаскировались напротив одного схрона и стали готовиться к бою, они произвели разведку у других схронов и обнаружили, что база полностью окружена. Причем так грамотно, что в кольцо окружения попали все запасные выходы из схронов… Не сумев пробраться к Биру, дозорные сообщили обо всём мне.
Сотник начертил на карте три маленьких квадратика, обозначающих схроны Бира, нарисовал вокруг них по окружности шесть треугольничков помельче — казачьи засады. Соединил квадратики пунктиром и провел от них четыре линии в разные места карты, туда, где располагались базы оуновцев. Сотник не сказал о своих пометках на карте ничего, а Шершню многое стало ясно.
Он оторвал глаза от карты, перевел их на сотника. Тот, положив ладонь левой руки на кобуру пистолета и вытянув правую вдоль бедра, выпрямился во весь рост, торопливо заговорил:
— Наши силы, оказавшиеся в окружении: сто восемнадцать боевиков при десяти пулеметах, — быстро и отрывисто бросал слова сотник. — Силы противника примерно равны нашим и расчленены на шесть групп, одинаковых по численности. Все они расположились по периметру базы Бира, тщательно замаскированы, казаками отрыты окопы для стрельбы лежа. Каждая группа прикрыта на флангах парными секретами. Противник располагает тремя рациями дальней связи и двумя-тремя боекомплектами патронов.
Сотник сделал паузу, глянул на Шершня.
— Для чего, друже, казаки окружили базу Бира?
Вопрос был настолько странным, что эсбист на какой-то миг опешил.
— Для чего? Уничтожить!
— Верно, уничтожить, — согласился сотник. — Как же, по-твоему, они собираются это сделать?
— База уже окружена. Атака — и сотне конец.
— Тогда почему этой атаки нет уже девять часов? С шести утра, когда казаки вышли к схронам, и до настоящего времени?
— Наверное, хотят, чтобы в схронах к ночи собралось больше людей. А может, ждут себе подмоги.
— Кто мешал им сразу явиться всей силой? — фыркнул Хрын. — Нагрянуть не сотней, как сейчас, а, к примеру, двумя и с ходу навалиться на боевиков, покуда они утренние сны досматривают? Разве казачьи командиры не понимают, что время работает против них? Что их засады каждую минуту могут быть обнаружены, особенно днем? Понимают, оттого и окопы для обороны отрыли… Так зачем Советы к нам пожаловали, друже надрайонный проводник?[37] — повторил сотник свой уже не кажущийся Шершню странным вопрос.
Не зная, что сказать, эсбист уткнулся в карту. Ничто не могло подсказать правильный ответ, и он решил подыграть сотнику, открыто признав его полное превосходство над собой. Шершень глубоко вздохнул, запустил пятерню в волосы, отодвинул от себя карту.
— Не томи душу, друже. Знаешь же, что я в военных вопросах, как таракан в катехизисе. А ты у нас первейший стратег… Так какую пакость желают преподнести нам Советы?
