Юрий Черный-Диденко - Ключи от дворца
— Перехитрили-таки мудрецов?.. Согрешили?.. Сразу нашел?
— Помогла Мадонна…
— Вот бабка и оказалась полезной. А я все боялся: вдруг ты на Седлец пойдешь? Поэтому на этот перекресток и намекал… Думаю, лишь бы ты на это шоссе выбрался, а тут уже локтем подать…
— Да, нас, пехоту, найти потрудней…
— А мы на виду… Тут уж нас «хейнкели» два раза навещали. Разыскали, сукины сыны… А родной брат неужели, думаю, начнет петлять?
Не виделись пять лет — и каких! Война обкатала и словно бы сравняла братьев — старшего и младшего. У Василия, младшего, рано располневшего на материнских блинчиках и оладушках, увальня и лежебоки, она, казалось, отобрала все лишнее. И округлость щек, и полноту фигуры, грозившую перейти в преждевременную тучность, и свойственную ранее неспешность движений. Он стал поджарым, продубленным и, ладно обтянутый комбинезоном, явно довольный собой, влюбленно смотрел на Алексея, который к прежней худобе и костлявости за эти годы нарастил мышц, мускулов, без каких трудно пехотинцу… А глаза у обоих были материнские — это всегда признавал даже Игнат Кузьмич, — большие, сиявшие синевой с легкой поволокой.
— Куда же девалась твоя величавая медлительность? — улыбнулся Алексей, вспомнив давнее. Однажды в Нагоровке, слушая репортаж о воздушном параде на Тушинском аэродроме, Василий при словах диктора о проплывающих с величавой медлительностью бомбардировщиках самодовольно заявил, что ему суждено быть призванным в авиацию. Так оно и получилось… И сейчас, тоже вспомнив это, давнее, Василий захохотал:
— Порастерял, порастерял после Эмильчино… Какая, к черту, величавость, коль она медлительна?! Скорость, Алеша, скорость и огонь — вот главное. Эх, Нагоровка, Нагоровка, далеко ты осталась… А ведь я, Алеша, не один раз там бывал!
Алексей недоверчиво посмотрел на брата.
— Не веришь? Летал… бомбил… Это же я сейчас на истребителе, а тогда служил в полку дальнего действия… Правда, ночью увидеть многое не пришлось. Да и бомбил, конечно, не город, а станцию. Ну а мне там, сам понимаешь, дай для начала хоть какой-либо ориентир, а уж на цель выйду… Должен признаться, здорово вот тут, в сердце, щемило… А вдруг промахнусь… да по своим? Кинул однажды две сотки и на твой парк, там у них на стадионе зенитки стояли. Разлетелись все твои павильоны и беседки, вот вернемся домой, проверишь качество работы. Небось еще не успели засыпать…
Василий придвинулся к Алексею, положил руку на его плечо и, по-ребячески просительно заглядывая в его глаза, воскликнул:
— А скоро вернемся, Алеша, а? Как по-твоему?
— Тебе сверху видней…
— Ну, вверху-то мы сейчас хозяева… Крылышки правильные… Над Берлином я еще, понятно, не был, а до Одера долетал… Теперь не то, что на Дону, да и под Орлом еще прижимали нас… Два раза пришлось с парашютом выбрасываться… Счастье, что к своим… Так что сверху можно и ошибиться… Я тебя про общее наше положение спрашиваю…
— Скоро, раз мы здесь с тобой встретились…
— Да, встретились, ведь я два года, как и ты, ничего о своих не знал. Да хоть и сейчас… Светланку я так еще не видел…
Василий, не договорив, вскочил: в дальнем углу поля взлетела и плавно стала опадать малиновая ракета.
— Ты смотри мне, Алешка, не вздумай уйти, — выкрикнул Василий на бегу. — Жди тут… Я быстро…
Он пообещал это так, будто его вызывали в штаб или к телефону, а не на старт. Вцепился в край борта, подтянулся, прыгнул на сиденье. Торопливо надел шлемофон и погрозил Алексею кулаком: не подведи, мол, жди!..
Высоко в небе, направляясь в сторону Вислы, шли наши бомбардировщики. Поднявшиеся с аэродрома истребители прикрытия то появлялись, то исчезали в просветах меж облаками, то вываливались оттуда, оберегающе пристраивались справа и слева от бомбардировщиков — верткие, юркие, в прихотливых виражах подставляющие солнцу плоскости крыльев. В металлический низкий гул отяжеленных бомбовым грузом пикировщиков теперь вплелось дружелюбное удовлетворенное урчание. Алексей, вначале было следивший за самолетом Василия, уже не мог отличить его от других. В первые четверть часа он со всей внушенной ему братом уверенностью в скором его возвращении не допускал и в мыслях ничего, что могло затенить, омрачить этот день. Судьба не может, не должна быть настолько слепой, чтобы нанести сегодня какой-либо жестокий удар! Завтра, послезавтра может случиться все что угодно и с ним, и с Василием, но только не сегодня… Сегодня они встретятся. Однако в следующие четверть часа Алексей с нарастающей тревогой уже не отрывал глаз от горизонта и до режущей боли в них всматривался, ожидая, что вот-вот зарябят в небе черные крапинки. Напрасно. Встревожился еще больше, когда из-за домика штаба выехала и помчалась к шоссе крытая зеленая машина с красным крестом на борту. Но в это время издалека донесся и стал шириться в поднебесье знакомый и желанный гул. Самолеты возвращались совсем не с той стороны, откуда их ждал Алексей, не с Варшавы, а откуда-то с юга, видимо уже в воздухе изменив и уточнив объекты бомбежки.
Облегченные бомбардировщики качнули над аэродромом крыльями и полетели дальше, домой. Один за другим стали заходить на посадку истребители. Все или не все? Одна из машин, сверкая лопастями бешено вращавшегося пропеллера, приблизилась к Алексею, развернулась. За стеклом колпака — Василий…
— Дождался? — проговорил он, шаткой походкой подходя к Алексею и отирая рукавом лицо.
Василий не хотел, чтобы брат заметил его изнеможение, но выдавали покрасневшие от чрезмерного напряжения глаза, пятна на лице и губы — прикушенные, наверное, в секунды навалившейся на тело перегрузки. Он заставил себя улыбнуться:
— Огрызаются, сволочи! Ведомого чуть не потерял, тезку своего. Подбили. Но молодец, все-таки дотянул до своих… сел около Рембертува…
— Так вы что, на Варшаву летали?
— Нет, там сейчас нам делать нечего, одни камни… Чем могли, старались помочь… Ну да сам знаешь, что с Варшавой произошло… Сейчас бомбили западней… Эх, Алешка, вот теперь только и выпить нам… Дай чуток отдышусь… Ты, я думаю, не спешишь? Сам себе хозяин?
— Ну, положим, хозяев надо мной полно, — сказал Алексей, посмотрев на часы. — Да по такой причине и прогул позволителен.
Они расположились у одного из стожков, стоявших за чертой аэродрома. Авиационный замполит верно сказал, что летчики не нищие. Василий принес из землянки флягу спирта, шпиг, несколько луковиц, консервы; ни к чему была плитка шоколада, но он положил на разостланную под стожком плащ-палатку и ее как свидетельство житейского благополучия и изобилия.
— А что у тебя получилось с Зиной, Алешка? Я ведь так и не знаю… — спросил Василий, после того как они уже выпили и показалось, что можно коснуться этой щекотливой темы.
Алексей насупился:
— Ох, не хочется о ней и говорить…
— А ведь она была как будто неглупая… Голова неплохо работала.
— Что с того, коль не в ту сторону, — обронил Алексей и взмолился: — Давай, Вася, о другом.
— О другом или о другой?
— Да уж монахом оставаться не собираюсь…
Алексей рассказал брату о Вале.
— Что ж, думаю, что это настоящее… — заключил, выслушав, Василий. — Эх, и закатим свадьбу!.. Зашумит наша Первомайская… Кстати, Алеша, я так и не понял, почему батько оказался в другой хате, чем ему наша не понравилась?..
— Сейчас вернулся, а тогда выжили его оттуда, попросту выгнали…
— Кто посмел? При немцах, что ли?
— Нашлась сволочь из своих… Серебрянский, сосед… Ты его должен помнить…
— Федька?
— Да, полицаем служил, потом к власовцам ушел…
— Ну не жить ему на белом свете… такому гаду… На свой народ замахнуться!..
Лицо Василия потемнело, меж бровями взбугрились и сдвинулись жесткие складки. А перед глазами Алексея встала жаркая, перекопанная траншеями степь под Орлом, курган, Серебрянский… Вдвойне ненавистная на его плечах серо-зеленая куртка… Судорожно дергающееся плечо… Рассказать Василию или не рассказать? Сдержался. Человеческое сердце порой выносит такой приговор, при котором бледнеют, оказываются лишними слова…
Всего было вдоволь в этой встрече братьев. И радости, и горечи, и тоскливых дум… что вот они расстаются, а когда снова увидятся, да и увидятся ли?
Василий провожал Алексея до шоссе. В сторону Минск-Мазовецка к пылающему над его костелами заходившему солнцу прошли амфибии. За ними потянулись платформы со взваленными на них понтонами. Подходила к Висле какая-то инженерно-техническая бригада. Голосовать бесполезно. Надо подождать какой-либо одиночной полуторки. Та всегда подхватит.
Алексей раскрыл планшет с картой, стал показывать, как разыскать его часть.
— Вот смотри, лесом, лесом прямо на Яблонно-Легионово… Не доезжая, увидишь указку — хозяйство Фещука.
