Анатолий Сульянов - Расколотое небо
— Подполковник Брызгалин у телефона. — Телефонист протянул Горегляду трубку и отошел в сторону.
Степан Тарасович рассказал о своей задумке и плотно прижал трубку. Брызгалин длинно и нудно объяснял, когда можно выпускать молодых летчиков, а когда нет. Это злило Горегляда. Понял, что от него поддержки не дождешься. «Без тебя этой азбуки не знаю, — зло подумал он. — С этим ясно… Что скажет замполит?»
Северин, как всегда, говорил звонко и уверенно. Сам называл фамилии лейтенантов, давал каждому короткую характеристику, завершая ее одним и тем же словом: «справится». Редников с радостью поддержал предложение командира. Пургин долго колебался, но в конце концов согласился и он.
— Хорошо. Передайте: всем, кроме дежурных, спать! Поняли?
— Поняли! — раздался в ответ довольный голос Пургина.
Горегляд повернулся к расчету СКП:
— Можно отдыхать на своих местах.
Он расправил плановую таблицу, взял карандаш и начал вычерчивать условные знаки. «Поднять-то поднимем, — думал он. — А как сажать будем, если «железный» минимум придет? Погода подвести может. Одно дело, когда лейтенанты летают в облаках по одному, по известной схеме захода на посадку. И другое, когда в воздухе много машин. Да… Уравнение со многими неизвестными. — Горегляд растирал затылок, всматривался в знакомые фамилии молодых летчиков и мысленно представлял каждого из них в кабине истребителя. — Этот справится. Летал с ним в зону… Этот молчун летает хорошо… Дальше, Донцов. Пилотирует аккуратно. Подшибякин. Робкий с виду, застенчивый. Кажется, с ним недавно летал Северин. Хвалил…»
За свою долголетнюю летную практику Степан Тарасович многим молодым летчикам дал путевку в небо. Случалось, и огорчался, когда ошибался в летных качествах человека. Без риска в этом деле нельзя. Как без риска воздушного бойца воспитать? В тепличных условиях крепкого дерева не вырастишь.
4
Решение поднять в воздух молодых летчиков Горегляд принял перед рассветом и сразу сообщил об этом по селектору начальнику штаба.
— Командирам эскадрилий готовить вариант номер два: на перехваты пойдет и молодежь!
За толстыми стеклами СКП постепенно прояснялась и ширилась у горизонта светлая полоса. Сквозь посветлевшие облака пробивались первые лучи света. Хотелось вздремнуть. Горегляд поднял голову. В молчавшей радиостанции вдруг послышался шорох, и в комнату управления полетами ворвался голос оперативного дежурного дивизии:
— Первой эскадрилье — готовность…
«Началось», — облегченно подумал Горегляд. Летчики истомились ожиданием. Хуже нет, если всю ночь ждешь подъема в воздух, а к утру вдруг отбой.
Спустя несколько минут на экранах локаторов появились цели.
— Паре Васеева — воздух! — скомандовал Горегляд.
Вылетали попарно. Ведомыми шли лейтенанты. Довольно потирая покрытый легкой испариной лоб, Горегляд следил, как пара в тесном боевом порядке утыкалась носами в облака и исчезала в сером мареве.
В воздух ушли все, кроме резерва.
Взлетавшие летчики переходили на другие каналы радиостанций, устанавливая связь с командным пунктом. Сюда же, на СКП, медленно вползала тревожная тишина. Горегляд увеличил громкость приемника радиостанции, работающей на частоте КП, приложил щеку к холодному металлу корпуса динамика и жадно ловил каждое слово; там, в воздухе, разыгрывалось маленькое сражение, которое он готовил не один месяц. В эти минуты повлиять на исход этого сражения он уже не мог — летчиками управляли командные пункты полка и дивизии. Он же теперь мог только слушать, запоминать и представлять себе отрывочные картинки боя, чтобы после вылета подробно разобрать каждый перехват. Степан Тарасович с досадой хлопал себя по колену, узнав, что летчик не смог добиться победы и докладывает о висящем на его хвосте «противнике»; когда же кто-то из пилотов сообщал об успешной атаке, он молча улыбался: «Хорошего пилота вырастили. Не зря керосин жгли».
Первыми на посадку заходили молодые летчики. Руководитель полетов зорко следил за каждым, помогал выйти на глиссаду снижения, слушал команды офицера радиотехнической системы посадки, подсказывал ему, когда тот, замешкавшись, медлил.
Облака темнели и медленно опускались над аэродромом.
— Метеоролог! Нижний край? — спросил Горегляд.
— Триста метров.
— РСП! Внимательнее следите за Сто тридцать четвертым — у него малый остаток топлива! — И подумал: «Сжег керосин на форсаже — долго гонялся за целью. Теперь лоб мокрый от напряжения». Перед глазами выплыло чуть бледноватое лицо юноши с большой родинкой на щеке. Его так летчики и звали — Родимый.
— Сто тридцать четвертый! Идете нормально, — подбодрил Горегляд пилота, не спуская взгляда с экрана локатора. — Снижайтесь. Вертикальная десять.
— Понял. Я — Сто тридцать четвертый.
— Метеоролог! Как с ветерком? — спросил Горегляд, наблюдая, как светящаяся точка самолета медленно сползает с посадочного курса.
— Ветер справа под шестьдесят! Пять метров в секунду.
— Сто тридцать четвертый, ветерок справа. Довернитесь!
— Доворот вправо десять. Сто тридцать четвертый! — потребовал офицер РСП.
— Выполняю. — Голос молодого летчика прозвучал глухо.
«Волноваться начал, — подумал Горегляд. — Успокоить надо».
— Сто тридцать четвертый! Снижение вертикальная семь. Ветерок справа.
— Еще вправо десять! — тут же раздался в динамике голос офицера РСП.
— Понял.
«Не тот голос, бодрость и уверенность растерял, — подумал Горегляд. — Стрелки приборов разбежались после доворота, вот и волноваться начал». Много приходилось летчику держать в голове цифр и указаний. И надо уметь сосредоточиться, разложить их по разным местам. Здесь цифры скоростей, дальше — высоты, в углу — все, что касается двигателя: обороты турбины, давление масла и топлива, температура выходящих газов; глубже — данные навигационных расчетов: курс, снос, упреждения, довороты. И все это великое царство цифр надо отчетливо представлять, согласовывать заданные с реальными, непрерывно вести пересчеты и уточнения. Конечно, руководитель полетов на земле, но и ему дел хватает. Попробуй удержи в памяти все самолеты. Два на посадочном курсе, третий ждет очереди в зоне, четвертый на подходе, у пятого — горючего в обрез, и его надо сразу же завести на посадку. А куда его воткнуть? Все места заняты. Кого-то надо угнать снова в зону. Кого? У кого нервы крепче, выдержка посильнее.
Горегляд, занятый управлением полетами, вслушиваясь в неугомонный говор эфира, по интонации голосов определял состояние летчиков при пробивании облаков или на пилотаже в зоне, результаты перехвата и стрельб на полигоне. И как только замечал, что в голосе исчезала бодрость, спешил на помощь — тут же отыскивал летчика в эфире и вел разговор только с ним до тех пор, пока тот не выходил на аэродром и не производил посадку. Не было в его жизни случая, когда бы он не распознал состояние летчика, попавшего в особо усложненную обстановку.
— Высота Сто тридцать четвертого? — не оборачиваясь, спросил Горегляд офицера посадки.
— Шестьсот! — услышал он в ответ.
Еще успеет выправить курс, лишь бы не растерялся.
— Облачность?
— Двести восемьдесят, — уточнил метеоролог.
Сидевший слева от Горегляда помощник руководителя полетов посмотрел наверх. Нерешительно предложил:
— Может, на второй круг Родимого?
Горегляд резко бросил:
— А про горючее забыли?
— Товарищ полковник! — раздался из динамика голос офицера РСП. — Пора Сто тридцать четвертого подворачивать на посадочный курс.
— Управляйте смелее! — отозвался Горегляд.
— Сто тридцать четвертый! Доворот влево до курса сто шестьдесят!
— Крен не более пятнадцати! — не удержался Горегляд и не без опасения подумал: «Шасси и щитки выпущены, аэродинамическое качество уменьшилось. Не заметит увеличения крена и заскользит к матушке-земле».
К его удивлению, летчик отозвался без задержки:
— Понял. Крен пятнадцать, курс сто шестьдесят.
Остались самые трудные метры. Горегляд поднялся со стула и посмотрел в ту сторону, где в облаках молодой лейтенант боролся со сносом и своими нервами. Выдержит сейчас — еще один хороший летчик родится. Главное в летном деле — не дать нервам взять власть над человеком, не допустить растерянности. Потеряет летчик в воздухе уверенность, растеряется, уйдет на второй круг и будет с малым остатком топлива спешить зайти на посадку. А спешить ему никак нельзя. Хотелось подбодрить парня, напомнить о высоте, но удержался. Теперь это лишнее. Должен видеть сам. Вспомнил, как два года назад садился с невыпущенной ногой шасси. Что только тогда в зоне не делал: и бочки крутил, и в пикирование загонял машину, и предельные перегрузки создавал, чтобы сорвать стойку шасси с замка. Самый безопасный путь — ноги на подножки кресла, голову к бронезаголовнику, рычаг катапульты вверх и — за борт. Но машина? Она же — в куски при ударе о землю. Как ее бросишь? Надо садиться без ноги. Не разрешают: возможен пожар от трения о каменистый грунт. По радио убеждал руководителя полетов Брызгалина до хрипоты. По инструкции не положено.
