Нашествие - Юлия Юрьевна Яковлева
— Спала только… тоже беспокойно. И в доме подымали свет. Тоже. Может, и барин молодой в неё…
Старуха засопела. Топнула тростью в пол:
— Молчать!
Клим скукожился.
— Молчать! Много ты знаешь!
Клим забормотал что-то. Судя по тону, что не знает и знать не может, не холопское дело.
Вошла сенная девушка и доложила, что госпожа Вельде покорнейше просит принять.
— Явилась… — фыркнула старуха. — С выводком небось опять. С выводком?
Сенная девушка опасливо поклонилась — она видела, что барыня сердита:
— С дочерями.
Барыня махнула:
— Зови.
Клим стоял, понурив голову.
Старуха шатко поднялась из кресел:
— Ты сплетни повторять брось. А правду я тебе скажу. Барыню-покойницу муж извести хотел. Чтоб с полюбовницей своей открыто сойтись и выблядков своих узаконить. Порешить жену духу не хватило, подлостью своё взял. Подмазал кого надо. Вот её душевнобольной и объявили. Чтоб развод сделать. По церковному суду. Да только Бог всё видит. Прибрал подлеца. И тебя приберёт! За язык твой гнусный.
Клим забормотал, признавая кругом свою вину.
Губы её стали голубыми, затряслись. На висках проступили синие ямки.
— Сжёг одежду! И поделом! Нечего теперь мусолить! Лучше с барина глаз не спускай! Пошёл отсюда вон! Вон!
Она взмахнула тростью, Клим вжал голову в плечи — позволил барскому гневу обрушить на спину себе пару немощных ударов — и попятился, как было велено: вон.
— Ещё откуда ни возьмись явилась эта княжна Несвицкая! И утащила миллионного жениха прямо у вас из-под носа!
— Господин Шишкин её не интересует, маменька. Она сама говорила, — робко встряла Елена.
— Главное, что она его интересует! — вскинула перед её лицом пальцем мать.
Сёстры вздохнули. Мать опять завелась:
— Если б вы вышли за Шишкина, ваше будущее было бы обеспечено. И ваше, и ваших будущих детей, и даже внуков. А теперь что? Вы в гроб меня загнать хотите? Что прикажете теперь делать?
Всю дорогу маменька негодовала. Две старшие сестры покачивались на сиденье напротив и смотрели себе на колени.
Дошла очередь и до младшей.
— А теперь ещё и вы! Как вы могли отказать господину Савельеву?! Это уму непостижимо.
— Нет, маменька.
— Умоляю, скажите, что это неправда…
— Это правда, маменька.
— Вы меня в гроб вгоните! — начала новый виток госпожа Вельде.
Лиза слушала её ламентации, как слушают шум дождя.
Она думала о ротмистре Савельеве. О поцелуе, который решил всё. Губы у Савельева были мокрые, и прикладывать свой рот к его Лизе не понравилось. Это было неудобно и нелепо — всё равно что целовать корову или лошадь, шкап или комод.
Она представила, как целует их гнедого Красавчика. Противно, но Красавчик мил и верно служит, и это их единственная лошадь. Вспомнила доброе простоватое лицо Савельева. Вздохнула.
Мать приняла её вздох за раскаяние:
— Видите, что я права?! — и опять что-то заговорила.
Лиза не слушала.
Потерпеть поцелуй можно. Ради друга что не сделаешь. Но ведь поцелуй — это только начало. В отличие от сестёр, Лиза знала анатомию — и то, как Савельев, будучи представителем своего пола, устроен там, под форменными рейтузами. Поцелуй не обещал, что остальное ей понравится. Но ей нравился сам Савельев.
Как всё запутано… Она опять вздохнула.
— …И вы ему — отказали! — тряслась от негодования мать. — Неслыханно! До сих пор в голове не укладывается… Я! Ради вас! Пожертвовала всем. Вырастила. Вывела в свет. Одна. Без поддержки. Во всём себе отказываю. Чтобы только вы себе сделали партии… Теперь же чего ждать? Что вы, Елена, откажете господину Егошину?
— Он ещё не делал предложения, мама, — робко заметила Елена.
— Я с ног сбиваюсь! Женихов вам ищу. А вы ими швыряетесь! Как булавками! Не цените вы меня! Не жалеете!
Сёстры переглянулись.
— Но, мама, — подала голос Лиза, — мы же про него ничего не знаем, про этого господина Егошина.
— А что ещё надо знать? Вон, у него одна собака триста рублей стоит.
Но тут все четверо завалились набок — карета описывала поворот. И остановилась.
Госпожа Вельде умолкла, подняла штору. С крыльца сбегал к ним лакей.
— Приехали.
Обернулась на дочерей:
— Я уж не упоминаю о том, что вы должны сделать всё, чтобы понравиться старой Солоухиной. Ваша судьба теперь в её руках! Чего мне стоило навести этот мост…
Но лакей открыл дверцу, мать торопливо вспыхнула улыбкой и постаралась выпорхнуть как можно грациознее.
Несмотря на искреннее желание угодить матери и понравиться богатой благодетельнице, при виде графини все три сестры окоченели от робости. Казалось, только кресло придаёт этой человеческой развалине форму, а сухая маленькая голова в пышном чепце вот-вот сорвётся с шеи, покатится, как сморщенный плод. А следом рассыплется и всё остальное: мебель екатерининских времён, портреты в золочёных рамах, и сам дом сложится и рухнет, будто карточный, испустив облачко пыли.
Лиза не поднимала глаз. Невольно
