Эрвин Ставинский - Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?
Шелленберг, еще совершенно молодой и неопытный руководитель, умел прислушиваться к мнению старших и использовать себе на благо их полезные советы. Потом в Берлине, он представит Гиммлеру с Гайдрихом этот план, как исключительно свое достижение.
Они уже собирались возвращаться в Берлин, когда отдел в Доргмунде получил донос на одного из старых мастеров военного завода, поляка по национальности, но имеющего немецкое гражданство. Этот мастер специализировался на производстве орудийных стволов противотанковых орудий и, естественно, имел доступ к секретной информации, которая хранилась в заводском сейфе. В этом сейфе находилась также документация и по другим видам военного производства.
Однажды ночью двум инженерам понадобились чертежи противотанковой пушки. В сейфе их не оказалось. На утро, после тщательного расследования, выяснилось, что чертежи вечером взял к себе домой этот мастер. О происшествии сразу же сообщили в гестапо.
Посоветовавшись, Шелленберг с Леманом решили организовать за мастером наблюдение, чтобы выяснить его связи, образ жизни, короче, решили взять его в разработку. Непосредственно руководил ею Леман.
Выяснилось, что в сейфе на заводе не хватает семи светокопий документов. Внешняя служба доложила, что в квартире мастера находятся двое неизвестных мужчин. Шелленберг колебался, не зная, что делать, а Леман не торопился подсказывать. Наконец Шелленберг решил, что у поляка нужно произвести внезапный обыск. Что ж, обыск, так обыск.
Дом скрыто окружили, поставили у всех дверей и окон по сотруднику гестапо с оружием наизготовку. Потом одно из задних окон дома тихо выдавили и ввалились в комнату мастера столь неожиданно, что трое мужчин, сидевших за столом, не успели даже привстать. На столе находились светокопии документов, исчезнувших из сейфа.
Уже после первых допросов в гестапо, проведенных в ту же ночь, было арестовано еще шестнадцать человек. Мастер работал на польскую разведку, когда Варшава пала, к нему стали приходить связники от движения Сопротивления.
По возвращению в Берлин Вилли ожидала приятная новость. Ему присвоили ранг криминаль-старшего инспектора и звание хауптштурмфюрера СС, что соответствует воинскому званию капитана. Его начальник Мюллер получил первое генеральское звание бригаденфюрера СС и в дополнение к рыцарскому кресту — пряжку к поясу. Все это за участие в операции по «захвату» радиостанции в Гляйвице.
В этот период Вилли довольно часто встречался с Мюллером. Каждую неделю начальник четвертого управления проводил одно или два совещания с участием начальников отделов и отделений. В этом кругу, по инициативе Мюллера, обсуждались наиболее важные и интересные вопросы. Часто начальники отделений выступали с сообщениями, которые они не могли обсудить с шефом наедине. Кроме того, начальники отделений, по четвергам, собирались вечером на квартире Мюллера и откровенно обсуждали за рюмкой коньяка личные и служебные вопросы.
В этой компании начальник гестапо держался доброжелательно, корректно, хотя и предпочитал больше молчать, обычно, поглощенный игрой в шахматы. Все знали, что он стоит за своих, что с уважением относится к пожилым чиновникам и держит их до тех пор, пока они могут работать. Он всегда считал, что чем дольше чиновник находится на службе, тем лучшим специалистом в своей области он становится.
Один из начальников отделений, Хорст Копков, был ответственным за радиоигры. В своем распоряжении он всегда имел данные о прослушивании телефонных разговоров службой Геринга, как называли их в узком кругу, которые вели лица занесенные в «черный список». Папкой с этими данными мог пользоваться любой начальник отделения, выбирая там информацию по своей линии работы. Папка переходила из одного отделения в другое. Пользовался ею и Леман.
Вилли активно занялся перестройкой контрразведывательной работы в военной промышленности. Они с Шелленбергом пришли к выводу, что необходимо было получить информацию о главных направлениях вражеского шпионажа и постараться внедрить агентуру в разведывательные службы противника. Начинать нужно с того, решили они, что следует создать мощную контрразведывательную сеть в пограничных с Россией странах — Румынии, Венгрии, Польше и Финляндии. Особое внимание следует обратить на русских эмигрантов, живущих в Германии, поскольку среди них советская разведка может вербовать свою агентуру. Кроме того, среди эмигрантов необходимо подбирать людей, которых в будущем можно будет забрасывать в тыл к русским.
Они понимали, что ничего нельзя будет сделать без контроля над почтово-телеграфной связью с заграницей, без подготовки специальных групп по радиоперехвату. Обо всем этом Шелленберг обещал переговорить с Гиммлером и Гайдрихом.
Кроме того, предстояло реорганизовать систему охраны военных предприятий. Для этого было решено использовать связи Лемана среди директоров заводов, чтобы они взяли на себя подготовку и содержание военизированных отрядов для охраны объектов.
Параллельно создавалась система промышленной и экономической контрразведки. Первая должна была охватить сферу производства, вторая — широкую сферу рынка. Быстро выяснилось, что криминалистической подготовки у сотрудников гестапо для такой работы недостаточно. Необходимо было привлечь людей, которые хорошо разбираются в производстве и экономике — прежде всего самих хозяйственных руководителей, шефов промышленных и торговых объединений. Всех их стали оформлять в качестве доверенных лиц.
В центре Берлина под экономический клуб было арендовано помещение. Через клуб, при содействии министерства экономики, удалось привлечь более сотни руководителей германской экономики к решению контрразведывательных задач. Этому вопросу придавалось большое значение.
Кроме того, еще существовала область советского шпионажа, которой, как считал Шелленберг, не уделялось должного внимания. Правда, активно использовался персонал отелей, но в дни воины этого будет мало. Необходимо было проникнуть во всевозможные привлекающие русских международные организации…
Для Вилли открылись широкие возможности получения информации, поэтому, когда он узнал, что в посольство СССР прибыл резидент Кобулов, он рискуя, опустил в почтовый ящик представительства письмо для своих московских друзей.
И вот они откликнулись. Звонил связник и назвал условную фразу. Завтра вечером они должны будут встретиться в обусловленном месте…
Вот что записал Степанов о Брайтенбахе в своем оперативном дневнике: «Мы видимся на этой неделе уже второй раз. Тогда, на первой встрече, которую провели накоротке, прогуливаясь по улице Брайтенбах сообщил о своем служебном положении, согласился выносить материалы для фотографирования и запросил триста марок в месяц. Это не деньги!
Держится он довольно уверенно, не суетится, я бы сказал, с достоинством. Типичный старый служака: седоватый крепыш, уверенный в себе, с неторопливой в развалку походкой. Такие нравятся женщинам. Я на первый раз больше помалкивал.
Центр понятно забеспокоился, когда я телеграфировал о результатах встречи: никаких специальных заданий, пусть приносит то, к чему имеет непосредственный доступ, как думаете организовать связь с источником, подготовьте немедленно фотолабораторию. Узнаю почерк Павла Судоплатова! Осторожность — прежде всего!
Подождите с фотолабораторией, тут с самим Брайтенбахом разобраться надо, не играет ли он с нами. Кстати, а что делать с А/70 и с Вилли? Ведь они же знали Брайтенбаха? Может их убрать? Я так и запросил Центр. Тут реакция Судоплатова была мгновенной: не трогать Вилли, он Брайтенбаха в лицо не знает. Ради бога, не трогать, так не трогать. Мне ведь меньше мороки.
Но сегодня этого крепыша нужно встряхнуть, он уже поди отвык от настоящей работы.
— Материал, который вы представляли в прошлом, страдал неточностью и дефектами. В будущем этого быть не должно! — взял я сразу быка за рога Брайтенбах сначала растерялся и какое-то время молчал. Видно было, как досада буквально растекалась по его лицу, а его небольшие серые глаза сразу потеряли свою цепкость.
— Не знаю, раньше из Москвы ко мне приезжали ответственные люди, всегда меня хвалили! — начал он.
«Нет, вы только подумайте! К нему персонально приезжали ответственные люди. Высокого же он мнения о себе,» — подумал я.
— Вообще я к вам не набиваюсь, — продолжил он. — Если моя информация вас не устраивает, давайте разойдемся.
— Я не сказал, что она нас не устраивает, — уточнил я. — Я говорю о том, что в ней нет ничего ценного для нас. Вот вы сообщаете:
Абвер прислал в гестапо письмо, в котором указывается, что советская разведка активно использует технический персонал своих представительств для изучения следующих вопросов: а/расположение аэродромов; б/военная промышленность; в/наблюдение за внутренним положением в стране. За советскими представительствами ведется тщательное наблюдение».
