Януш Пшимановский - Четыре тануиста и собака - книга 2
— Я.
— Я так и думал.
— Но на них можно положиться, — быстро добавила девушка. — Экипаж сделает все и, может быть, даже больше, если только через воду...
— Посмотрим.
Огонек и Шавелло вернулись в комнату на первом этаже с замурованными со стороны улицы окнами, в которой собралась штурмовая группа. Лица у всех затенены касками, за поясом — гранаты. Два солдата с огнеметом, одетые в стальные полупанцири и асбестовые капюшоны, сидели далеко в стороне от остальных.
— Что это вы сбоку? — обратился к ним сержант.
— Подальше от курильщиков.
В другом углу, около Зубрыка, Вихуры и Лажевского, младший Шавелло приготовил удобное место, уложив валики от дивана к стене.
— И почему это так? — Огонек заговорила с Константином, как только они уселись. — Нет никого — сердце болит; а когда есть кто — еще сильнее болит.
— Потому что свет устроен глупо, — заявил Вихура.
— На то и сердце, чтобы иногда болело, — ответил Константин.
— Сколько времени? — забеспокоилась Огонек.
— Без пятнадцати двенадцать, — поспешил с ответом Юзек.
— Через четверть часа полночь, — дополнил Зубрык.
— Должны бы уже...
— Что должны, то сделают, — резко перебил девушку Лажевский и, взглянув на нее, добавил: — Ну что ты? Совсем как моя сестра. — Он внезапно замолчал и отвернулся, потому что воспоминание причинило ему боль.
— Самый близкий на свете, — вытирая слезы, прошептала Маруся Константину. — Если целым выйдет из-под земли, я в свою деревню не вернусь, останусь с ним навсегда. Только бы...
— Нет причин нервничать, — произнес Шавелло и сменил тему разговора, чтобы быстрее шло время: — Вот мы с Юзефом тоже в Старе-Свенцаны не вернемся. Судьба, как говорится, историческая. Были на одной границе, а теперь на другой надо селиться. Его пять, мои пять и еще пять за Крест Храбрых. Всего вместе пятнадцать гектаров под пашню, а если бы еще мельницу, хотя бы небольшую... Только такой воды, как у нас, и леса такого нигде на свете больше нет.
На лестничной клетке затопали сапоги бегущих солдат. Вихура выскочил посмотреть.
— Привет, жестянщик, — придержал он за руку одного с катушкой кабеля за спиной. — Куда?
— Пусти, — рванулся телефонист, но, увидев капральские нашивки, сказал: — На крышу тянем, для Старика.
Он бросился вверх по лестнице и успел как раз вовремя, чтобы не получить нагоняя от командира отделения.
— Осталась одна минута, — говорил в это время командир полка, глядя на часы. — Сложные маневры редко удаются. — Он слегка вздохнул.
— Бригада, — приказал в трубку полковник-артиллерист, — доложить о готовности.
В телефонной трубке слышалось журчание отвечающего ему голоса, а рядом пехотинец, глядя в бинокль, говорил:
— Трудно, конечно, но должны начинать сами.
В кругу стекол с черточками и крестиками делений в тысячных долях он видел освещенные блеском пожара руины домов и остатки станционного строения. От большой вывески сохранилась лишь часть, с четкими черными буквами на белом фоне. Два или три раза он перечитал эту покалеченную надпись: «Метро».
Итак, они не дошли. И нельзя предъявить им за это никаких претензий. Он ведь знал, что план составлялся в расчете на невероятность. Пора уже открывать огонь. Артиллерист напрасно тянет.
Черные прямоугольники станционных выходов вдруг осветились, разрыв изверг из них клубы пыли и дыма, как из кратера вулкана.
— Дошли, — радостно прошептал он.
На наблюдательный пункт долетел протяжный грохот разрыва, и пришлось кричать во весь голос:
— Начинай!
— Бригада, залпом, огонь! — приказал артиллерист в трубку.
Раздались звучные выстрелы, будто падали на железные весы картофелины из разорванного мешка, а минуту спустя площадь вокруг вокзала покрылась вспышками и раскаты разрывов переросли в непрерывный гул.
На первом этаже не видели вспышки, но, как только дрогнула земля и в лучах светильника закружилась пыль, все бросились к окнам. Вихура и младший Шавелло принялись торопливо долбить ломами потрескавшиеся кирпичи. Не прошло и минуты, как они бросили свой инструмент и, тяжело дыша, отступили к стене. Замурованные еще минуту назад, окна стали теперь воротами для атаки штурмовой группы.
Солдаты стояли тесно прижавшись друг к другу, с оружием в руках, готовые по первому знаку броситься вперед.
Зубрык вытирал потное лицо и шею полотенцем, которое достал из кармана.
— Есть? — спросил он Вихуру, дополняя слова жестом.
Капрал достал из кармана плоскую фляжку и протянул ему, не поворачивая головы. Фельдшер дрожащими пальцами открутил пробку.
— Что делать, черт возьми, — признался он, — если я не люблю выстрелов, просто не выношу их. — Запрокинув назад голову, он отхлебнул из фляжки порядочное количество содержимого.
Старший Шавелло был среди них самым спокойным и только вполголоса читал молитву:
— Пресвятая Дева, Отец Небесный, позволь сегодня о милосердии просить...
Лажевский, стоя у самого отверстия, докуривал папиросу, прятал огонек в ладонь и с сочувствием смотрел на сержанта.
Маруся со своего места в конце шеренги протиснулась вперед, чтобы спросить подхорунжего:
— Сначала был взрыв, а артиллерия потом?
— Потом.
— Значит, начали наши.
— Наши, Огонек, наши. Хотел бы я быть там, — сказал Даниель, а про себя подумал, что радоваться еще рано, что по взрыву еще не отличишь своих от чужих, что этот взрыв мог быть последним звуком в жизни экипажа «Рыжего».
— Так оно и было, паненка, — объяснял Юзек. — Как только блеснуло, дядя сказал: «Рыжий»...
Не раздумывая много, Огонек, преисполненная радости, поцеловала младшего Шавелло в щеку и закричала:
— Наши дошли, дошли!
У Юзека от счастья закружилась голова, он покраснел и, поскольку цветов нигде поблизости не было, выбрал одну из гранат, висевших у него на поясе.
— Панна Марыся, — он протянул гранату девушке, — возьмите, паненка. Из всех, что у меня есть, эта самая лучшая.
Огонек взвесила в руке гранату и приветливо улыбнулась.
— К атаке приготовсь! — напевно, с виленским выговором приказал сержант Шавелло.
В то время когда артиллеристы гаубичной бригады вносили на шестой этаж свои разобранные на части 122-миллиметровые орудия — самые тяжелые грузы, с которыми им когда-либо приходилось иметь дело, Янек Кос переживал самые трудные минуты в своей жизни. Бечевка, привязанная к ошейнику Шарика, все еще не ослабевала, очевидно случилось что-то непредвиденное. Овчарка могла запутаться или потерять сознание, а взрыватель продолжал действовать — и ничто уже не могло предотвратить взрыв. Взрыв наступит так же неотвратимо, как ночь после дня или день после ночи.
Глотая слезы, Янек сказал Павлову:
— Все закончится сразу. Он не будет мучиться.
И именно в это время, когда Янек уже потерял всякую надежду, он почувствовал, что шнур ослаб. Он попробовал его выбирать. Шнур пошел ровно и быстро.
— Молодец пес, — сказал капитан.
— Ослабел. Пришлось отдохнуть, — говорил Кос, складывая бечевку кругами на земле. — Братцы! — закричал он радостно в сторону танка. — Кто-нибудь сбегайте в туннель, тащите сюда Томаша. Сейчас двинемся.
Первым выскочил и побежал Саакашвили.
— Около ста килограммов хорошего тротила осталось, — бурчал капитан, прикидываясь недовольным.
— Главное, что там рубанет. Через сколько?
— Минут через восемь.
В туннеле зашаркали легкие шаги, из пролома в стене выскочил Шарик, удержался на ногах и, гордый выполненным заданием, замахал хвостом, подавая своему хозяину мешочек со взрывателем.
— Холера... — произнес Янек, инстинктивно отдергивая руку.
— Возьми у него, — приказал капитан.
Насвистывая сквозь зубы свою песенку, он взял из рук
Коса взрыватель, подошел к воде и швырнул его как можно дальше.
— Смываемся, — сказал он Косу. — Вся работа впустую.
Янек на руках отнес пса к танку, через люк механика подал его Густлику.
— Он много сделал, — оправдывал он Шарика. — Только под конец ошибся.
— Каждый может ошибиться, — ответил Павлов. — А вот взрыва не будет.
Прибежал запыхавшийся Саакашвили.
— Томаш идет? — спросил Кос.
— Едет.
— На чем?
— Я не знаю, как это по-польски...
Слегка постукивая на стыках рельсов, подъехала дрезина. Томаш, раскачивавшийся над рычагами, затормозил перед самым танком и, счастливо улыбаясь, показал на груду съестных припасов, уложенных на дрезине.
— Свалим? — спросил Густлик и наклонился, чтобы ухватиться за борт.
— Ясное дело, — поддержал Григорий. — Дорогу загораживает.
Черешняк, думая, что они посходили с ума, прыгнул им навстречу, раскинув руки.
— Подождите! — крикнул Кос и, повернувшись к капитану, показал рукой на неиспользованный взрывчатый материал у стены. — От орудийного снаряда взорвется?
