Андрей Семенов - Секретная битва
— А что думаешь ты?
— Какая разница? От меня мало что зависит. Мне приказывают — я исполняю. А думать — не моя работа. Ладно, пойдем дальше. Что там по ученым?
— Паша, американцы работают над созданием какой-то сверхмощной бомбы на ядерной энергии!
Рукомойников некоторое время молча смотрел на Штейна, как бы оценивая, говорить или нет. Придя к выводу о целесообразности откровенного разговора, он решил немного приоткрыть государственную тайну.
— Вот что, Олег, — Рукомойников подбирал слова. — Советский Союз тоже работает над созданием такой бомбы.
— Так это не фантастика? Не бред спятивших ученых?!
— Нет, Олег. Тут все серьезно. Атомный проект курирует лично Лаврентий Павлович Берия. Он отбирает лучших ученых, выбивает в Совнаркоме любые средства и фонды, лишь бы эта бомба была создана как можно скорее. В этом деле нельзя пренебрегать никакими средствами. Кто первый ее взорвет, тот и будет управлять миром. Вот такие дела.
— Паша! — Штейн затряс Рукомойникова за рукав. — Паша, у меня есть материалы по атомному проекту!
— У тебя?! — Рукомойников снова напустил на себя дурашливый вид и даже сдвинул шляпу набекрень. — Откуда? Вы что, с американским послом на пару ночами формулы чертите?
— Ты не смейся. Ты послушай!
— Ну?..
— Полгода назад я вышел на некоего профессора Рикарда.
— И что дальше?
— До войны он считался одним из ведущих специалистов в мире по ядерной тематике.
— Так, — Рукомойников снова стал серьезным.
— Он передал мне несколько документов, которые я переслал в Вашингтон. Так там, в Америке, их спецы взвыли от восторга! Это как раз то, что им надо.
— У тебя с ним хороший контакт?
— Вполне. Он передает мне информацию и думает, что работает на американцев. Самое интересное, конечно, оставляет до своего приезда в Америку, но то, что он уже представил, было оценено нашими американскими друзьями очень высоко. Контакт с Рикардом на личном контроле Даллеса.
— И у тебя остались копии? — догадался Рукомойников.
— Ну конечно! Техника у американцев действительно на высоте. Я сделал микрофильмы. У меня есть целых четыре катушки с пленками.
— Отлично! — воодушевился чекист. — Великолепно! Превосходно! Готовь дырочки на погонах и для ордена. Лаврентий Павлович умеет ценить людей.
— Так ты у меня их заберешь?
— Зачем? — не понял Рукомойников. — Куда они мне?
— Ну не до конца же войны ты здесь. Рано или поздно вернешься домой. Во всяком случае — раньше меня.
— Не все так просто, Олег. Меня не за материалами по атомному проекту сюда посылали. У меня тут свои дела, и мне еще нужно будет проехать четыре страны, прежде чем я попаду домой. Поэтому пленки твои я не возьму. Доставляй их сам и получай награду.
— Ты что, спятил? Какую награду? Мне удалось так близко подобраться к самому Даллесу! Мне поручают проведение специальных операций! Ты что? Не понимаешь, что я очень высоко внедрился? Разве можно упускать такой шанс ради какой-то атомной бомбы?
— Ну, не какой-то, — сбавил тон Рукомойников. — Атомная бомба — это скипетр будущего владыки мира.
— Ты еще стихами заговори, — хмыкнул Штейн.
— Но и терять такой источник информации, как ты, мы не можем.
— А я о чем!..
— Олег, пойми, я в самом деле не могу забрать у тебя эти пленки. Хотя бы по соображениям безопасности. Мы не можем подвергать их случайностям, а со мной тут всякое может произойти. Поэтому ищи другой канал для переправки.
— Красный Крест?
— Лучше на почту отнеси и бандеролью отправь: «Москва. НКВД СССР. Тов. Берия Л. П.». У тебя тут паренек такой шустрый работал…
— Неминен?
— Помнишь! Где он теперь?
— Откуда я знаю? Наверное, все там же.
— Вот и попробуй через него.
— А если через наше торгпредство?
— Не выдумывай. Ни ты, ни я к нему подходить на километр не имеем права. Давай, переправляй через твоего бывшего подопечного. Только предупреди его, чтобы сам шел в СМЕРШ и сдавался. Никаких армейских и дивизионных разведотделов! А то его, чего доброго, свои кокнут. Главная его задача — сдаться именно СМЕРШу и попасть на Лубянку. Оттуда я его вытащу, как вернусь.
— Как же он попадет на Лубянку? Его хлопнут. Если не при переходе линии фронта, то в прифронтовой полосе! Никто не станет с ним возиться и переправлять его в тыл.
— Единственно, что ему нужно знать, это — «НКВД СССР, Четвертое управление». Будет доставлен как миленький. И он, и твои микрофильмы. У нас система налажена.
— А его не расстреляют? — обеспокоился Штейн.
— Вообще-то могут, — согласился Рукомойников. — Зато пленки будут доставлены по назначению. Ладно, давай заканчивать. Сейчас твои орлы очухаются.
— Что ты с ними сделал?
— Не переживай. Живы они, здоровы. Вот только будут чувствовать себя как с глубокого похмелья. Ступай, тебе пора возвращаться в посольство, мистер Штейн.
— Паша, у меня к тебе последнее дело.
— Говори.
— Раз все так серьезно и работы по созданию атомной бомбы ведутся и у нас, и у них, го этот Рикард не должен попасть за океан.
Рукомойников улыбнулся:
— Я понял.
— Нет, ты не понял. У меня на руках документы на него. Ему уже два месяца назад предоставили гражданство, и Даллес настойчиво требует от меня его переправки в Штаты.
— Я понял, не волнуйся. Забудь про Рикарда.
— Как — «забудь»?
— Навсегда. Считай, что его больше нет.
— Тогда последний вопрос, — замялся Штейн.
— Давай, — кивнул Рукомойников. — Но только последний.
— Как там Головин?
Рукомойников понимающе улыбнулся:
— Старая любовь не ржавеет?
— Не в этом дело…
— Да в порядке твой Головин, в порядке. Что ему, черту лысому, сделается?
— А как он?..
— И это в порядке, — понял его Паша. — Не бойся его. Живи и работай спокойно. Он не пустит погоню за тобой. Занимайся Даллесом. Интересный дядечка. Перспективный.
XXVII
27 апреля 1942 года.
Н-ский аэродром, Московская область
Головин ехал на аэродром, держа на коленях толстую папку с «Оперативным планом обороны Курского выступа». План был самый подлинный — девяносто шестой пробы. На нем была точно отражена конфигурация линии фронта, были верно указаны номера немецких частей и соединений и номера частей и соединений Красной Армии. Больше того, были даже указаны точные районы развертывания советских войск и фамилии командиров. Авиаразведка немцев могла подтвердить точное совпадение линий окопов, траншей, противотанковых рвов и надолбов с теми, что указаны в плане. Войсковая разведка немцев, опираясь на показания захваченных «языков» и данные визуального наблюдения, подтвердила бы совпадение номеров частей, стоящих на фронте, и фамилий командиров с теми, которые были указаны в Оперативном плане. Весь план был составлен так, чтобы в нем все было точно и достоверно.
Одна только небольшая неточность была в этом плане, которую невозможно было перепроверить ни с воздуха, ни с земли. Количество мин, которое предполагалось установить на грунт, было указано в тридцать раз меньше того, что было реально запланировано, и места установки, а значит, и направления вероятного удара противника были указаны совсем не те, что наметило советское командование. То, что общая протяженность траншей и ходов сообщения была приуменьшена на три тысячи километров и количество размотанной колючей проволоки указывалось раза в четыре меньше реального, — это уже были мелочи. Поди проверь. В целом весь план со всеми приложениями неизбежно должен был создать у немцев твердое убеждение в том, что им в очередной раз удастся провести успешную операцию на окружение советских войск.
Несколько неприятных и тревожных минут пришлось пережить Головину час назад при утверждении этого «плана».
Когда в назначенный час Головин явился к Василевскому, выяснилось, что не хватает самого главного — подписи Сталина на плане.
— Пойдете вместе со мной, — сказал Василевский. — Я докладывал Иосифу Виссарионовичу ваше предложение. Товарищ Сталин хочет лично уточнить детали.
Они были последними, кого принял Сталин до того, как поехал в Кунцево отдыхать.
Светало. Ранние лучи играли на зубцах кремлевской стены.
В приемной уже никого не было, кроме Поскребышева и двух адъютантов. Все наркомы и генералы, побывав на приеме у товарища Сталина, разъехались по своим штабам и наркоматам, чтобы неукоснительно выполнить предначертанное мудростью вождя.
В кабинете был полумрак. Наглухо закрытые плотные шторы не пропускали свет. Неяркая лампа с зеленым абажуром на столе Верховного освещала лишь небольшое пространство вокруг себя.
Когда они вошли, Иосиф Виссарионович поднял голову от бумаг. Освещенными остались только блестящие пуговицы на кителе и маленькая звездочка Героя Социалистического Труда на красной ленточке. На погоны и лицо вождя падала тень, и нельзя было увидеть, как сильно устал Сталин за последние сутки. Головин поймал себя на мысли, что, пожалуй, никто в целой стране не подумал о том, что товарищ Сталин — это не только вождь и учитель, не только светоч мысли, организатор и вдохновитель наших побед, но, прежде всего, шестидесятитрехлетний старик, которому невероятно тяжело работать сутками напролет, решая тысячи и десятки тысяч больших и мелких вопросов.