Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.

Особенно приглянулись Тамарину почти белые с чуть розоватым оттенком. Их темно-зелёная, поблёскивающая зелень ещё ярче выявляла чистоту и свежесть полураскрывшихся бутонов, нежно-ароматных и милых.

— Купите, кавалер, мои цветы, — сказала худенькая старушка, — они местные, сегодня я только их срезала… Лучше этих здесь вы не найдёте.

— Они прекрасны, как грудь юной девы! — сказал как бы про себя Жос. Седовласая женщина в старомодной шляпке, чуть заметно улыбнувшись, посмотрела на Надю. Надя, счастливая, глядела на цветы.

Жос покупал и покупал розы, а Надя, радостно смеясь, взывала к нему, чтоб он прекратил безумствовать. Но он делал вид, будто не слышит. Когда же наконец они направились к машине, Надиного лица не было видно за охапкой бело-розовых бутонов.

Через десять минут они поднимались в лифте молодёжной гостиницы: Надя на 5-й этаж, в 506-й номер, Жос на 6-й, в 612-й. После часового отдыха договорились отправиться бродить по Ленинграду. Затем намечено было посетить вечернее кафе, выпить коктейль, потанцевать, и им казалось, что впереди у них ещё бездна счастливейших минут — целых 24 часа!.. Они любили друг друга.

Глава третья

В конце лета Тамарин улетел на юг в командировку, а в начале сентября от него на имя Стремнина пришло обстоятельное письмо.

4 сент., 197… г.

«Дорогой Сергей!

Вчера был на Узун-Сырте, переполнен впечатлениями, а поделиться не с кем: мужики вокруг бесчувственные и воспринимают все (кроме выпивки) как чудачество или уход в детство.

На горе — всесоюзные соревнования дельтапланеристов. Съехались парни с аппаратами (штук тридцать дельтапланеров, а людей — не счесть!). Вдоль шоссе Феодосия — Планерское выстроился палаточный лагерь — целая улица.

Погода соревнованиям не благоприятствует: продолжительные норд-осты со скоростью 15 — 20 метров в секунду.

Как дельтапланерист счёл нужным посетить соревнования. Очень сожалею, что не захватил с собой аппарат; и везти только и всего — четыре дюралевых трубы, тросы-расчалки, 20 квадратных метров болоньи и привязную систему!

Все описать в письме трудно. Скажу о главном.

Стою у памятника планеристам. Вниз обрыв на 200 метров . Ветер валит с ног. Сухая трава поёт — первый признак мощной парящей погоды. Сегодня дует с юго-востока. Щупленький парнишка надевает подвесную систему и ладится к своему аппарату «Циррус-2». С места взмывает вверх. Звук — шуршание паруса.

Парнишка этот продемонстрировал тридцатиминутный парящий полет. Аппарат устойчив и хорошо управляем, ходит восьмёрками, намеренно снижается, и это при том, что садиться под горой буквально негде: виноградники, столбы, проволока.

Сложнее всего посадка в турбулентном воздухе за лесозащитной полосой: почти уже севший аппарат вдруг поднимает метров на пять. Поступательная скорость относительно земли — ноль!.. Я подумал: «Это — Лилиенталь! Нужна очень большая смелость даже для сверхумелого!»

Здесь недавно произошло ЧП: разбился студент ХАИ на дельтаплане собственной конструкции. Но дельтаплан тут ни при чём. Анархия!

И произошло это на глазах у многих.

Накануне харьковчанин с его дельтапланом были сняты техкомом с соревнований как неподготовленные. Но студент, затаясь в своём упорстве, на следующий день самовольно втащил дельтаплан на самый верх южного склона Узун-Сырта и от памятника прыгнул с обрыва, неуверенно поплыл, словно без руля и ветрил, над южной долиной. Казалось, все кончится хорошо. Но вдруг дельтаплан задрал нос, потерял скорость, сделал клевок, снова задрал нос, и на втором клевке метров с 10 — 15 врезался в землю. О горы, откуда я наблюдал, всё выглядело не так страшно. Казалось, в худшем случае парень сломает руку или ногу. Но студент не поднимался. Подъехал автобус, началась суета, оказание первой помощи. Но до Феодосии беднягу не довезли — скончался, не приходя в сознание.

Все были подавлены. Я думаю, такая «бесхозность» — дельтапланеристы пока действуют «самостийно», вне всяких ведомств — ещё дорого обойдётся этим отважным людям.

Смельчаки по легкомыслию или неосведомлённости пытаются летать даже ночью. Я им заметил: «Подумайте о том, что даже птицы дневные почему-то ночью не летают. Не имея приборов, не доверяйте своему „чутью“ — не видя в темноте земли, горизонта, летать так же безрассудно, как пытаться летать в облаках без приборов „слепого полёта“.

Ты-то знаешь, что в 1924 году первым из планеристов здесь сложил голову на планёре своей конструкции и постройки морской лётчик Клементьев, а теперь вот первым из дельтапланеристов погиб молодой харьковчанин Василий Дроздов. И хоть он сам виновен в своей гибели, я кричу: «Вечная память дерзновенному!»

Поистине прав Пушкин:

Всё, всё, что гибелью грозит,Для сердца смертного таитНеизъяснимы наслажденья…

(Вспомнилось, как мы с тобой и Наденькой Красновской были в Доме кино и как ты воодушевлённо говорил нам о глубинном смысле этих потрясающих строк.)

А изобретение это гениальное. Это не возврат! Усовершенствовать нечего — можно только портить.

И вот какая родилась мысль.

Пансионат у моря есть. Под горой оборудовать посадочные площадки, потеснив слегка виноградники. Сделать простейший подъёмник. При небольшой администрации и хороших тренерах гора в Коктебеле обрела бы вторую авиационную жизнь! Лучшего места для дельтапланеристов и искать не надо.

Я полон оптимизма и отчаянных идей. В выходной день исходил здесь все тропы. Запомнилась ночь в горах, беседа у костра со случайными знакомыми, чай из родниковой воды, южное чёрное небо и крупные звезды. В такие моменты забываешь, кто ты и где ты.

Обнимаю, твой Жос.

P. S. Вчера не отправил тебе письмо, зато сегодня воплю от радости: удалось попарить на дельтаплане!.. Приземляясь, упал, но ушибся не больно. Охоту не отбил!

Будь! И мне пожелай того же».

Читая письмо, Стремнин представил задорно смеющиеся, с искорками глаза друга, его вихрастую, выгоревшую шевелюру, ещё более выгоревшие баки и усы, заведённые Георгием будто для того, чтобы прятать в них непокорную, вечно рвущуюся наружу улыбку и облупившийся нос. Не откладывая, Сергей написал Жосу, что надумали они с Серафимом Огарёвым и Евграфом Веселовым в отпуск отправиться на Эльбрус покататься на лыжах. В письмо вложил вырезку из «Комсомольской правды» под заглавием «На крыльях — с Эльбруса». В ней говорилось:

«Впервые в мире групповой полёт на дельтапланах с вершины Эльбруса совершили Виктор Овсянников, Александр Амбуркин, Олег Болдырев, Михаил Котельников и Владимир Граф. Поднявшись со своим громоздким снаряжением на восточную вершину Эльбруса, они погожим августовским днём стартовали вниз. Необычная стая пролетела над ледниками и каменными осыпями Эльбруса… Самый дальний полет совершил руководитель группы, ленинградский инженер, мастер спорта В. Овсянников, пролетевший 25 километров и эффектно приземлившийся в самом центре стадиона турбазы „Иткол“.

Заканчивалась заметка так:

«Ещё никому в мире не удавалось совершить полет с такой высоты одновременно группой спортсменов».

На полях газетной вырезки Сергей написал:

«Не пойми, что подзадориваю тебя — будь осмотрителен и аккуратен в своих балансирных полётах: хоть ты и лётчик, а учиться летать на этой штуке, очевидно, нужно сызнова?! Не так ли?.. И всё же… хочу зажечь тебя идеей побывать с нами на Эльбрусе… Вот бы порадовал нас и собой, и своим дельтапланом!

Выходя как-то из ангара, Тамарин нос к носу столкнулся с Верой Гречишниковой — программисткой из лаборатории профессора Ветрова, отчаянной авиаспортсменкой, чемпионкой Союза по высшему пилотажу. Она почему-то вспыхнула и опустила глаза, но он не придал этому никакого значения и чуть подался в сторону, чтобы пропустить её — вечно устремлённую куда-то и озабоченную. Но она задержала его, вскинув свои «квадратные» глаза.

— Жос!.. А мне все снятся полёты на ваших скоростных самолётах!

— Понимаю, — кивнул он. (Тамарин, очевидно, и не догадывался о её симпатии к нему, но он хорошо знал о её страстном желании стать лётчиком-испытателем института.)

Она заговорщически прищурилась, и на лице её возникло некое подобие улыбки. Жос подумал, что Вера могла бы быть даже привлекательной, если б немного занялась собой, сумела бы вытравить из глаз этот отпугивающий блеск фанатички летания и пробудить в них хоть намёк на кокетливую улыбку.

— Чего только во сне в голову не лезет! — сказала Вера. — Сижу я будто бы в приёмной нашего министерства и вижу на столе чистый бланк с подписью зама. И тут как током меня шибануло: «А что, если?..» Оглянулась по сторонам — никто не смотрит. Я цап этот бланк и спрятала на груди. А когда примчалась домой — настрочила на бланке предписание вашему начлету предоставить мне тренировку и зачислить в отряд лётчиков-испытателей… Как тогда, помнишь?..