Богдан Сушинский - Французский поход
39
– Скажите, князь, вы бы согласились взять меня в жены? – Это к графине вдруг пришло отрезвление, которого Гяур с почти детской стыдливостью опасался.
Графиня стояла у зеркала и осматривала свое плотно обхватывающее стан платье.
– Что вы сказали? – повертел головой Гяур, все так же стыдливо дотягиваясь до разбросанной полу одежды. Но тут же спохватился и, приподнявшись на локте, очумело посмотрел на графиню. – Вы предлагаете?… То есть я хотел сказать… – поспешно одевался Гяур, – что мне послышалось, будто вы согласны стать моей женой?
– Я так сказала? Стать вашей женой? Вот что делают с женщинами страсти.
– Значит, это была шутка?
– А вы, конечно, мечтаете видеть меня своей женой, мой кроткий князь? По крайней мере, мечтали до этой постели?
– Если говорить честно… Если честно, то нет, не мечтал.
– Да-а? – игриво и немного растерянно произнесла Диана, не ожидавшая такой прямоты. – Нет ничего страшнее в любовных делах, чем откровенность. Теперь я начинаю понимать, что добиваются ее от любимых мужчин только глупые женщины.
– Не смейте так. «Глупая» – это не о вас. А не мечтал, потому что даже мечтать боялся.
– Опять вы все испортили, монсеньор, – это ее «монсеньор» было тем ее словцом, которое всегда свидетельствовало, что настроение графини действительно испорчено. Для Гяура оно было не в новинку. – «Боялся мечтать». В устах рыцаря и воина такие слова звучат еще пошлее, чем в устах придворного лакея-повесы, с которыми нам, скучающим без мужей и кавалеров, графиням, увы, тоже нередко приходится грешить. Но вы-то, вы-то… – князь, полковник; молодой, сильный, достаточно красивый и благоразумно невоспитанный. Правда, основательно беден, насколько я могла понять.
– Вы правы, сударыня: благоразумно беден, – холодно подтвердил Гяур. Он не желал, чтобы кто-либо решался обсуждать с ним проблемы, связанные с его состоянием, даже графиня де Ляфер.
– Но вы находитесь на службе короля Польши. Да и здесь, во Франции, надеюсь, у вас будет неплохое жалованье…
Гяур не ответил. Пора было заняться одеждой.
«Сапоги есть, камзол есть. Сабля?… Хоть бы Диана помолчала. Где же эта чертова сабля? Господи, как же она оказалась за трюмо?»
– Нет, вы правы, мой юный князь, – вдруг согласилась графиня, почувствовав, что предоставлена в этом странном диалоге сама себе. – Я, конечно же, не собираюсь снисходить до роли вашей жены. Да это и невозможно.
– Почему же невозможно? – приободрился Гяур, ощутив наконец на поясе вес длинной драгунской сабли, без которой в последнее время он чувствовал себя все неувереннее, даже в пропахшей французскими пряностями постели.
– Это невозможно, монсеньор, по такому количеству причин, что мне даже не хочется перечислять их.
Сложив руки на груди, Гяур прошелся по комнате и остановился напротив графини.
– Да в этом и нет необходимости, – подавленно проговорил он. Однако, не желая выглядеть жалким, все же добавил: – Достаточно вашего приговора: «Невозможно».
– Но стоит ли отчаиваться? – по-матерински улыбнулась графиня, гладя его по щеке. – Украина и Франция не так уж далеки друг от друга, как мне казалось раньше. Надеюсь, вы понимаете меня? – И, усевшись в кресло, уже совершенно иным, сухим деловым тоном произнесла: – А теперь присаживайтесь, князь, и поговорим о том, ради чего вас, собственно, и пригласили сюда.
– Простите… Я-то считал, что приехал сюда ради тех нескольких минут, которые мы только что пережили.
Диана громко, и, что самое страшное, совершенно неподдельно рассмеялась.
– Как же вы милы, мой неискушенный в интригах князь. Мне бы так не хотелось разочаровывать вас! Но такова жизнь, се ля ви. Поэтому – о деле. Прежде, чем отбыть сюда, я оказала вам одну мелкую услугу. Прелестная нищенка Власта, она же Власта Ольбрыхская, поскольку пани Ольгица Ольбрыхская, кстати, вовсе не нищенка по своему происхождению, а особа весьма знатного польского рода…Так вот, графиня Ольбрыхская удочерила ее. И сейчас Власта находится в моем небольшом имении Ратоборово. Это в Украине, недалеко от города Самбора. Власта отправилась туда с заверенным двумя нотариусами письмом, в котором говорится, что моей волей досточтимая госпожа Ольбрыхская назначается полноправной управительницей имения. Кроме того, Власта увезла с собой купчую, в которой утверждается, что после Рождества Христова, якобы после выплаты мне чисто символической суммы злотых, в которых, как вы понимаете, я совершенно не нуждаюсь, она становится полноправной владелицей этого имения. За исключением небольшого особнячка. Его я, так, на всякий случай, – улыбнулась она обворожительной улыбкой, – пока оставляю в своем владении. Вдруг во Франции мне опять не повезет.
– В любом случае это неслыханная щедрость с вашей стороны, графиня.
– Не такая уж неслыханная, если учесть, по крайней мере, два обстоятельства. Во-первых, по такой же щедрости это имение досталось мне самой. От одного из влиятельных покровителей, который вскоре, – снова повернулась к нему лицом графиня, все остальное время она предпочла говорить, стоя спиной, – погиб при каких-то странных обстоятельства. Кажется, на дуэли.
– И вы до сих пор ужасно «сожалеете» об этом?
– Еще бы! Ведь он погиб, так и не востребовав от бедной де Ляфер то, что ему причиталось бы как щедрому, бескорыстному покровителю. А как он рассчитывал на это!
«Значит, речь идет не о графе де Брежи, – с облегчением отметил про себя Гяур, – поскольку тот еще не исчез «при странных обстоятельствах, кажется, на дуэли». А ему очень не хотелось, чтобы в этой истории был замешан посол. Хотя какое это имеет значение?»
– Во-вторых, я не зря говорила, что она вступит во владение только после Рождества. То есть в том случае, если я смогу вернуться в свой замок, не опасаясь плахи или подземелья.
– Неужели такая опасность все еще существует?
– И, в-третьих, если лично вы, мой суженый, окажете мне столь же несущественную услугу. Только уже здесь, во Франции.
– Услугу? Я?! Позвольте, какую же услугу я способен оказать вам в этой чужой для меня стране? – медленно поднимался Гяур.
– Сидите, сидите, мой нетерпеливый князь. Мне удобнее говорить с вами, созерцая сверху, нежели все время смотреть на вас, как гном на великана. И к черту условности, придворные этикеты. Я не стану утверждать, что за меня уж совершенно некому похлопотать перед королевой или первым министром. Рыцари в этом благословенном королевстве, слава богу, пока еще не перевелись. Тем не менее…
– Говорите, говорите. Я готов слушать вас.
– Завтра Хмельницкого, Сирко и вас принимает королева-регентша Анна Австрийская. Это так? Мои люди ничего не напутали?
– Если за то время, пока мы добирались до вашего пристанища, при дворе короля Людовика XIV ничего не изменилось.
– Здесь столетиями ничего не меняется, монсеньор. Я уже говорила, что перед кардиналом, принцем Конде, да и перед самой королевой, за меня есть кому похлопотать, и это правда. Но вы – иностранец. В вашем расположении, как и в ваших войсках, королева сейчас крайне заинтересована. Поэтому ваше прошение может куда больше повлиять на способ мышления этой кастильской сумасбродки, чем прошения некоторых наших ходатаев. Разве не так, монсеньор?
– Иностранному послу отказывать, очевидно, будет труднее, – согласился князь.
Графиня решительно открыла стоящий на столике ларец и извлекла из него небольшой пакет.
– Здесь письмо. Оно написано моим адвокатом, но от вашего имени – вы уж извините. В противном случае вам пришлось бы писать его самому, со всеми теми ошибками и драгунскими фразами, которые вы бы налепили в нем.
– Не могу же я тягаться с адвокатом, – безропотно проглотил и эту пилюлю Гяур.
– В нем вы просите королеву издать вердикт о прощении графини де Ляфер всех ее проступков, что даст ей возможность спокойно вернуться на родину.
– Об этом должен просить я?! Согласитесь, это действительно неожиданно.
– Если вы спросите, почему я обратилась именно к вам, разговор будет прекращен.
– Я не спрошу этого.
– Попробовали бы. Итак, вердикт о прощении. В этом весь смысл письма. На словах же попытайтесь объяснить королеве, что, будучи в Варшаве, графиня – и в этом нет лукавства – немало сделала для того, чтобы правительство Польши разрешило вам отбыть на переговоры и собрать полки наемников. Это более весомый аргумент, чем может показаться на первый взгляд.
– Главное, что в этом заключена святая правда.
– Нет, главное – в другом: Франция терпит поражение в войне с Испанией, а королева-регентша – по крови испанка [39] или же испанка-полукровок. Король еще не достиг возраста полноправного монарха. Есть люди, готовые воспользоваться этим. Причем их немало, и довольно влиятельных. Вот почему вы и ваши воины столь нужны сейчас королеве. Как, кстати, и кардиналу Мазарини, любимцу папы Урбана VIII [40] . Точнее, первому министру Мазарини, который буквально задавил французов непомерными налогами, вызывая у них все большую неприязнь. Как, впрочем, нужны и принцу де Конде, он же – Луи де Бурбон, герцог Энгиенский…
