Марина - Алия Амирханова
– Софья, что ты такое говоришь! За что меня должны арестовать.? Пусти, ты задерживаешь меня, а девушке нужна срочная медицинская помощь.
– Нас точно не выпустят из страны! Столько сил и денег!.. Всё будет напрасно, – молила она мужа.
– Софья, мне не нужна свобода путём предательства. Я – врач. – и он, высвободив руку, вышел из квартиры.
Марину поместили в стационар. Семён Давидович поставил в известность милицию и протокольно зафиксировал состояние здоровья девушки на момент её поступления в больницу. Лёня после школы бежал к Марине и оставался у неё до поздней ночи. Когда ей стало немного легче, она стала рассказывать.
– Они били… по очереди. Ты знаешь, я видела их глаза, полные ненависти и злобы. Старались бить поточнее: по ногам, в живот. Били долго, пока сами не устали…
– Хватит, Мариночка, не терзай ни себя, ни меня, – целуя и гладя руку девушки, взмолился Лёня.
– Лёнечка, я не хочу так жить, лучше уж умереть, – из глаз Марины катились слёзы.
В палату заглянула медсестра: “Никитина, к тебе из милиции”. Вошёл милиционер, оглянулся по сторонам.
– Смотрю, Никитина у тебя отдельная палата. Хорошо устроилась.
– Что вы такое говорите! – вмешался в разговор Лёня, – Вы посмотрите на её состояние, её же чуть было не убили!
– А вы, похоже, сын доктора Шнейдера.? Кем вам приходится потерпевшая?
– Мы учимся с ней в одном классе. Какое это имеет значение? – юноша негодующе посмотрел на милиционера.
– Ты глазами-то в меня не стреляй. Что-то других одноклассников я не вижу. Почему именно ты, а никто иной? Может, вы родственники?
– Я ещё раз вам повторяю: мы одноклассники.
– Что здесь происходит? – в комнату вошёл Семён Давидович. Увидев милиционера, он сказал.
– Лёня, ты пожалуйста, выйди, милиционер хочет поговорить с Мариной.
– Вот именно, с гражданкой Никитиной, – и милиционер уселся на стул, на котором минуту назад сидел Лёня.
Молодой человек вместе с отцом вышел из палаты. Отец, взяв сына за локоть, отвёл в сторонку. Шёпотом он стал наставлять его.
– Ты что, вообще ничего не понимаешь? Это же милиционер, любое твоё необдуманное слово погубит всех нас, и Марину в том числе. Они же специально провоцируют, вынуждают тебя сорваться, а потом так переиначат твои слова, что на любую статью потянет, и не отвертишься. Пойми, сынок, нельзя поддаваться на провокации. Выдержка – единственное наше спасение. Иди домой, придёшь позже.
А в палате у Марины милиционер, между тем, вёл допрос девушки.
– Итак, Никитина, ты утверждаешь, что за так просто, без причины детдомовцы избили тебя. Почему же они не делали этого раньше?
–Почему, делали, но так сильно впервые… Раньше Маргарита была жива. Она заступалась
– Маргарита – это дворничиха, которая?
– Да.
– Мой тебе совет, и передай своим покровителям: это дело лучше замять. Война закончилась недавно, дети остались сиротами, потому что их родители героически сражались за Родину, а не то что некоторые, вроде твоей мамки. За что им тебя любить? Фашисты издевались над их близкими. Пойми ты это, дура и терпи.
– Чем они сами лучше фашистов, если такое творят? – тихо произнесла Марина.
– Ты что такое говоришь! – лицо милиционера перекосила злоба. – Детей героев фашистами обозвала! Да я тебя сгною в тюрьме! – и он в негодовании встал со стула. – Мало они тебя!..
В это время в палату вошёл Семён Давидович.
– Что за крики, товарищ милиционер? Вы почему нарушаете режим больницы? – и врач строго посмотрел на милиционера.
– На каком основании Никитиной предоставили отдельную палату? Она что, ваша знакомая?
– Ей была предоставлена отдельная палата по медицинским показаниям. Ещё вопросы есть? Если нет, то покиньте помещение. Больная должна принять процедуры. Очень жаль, товарищ милиционер, что во всём этом деле вас заинтересовала лишь отдельная палата, а не состояние больной.
– Чёрт знает, что творится в этой больнице! – и милиционер, хлопнув дверью, выскочил из палаты.
Марина тихонько плакала. Семён Давидович подошёл к девушке и присел на край постели.
– Не плачь, милая. Мы тебя вылечим, краше прежнего станешь, а что касается милиционера, так у него профессия такая – подозревать всех. Всё будет хорошо, – и Семён Давидович вышел из палаты.
Он шёл по коридору, и тревожные мысли не покидали его.
Что всё будет хорошо, так это вряд ли… Что тот служака представит всё в негативном свете, это не вызывало сомнения. Милицейский начальник сообщит в высшие инстанции – это тоже реальность. Машина фабрикации дела закрутилась, она будет лишь набирать обороты. И это тоже факт.
Такие нерадостные мысли тяжёлой ношей легли на плечи доктора, и весь он как-то согнулся, походка стала медленной, взгляд потух. Он боялся, но конечно же, не за себя – за сына, тот уже совершеннолетний. Как он перенесёт эти лживые обвинения, которые будут базироваться на человеческих пороках, таких как трусость, угодничество, желание выслужиться любой ценой? Как он перенесёт открытое проявление несправедливости и собственное бессилие что- либо изменить?.. Не сломается ли?
Марина уже как месяц лежала в больнице. А между тем, занятия в школе закончились и началась подготовка к экзаменам. Для Марины и Лёни они были выпускными, молодые люди заканчивали десятый класс.
Семён Давидович собирался к директору школы. Директрисой была Елена Аркадьевна – женщина пятидесяти лет, в прошлом фронтовичка, дошедшая до Берлина и имеющая множество наград. Семён Давидович хотел попросить у неё разрешение для Марины сдавать выпускные экзамены. Конечно, девушка пропустила много уроков, но к счастью, его сын Лёня учился в школе только на «отлично», и он помог Марине устранить пробелы в знаниях. Опираясь на всё это и надеясь, что Елена Аркадьевна помнит, как он однажды, можно сказать по кусочкам, собрал руку её дочери после неудачного падения с высоты. Он сделал девушке сложнейшую операцию, так хорошо, что лишь пара незаметных шрамчиков остались свидетелями произошедшего. Разумеется, доктор нисколько не кичился подобным успехом. Если говорить честно, то успехов у него было достаточно. Он просто вспомнил об этом случае, лишь собираясь в школу. Семён Давидович надел свой костюм с орденами, которых было у него тоже много. Жена, увидев на муже парадный костюм забеспокоилась.
– Сёмушка, сегодня не девятое мая, по какому случаю ты так нарядился? – встревожено глядя ему в глаза, спросила она.
– Не беспокойся, Софьюшка, я всего лишь иду в школу, – ласково ответил он, нежно поцеловав жену в лоб.
– Проблемы у Лёни?
– Нет, нет, я по другому поводу.
– Значит, насчёт Марины… Сёмушка, вылечил и хватит! Выпиши девушку, и всё забудем, как страшный сон. Я прошу тебя! – в её глазах стояли
