Артур Черный - Комендантский патруль

— Молдаване есть?

Несколько голосов сразу отвечают:

— Есть. А шо трэбэ?

— Да кафель надо срочно в квартире положить…

— Червонец рублев плитка!

Фашист смущается:

— Да, не, червонец много. Давай по шесть?

Молдаване возмущенно:

— А ну-ко убирывай ноги-то!»

Всех четверых для разбирательства доставляем в отдел. Это весь улов зачистки.

В 06.30 новое построение на новую зачистку. Вместе с вояками комендатуры, Временным отделом Октябрьского района и двумя отрядами ОМОНа мы выходим на берег Сунжи у того же ж/д вокзала.

Сунжа! Желтая патока вод кипит в быстром потоке коварной реки, подпрыгивает на обваливающихся гребнях, закручивается в беспокойном омуте подводных ям. Кажется, отгнившие руки утопленников хватаются за спасительные щепки проносящегося по поверхности мусора, машут над бездной своих смертей синими кусками распухшего мяса. В глухом, накаленном ропоте волн еще слышны некнижные трагедии прошлых дней.

Железнодорожный вокзал Грозного. Кровавый Новый год 1995 года. Первый штурм города. Расстрелянная здесь 131-я майкопская бригада Внутренних войск, все пацаны по девятнадцать лет. Шестидесятичасовой бой в полном окружении, гибель более пятисот из семи сотен. Сгоревшие заживо в подбитой броне, утонувшие в холодной реке, разорванные на части перекрестным огнем люди…

Невозмутимая Сунжа катит среди прибрежных руин талую грязь своих вод…

Мы бродим в звенящей тишине по дворам, обламываем ветки затянувших тропинки деревьев. Среди сплошной зелени майских ковров прячутся черные провалы самокопанных нефтеколодцев. Огромная яма в двадцать-тридцать метров глубиной собирает у себя на дне выступающий из земли нефтеконденсат. Потом из него путем нехитрой варки-переварки (почти что самогонный аппарат, только в увеличенном масштабе, мини-завод) получают вполне неплохой бензин, который прямо от производства можно заливать в баки. Качество чеченского нефтеконденсата столь высоко, что даже без первичной его обработки в критический момент последний можно заливать сразу в бак. Машина поедет.

В нескольких дворах мы находим натыканные, один на другом, мини-заводы. Раньше их взрывали или просто демонтировали трактором. Но теперь взрывать запретила прокуратура, а тракторов у нас нет. Мы просто проходим мимо.

Весь день я сплю. После вечернего развода начинается совещание под руководством Рамзеса Безобразного. Мы набиваемся в тесной душной комнатенке с громким названием «рабочий кабинет участковых», уныло смотрим перед собой и толчем воду в ступе. Безобразный, никогда не руководивший ничем, кроме домашнего курятника, пытается выяснить животрепещущие вопросы организации работы и секреты возможного вознесения службы участковых над остальными подразделениями отдела. Наши успехи ему нужны не для работы, а для собственного взлета в глазах Тайда, которому он невесть что пообещал. Рамзес каждый день докладывает Тайду обо всем, что происходить в РОВДе, а попросту, стучит на нас.

Я и остальные контрактники жуем слюни, ковыряемся в носах, чешем в затылках, вздыхаем и нетерпеливо желаем смерти Рамзесу. Нам неинтересны вопросы службы. Мы не понимаем пустую демагогию, разводимую начальством изо дня в день, и уже не хотим ничего делать. Весь разговор от начала до конца ведется на чеченском языке. Местные спорят с Безобразным, что-то пытаются ему доказать. Глухая канонада словесных холостых выстрелов врывается в одно ухо Рамзеса и загрязненная мыслями мерзавца выскакивает из другого.

Проходит целый час. Я, не обращая уже ни на кого внимания, сплю в углу дивана, обняв руками автомат. Всклоченные обрывки снов хватают мое отключенное сознание, тащат в какую-то черную пропасть, набитую диким зверьем, которое разрывает меня на части. В разные стороны летят оторванные руки, ноги и куски туловища… Я открываю глаза: та же бессмыслица неменяющегося уныния машет у самого моего лица мелькающими руками и косыми от напряжения ртами. Лица медленно плывут перед глазами, ползут по потолку, разваливаются на части и…

…Та же пропасть, та же кровавая картина тоскливой моей гибели…

23 мая 2004 года. Воскресенье

Намеченная на 05.00 зачистка игнорируется мною беспробудным сном.

Тамерлан распускает нас по своим участкам. Я с Ханом Мамаем до самого обеда раскатываю на его «Волге» по разным делам последнего, смысл которых мне непонятен с самого начала. Хан останавливается то в одном месте, то в другом, с кем-то встречается, кому-то что-то обещает, прыгает в машину, и мы едем дальше. В раскаленном от жары салоне я то и дело теряю сознание, окунаясь в счастливые сновидения. Рваными кусками своих проспектов и улиц в картины тревожного сна втискивается дымящийся под солнцем город.

Опостылевший своей убогой теснотой, сонными мухами и скукой, кубрик встречает меня уже в полдень, когда Хан, сморенный пеклом дня, наконец уезжает домой.

В кубрике, спрятавшись от всего мира, а больше от самого себя, пыхтит над испариной раскаленной электроплитки Ара. Он колдует над какой-то ухой из ржавых рыбных консервов, то и дело пихая отвратительную рыбу себе в рот. Ара скоротечно жалуется на полный завал в своей бумажной работе следователя, после чего, убрав кастрюлю под стол, мгновенно засыпает на кровати.

Я еще долго ворочаюсь на промокшей от пота простыне.

В отделе, несмотря на официальный рабочий день, с самого утреннего построения ни души. Контрактники прячутся по кубрикам или развлекают в кафе свои желудки, затекшие от консервов, иной пищей, местные хоронятся по домам или также скрашивают за соседними столиками досуг. Начальство в лице Тайдов, Рэгсов и Безобразных в такие воскресные дни обычно отсутствует. Остается загадкой, для кого именно они объявляют рабочими днями все выходные. Впрочем, везет нам с такими днями безделья довольно редко.

Поздним вечером, уставшие, непривычные к жестокой жаре русские собираются в нашем кубрике скопищем в семь-восемь человек. Начинается вечернее застолье. Пьяный бес вылезает из расплавленных водкой мозгов. И люди без конца горланят русские-народные, блатные-хороводные, подливают водки в опустевшую посуду, не дают мне отдохнуть… Только глубокая ночь растаскивает веселый хоровод праздного разгула по своим комнатам. Павших подбирают товарищи, раненые уползают сами…

Сегодня в Кара-Юрте Гудермесского района на фугасе подорвали вояк. Есть погибшие.

24 мая 2004 года. Понедельник

Зачистка на 12-м участке. С Тамерланом и обоими Бармалеями я сижу в гостях у их знакомого. Хозяйка беспрестанно подкладывает нам домашнее печенье, подливает горячий чай. Разговор ведется на чеченском, и ни одного слова я не понимаю. Однако хозяин замечает это и, чтобы не обидеть гостя, переходит на русский. Говорят о всякой бытовой ерунде.

Проверив паспортный режим на том огрызке жилого сектора, бывшего когда-то улицей, мы молча сидим у огородных заборов перед самой дорогой. Голубая нежность раннего утра уступает место горячему свету дня, который загоняет нас в ветвистую тень влажных яблонь. Прислонившись к переплетенным сухим изгородям, запрокинув головы, мы медленно закрываем глаза и молча ждем конца зачистки.

Из-за поворота выходят два пэпээсника:

— Все! По домам!

В отделе, как и вчера, в течение дня нельзя встретить ни одного человека. Сказывается отсутствие на рабочем месте Тайда, который последнее время взял моду куда-то исчезать до самого вечера.

Долгая жара текущего дня коротается нами в наполненном духотой кубрике, где мы проводим время своей походной жизни за игрой в карты и сном.

На вечернем разводе мы считаем свои потери в службе. Приказом начальника, по достижению пенсионного возраста, уволен участковый Неуловимый. Одним трусом в отделе стало меньше. Другой участковый, чеченец Апейрон, перевелся в МЧС. Одной головной болью у Тайда стало меньше.

Апейрон — парень неплохой, даже добрый, но горячий, нервный и обидчивый. Появлялся он на службе редко, по два-три раза в неделю, работу не знал и работать не умел. Когда ему Тамерлан выговаривал за просроченные материалы, тот кричал на своего начальника, со злости бросал бумаги ему на стол и от обиды на целую неделю вообще исчезал из отдела. Вот и прозвали его Апейроном, как какое-то неопределенное понятие в философии, которое есть, но его никто никогда не видел. Однажды Тамерлан очень метко выразился в отношении Апейрона: «Его только на драку можно с собой брать. На работу бесполезно».

Тайд как-то раз решил уволить Апейрона лично, как самого безответственного и бестолкового участкового, и вроде даже подготовил приказ. Но огласить его перед строем не успел. В день своего увольнения Апейрон украл племянницу Тайда. По чеченским обычаям, укравший женщину обязан на ней жениться, что Апейрон и сделал. Участковый стал прямым родственником Тайда. По чеченским обычаям, родственник обязан помогать своему родственнику во всем и везде. Приказ об увольнении не увидел никто. Стиснув зубы, Тайд оставил за новоявленным родственничком его место работы.