Станислав Олейник - Правоверный
— Из стремительно несущегося поезда надо прыгать задом и назад, и приземляться на согнутые ноги. В момент касания земли нужно мощно оттолкнуться и какое-то время бежать по ходу поезда. — И запомни, — наставлял Фила Моррисон, — главное, при падении не касаться руками земли. Ноги сами вынесут тебя. Если коснешься руками, сразу падение, и смерть. Понял?
— Да, сэр! — отчеканил Фил.
— Ну, раз понял, давай приступим к тренировке. Начнем с самого простого, — трамвая…
…На эту тренировку ушла целая неделя. И хотя он был весь в синяках и ссадинах, но похвалу инструктора, все же получил.
Уже около двух месяцев, как Филипп Джексон в Нью-Йорке, в неправительственной организации «Дом свободы». Хотя он и привык ничему не удивляться, но все же город, в котором он оказался и, теперь уже не проездом, постоянно продолжал удивлять его. Конечно же, впечатление на него произвел Манхэттен с его знаменитыми Сохо, Гарлемом, Гринвичем, о которых так много написано в романах и остросюжетных детективах.
Этот остров жил отличной от мегаполиса жизнью. Здесь царили свои неписанные законы, свои обычаи, свой образ мышления. И здесь же находился знаменитый Брайтон-Бич, — столица советской эмиграции, основанной для себя «отщепенцами», «диссидентами», и прочими, так называемыми элементами, попавшими в Америку в разные времена, и не для того, чтобы в ней раствориться, а для того, чтобы устроиться и жить здесь по своим собственным законам.
Посещая Брайтон-Бич, Фил любил бывать в еще редких тогда, русских магазинах, торгующих сразу всем, и поэтому напоминавших собою, обыкновенные советские сельпо и райпо. И даже ресторан, который он однажды посетил, напомнил ему второразрядную советскую забегаловку.
Но это была середина восьмидесятых…. Процветание Брайтон-Бич было еще впереди. И те, кто создаст из него один из респектабельных районов Нью-Йорка, насыщенный туристами, звездами советских театров и эстрады, прекрасными ресторанами и барами, — еще ходили у себя на родине с комсомольскими и партийными билетами в карманах. Они еще вовсю клеймили позором на комсомольских и партийных собраниях все тех же «отщепенцев», «диссидентов» и прочих «дентов».
Разбирая и просматривая дела эмигрантов, которые изъявили желание возвратиться на родину, в Советский Союз, он видел, что это желание исходит отнюдь не из идеологических соображений, или любви к ней ее заблудшего сына, а по банальной причине трудностей, с которыми пришлось в этом свободном мире столкнуться. И, как ни крути, родина, которую они не так давно кляли и проклинали, оказалась для них лучше…. А, что? Жилье дармовое. Жизненный уровень, хотя и не высок, но жить можно. И не надо бояться, что завтра окажешься у мусорного ящика. Где бы не работал, и сколько не работал, а зарплата все равно идет. И образование, и медицина, — все бесплатное. А тут? А тут нужно вкалывать, и за все платить…
… Знать бы этим «возвращенцам», что буквально менее чем через десять лет, их родина исчезнет с политической карты мира, а отдельные, появившиеся в ее недрах суверенные государства, в одночасье провалятся, нет, не в дикий, а в дичайший капитализм, а некоторые и в средневековье. И визитной карточкой этих государств, всех, без исключения, станут нищета, мусорные ящики, и безработица…
Сырое зимнее утро нудным дождем барабанило в оконные стекла рабочего кабинета. Серый туман навис над огромным мегаполисом, окутав его своей промозглой пеленой.
Фил занимался своей обычной рутинной работой, которая день за днем, длилась уже почти два месяца.
Сейчас он готовился на доклад к своему шефу Марку Стивенсу.
Марк Стивенс — руководитель Советского сектора «Дома свободы», сидел в своем уютном кабинете, и просматривал список бывших советских граждан, добивающихся возврата на родину.
Пригладив рукой, остатки шевелюры, он посмотрел на часы. Через три минуты придет на доклад его новый сотрудник Филипп Джексон, — он же бывший советский спецназовец. Стивенс был знаком с его досье. Придраться было не к чему. Проверка его была жесткой и разнообразной. Поэтому, с точки зрения безопасности с ним все нормально. Кстати, проверку никто пока и не прекращал. Периодически за ним работает «наружка», слуховой контроль и агентура. И, к счастью, все чисто: С женщинами достаточно осторожен. Вне службы знакомых не заводит. Иногда посещает на Брайтон-Бич магазины, один раз побывал в ресторане, но ничего подозрительного. «Подставленный» ему «голубой» потерял два передних зуба. На службе в «Доме», наиболее близко сошелся с одним из сотрудников Яковом Фишманом. Фишман отзывается о своем новом приятеле, только положительно.
Стивенс подошел к бару, налил полстакана неразбавленного виски и залпом выпил. Бросив в рот дольку лимона, вернулся к столу. Удобно устроившись в кресле, взял со стола пачку «Кемэл», покрутил ее в руках, понюхал и отбросил в сторону. Из-за появившегося недавно кашля, доктор рекомендовал ему ограничить курение.
Бросив задумчивый взгляд на двери, в которых вот-вот должен появиться его новый сотрудник, он снова вернулся к нему мыслями. Что-то в этом Джексоне, ему, все же, не нравилось. Что? Он и сам не знал. Но интуиция его никогда не обманывала. О своих сомнениях он еще вчера доложил своему шефу, но тот лишь посмеялся над его мнительностью. Вот и все…
— Какая «подстава»? — смеялся тот. — Парень в плен не сдавался. Его взяли у подбитого муджами вертолета. По-моему, Марк, у тебя мания преследования…
…Уже довольное длительное время, в каждом перебежчике из Советского Союза Стивенс видит «подставу» КГБ, а в ней, — «ликвидатора», направленного на уничтожение его, — бывшего старшего уполномоченного Особого отдела КГБ по ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии), капитана Мягкова ушедшего на Запад еще в 1973 году.
…1973 год. Старший оперуполномоченный военной контрразведки капитан Мягков Николай Васильевич, сопровождает в разведывательной поездке по Западному Берлину группу офицеров ГРУ. Такие поездки всегда были под «оком» КГБ. Но на Запад тогда из числа «грушников» никто не ушел, а ушел он, сотрудник КГБ, их сопровождающий. Ушел, прихватив с собой рабочую тетрадь с законспектированными приказами КГБ, списками бывшей у него тогда на связи агентуры, как из числа советских, так и немецких граждан.
И хотя прошло уже более десятка лет, он продолжает панически бояться появления из его родной «конторы», ликвидаторов.
Зная его маниакальную боязнь расплаты за то прошлое предательство, начальство, хотя и через много лет, пошло ему навстречу. Из подразделения ЦРУ, его перевели на более спокойную работу в свой филиал, — «Дом свободы», в сектор, занимающийся эмигрантами из Советского Союза.
Будучи в оперативном подразделении ЦРУ, ему даже приходилось читать лекции в одном из учебных заведений этой спецслужбы, но, из-за пристрастия к виски, его от этой работы, отстранили.
Фил постучался в дверь и, получив разрешение, предстал перед шефом. То, что этот высокий, с испитым лицом полный человек, выглядевший старше своих сорока пяти лет, был русским, он не сомневался. В его безупречном английском, хотел он того или нет, все равно проскальзывал едва уловимый вологодский акцент.
Жестом, указав Филу на стул, он посмотрел на него цепким и острым, словно буравчик взглядом и, попросил коротко доложить о результатах проведенного тем анализа досье ряда эмигрантов.
Слушая, Стивенс не задал ни одного вопроса. Он похвалил Фила за профессиональную работу и, откинувшись в кресле, коротко сказал:
— Вот что, Джексон. Принято решение отправить тебя в командировку. Два дня на подготовку…. Как считаешь, хватит? Ну и пару дней на знакомство с Брайтон-Бич. Я слышал, ты давно хотел бы с этим районом познакомиться…. Все. Вопросов нет?
— Нет, мистер Стивенс.
— Вот и хорошо. Теперь иди к Говарду, ты знаешь, он в азиатском отделе. У него получишь подробный инструктаж…
Два дня изучения материалов по региону, куда он должен отправиться, пролетели быстро. Теперь было два дня отдыха.
Сегодня они с Яшей Фишманом договорились посетить один скромный ресторанчик, хозяином которого был потомок российского эмигранта еще времен гражданской войны.
Фил закурил сигарету, подошел к журнальному столику, и посмотрел на часы. 9.30. Сейчас должен позвонить Яша. Сбросив пепел в пепельницу, подошел к окну. Серое утро. Но, на удивление, ни дождя, ни тумана. Каменный колодец, который вряд ли можно было назвать двором, куда смотрело единственное окно его квартирки, был затянут дымкой, а если проще, — смогом.
Раздался телефонный звонок. Это был Яша Фишман. Проживал он в соседнем небоскребе у своего родного дяди, эмигрировавшего из СССР еще в шестидесятых годах. Родители Яши выехали в США немного позднее. В середине семидесятых. И проживали в настоящее время в Чикаго.
