Николай Виноградов - Подводный фронт

13 августа «К-2» дважды выходила в атаку — на транспорт и на тральщик. Оба раза фашистам удалось уклониться от торпед.

17 августа вечером подводники обнаружили транспорт противника, идущий на запад в охранении двух миноносцев. Полным ходом пошли на сближение. Но, увы, атаку пришлось прервать: не хватило плотности электролита. Аккумуляторная батарея выработала весь запас электроэнергии…

Было от чего впасть в уныние. Такой поход, столько проявлено смелости и настойчивости, столько возможностей — и все безрезультатно. Когда Гаджиев докладывал мне подробности, чуть не плакал от обиды.

Глядя на него, я решил для себя: в ближайший поход посылать Гаджиева нельзя. Просто нечеловеческие физические и психологические нагрузки пришлось испытать ему в последнее время. Мне подумалось, что он, как говорится, перегорел, что ему надо успокоиться и отдохнуть.

Плохо же я, оказывается, знал своего друга! Он никому никогда не давал поблажек. И сам не собирался их принимать.

7 сентября «К-2» вновь должна была отправляться в поход к Тана-фьорду. Гаджиев, узнав о том, что на этот раз на ней в качестве старшего должен пойти другой комдив, явился ко мне крайне взбудораженным и обиженным:

— Не понимаю, чем вызвано такое недоверие? — запальчиво спросил он.

Я начал объяснять, что вовсе не в недоверии к нему дело.

— Впрочем, не это главное, — сказал он. — Главное в другом — в интересах дела. Я двадцать с лишним дней отплавал на «К-2». Я знаю экипаж, знаю район боевых действий. К чему же посылать вместо меня человека, которому все придется осваивать заново?

— Тебе надо отдохнуть, Керим.

— Отдохнуть? В такое время? После войны отдохнем!

— Успокойся, Магомет, — сказал я и кивнул на графин с водой.

— Мне не той воды сейчас требуется, — горько усмехнулся Гаджиев, — не пресной — соленой. Она меня вылечит, она мне силы даст.

Я все же стоял на своем, и тогда Керим вдруг перешел на официальный тон:

— В таком случае, товарищ командир бригады, я прошу разрешения обратиться к командующему флотом.

Я пожал плечами — не поверилось, что Гаджиев, который вообще не любил обращаться с какими-либо вопросами к начальству, пойдет к Головко. Но буквально через час позвонил командующий.

— Тут ко мне Гаджиев прорвался. Жалуется на вас…

Ну что было делать с этим неукротимым Керимом? Он пошел в море на «К-2». И доказал всем нам лишний раз, что упорство в достижении поставленной цели — великая вещь.

Этот сентябрьский поход «К-2» стал знаменательным двумя событиями. Прежде всего тем, что 10 сентября в районе Вардё «катюша» первой из подводных лодок Северного флота осуществила минную постановку. Ставить мины морякам пришлось в очень сложных условиях — при плохой видимости, стесненности и мелководности района. Тем не менее задача была выполнена вполне успешно. Подводники точно рассчитали момент полной воды и место постановки. Всего было выставлено четыре минные банки в общей сложности из тринадцати мин.

Выполнение этой важной задачи уже позволяло считать поход успешным. Но подводники на том не успокоились. Они настойчиво искали встречи с противником. И она состоялась.

12 сентября, утром, находясь в подводном положении в районе мыса Харбаке, «К-2» обнаружила вражеское судно. Судьба, будто решив вновь испытать экипаж, поставила его почти в такую же ситуацию, как и в предыдущем походе. Вновь судно шло полным ходом. Вновь «катюше» пришлось гнаться за ним. Добыча буквально ускользала из рук. И вновь было принято решение использовать артиллерию. Комендоры, которыми командовал лейтенант 3. М. Арванов, открыли огонь из носового орудия. За семь минут было выпущено 26 снарядов. Получив несколько прямых попаданий, транспорт заметно потерял скорость, но оставался еще на плаву. И тут сигнальщик заметил, что на берегу фашисты в спешном порядке готовят к полету гидросамолет.

Уходить на глубину? Бросить транспорт недобитым? Нет, Гаджиев и Уткин сохраняли хладнокровие. Подводная лодка продолжала сближение с вражеским судном. Пушки били в упор.

— Самолет в воздухе! — прозвучал взволнованный доклад сигнальщика. Но и транспорт уже начал заметно оседать в воду. Самолет, пронесшийся над лодкой, успел сбросить только две бомбы, которые разорвались в стороне. «К.-2» невредимой уходила на глубину.

Это была трудная победа. Победа, в которой ярко проявился самобытный гаджиевский почерк. А отпраздновал он ее вместе с экипажем тоже по-гаджиевски.

19 сентября «К-2» возвращалась в базу. Я на катере вышел навстречу ей. С первого дня войны выработалась у меня привычка встречать все возвращающиеся с боевых позиций лодки еще на подступах к главной базе. Поначалу это вызывалось необходимостью: иногда требовалось помочь молодым командирам правильно войти в бухту, ошвартоваться. Ну а после все это стало просто одним из атрибутов сложившегося у нас ритуала встречи. Экипажи, входящие в базу, уже ждали — встретит их комбриг или нет. Да и для меня стало потребностью как можно раньше увидеть лица своих подчиненных, возвращавшихся после трудного многодневного похода.

Так вот, встретил я «К-2» у входа в Екатерининскую гавань. На борт ее перебираться не стал, просто поприветствовал Гаджиева и Уткина, стоящих на мостике. Они помахали в ответ.

Катер обогнал лодку и, следуя немного впереди ее, двинулся к причальной стенке, где уже находился командующий. Вдруг слышу — за спиной выстрел. Что такое? Почему «К-2» стреляет? Налет противника? Нет, вроде бы самолетов не видно. Так в чем же дело? Знаками на расстоянии пытаюсь выяснить это у Гаджиева. Тот широко улыбается и, сложив ладони рупором, стараясь перекричать шум ветра, торжественно произносит:

— Залп в ознаменование победы произведен из орудия, потопившего транспорт врага!

С легкой руки Гаджиева стало традицией отмечать при входе в Полярный холостыми залпами орудий потопление вражеских судов и кораблей. Несколько позже появился в бригаде подплава и еще один своеобразный обычай. Экипажу, потопившему вражеский корабль или транспорт, по возвращении в базу стали вручать… жареного поросенка. Поросят специально выращивали в подсобном хозяйстве нашей береговой базы. И надо сказать, что если поначалу мощности небольшой свинофермы хватало, то со временем, когда число успешных атак значительно возросло, командиру береговой базы капитану 3 ранга Г. П. Морденко пришлось принимать срочные меры, чтобы расширить подсобное хозяйство. Григорий Павлович, бывало, в шутку сетовал, когда иные лодки стали «привозить» с моря по две, а то и по три победы:

— Ну разве тут напасешься поросят!

Так или иначе, а вручение необычного приза тоже прочно вошло в традицию, которой придерживались подводники в течение всей войны.

Сырой и гулкий туннель подземного склада, где в первые дни войны разместился ФКП, был, конечно, мало приспособлен для управления бригадой. Поэтому вскоре после начала боевых действий мы приступили к строительству такого укрытия, которое бы находилось неподалеку от причалов, было обеспечено надежной связью и всем необходимым.

Делать это приходилось, как говорится, на чистом энтузиазме: не хватало рабочих рук, материалов. И тем не менее подземное помещение для ФКП строилось, и довольно быстрыми темпами. Старшины и краснофлотцы береговой базы быстро научились бурить скальный гранит, при содействии специалистов строительного отряда флота освоили подрывное дело, и работа закипела. День за днем тарахтели вагонетки, на которых моряки выкатывали из-под скалы на поверхность подорванную породу. И вот помещение флагманского командного пункта построено.

Оборудован ФКП был продуманно, надежно. Вход в подземелье был сделан буквой «Т» — никакая ударная волна не страшна. Даже если вдруг она вышибет двойную дверь, пройдет по входному коридору, упрется в стенку. В последующем не одну бомбежку нам довелось пережить. Но как бы ни неистовствовал враг, никаких повреждений нашему ФКП нанести он не сумел.

Внутри подскального помещения деревянные перегородки, обитые крашеным картоном, образовывали несколько комнаток. В самой большой, центральной, находились оперативный дежурный и узел связи. Среди многочисленных телефонов, стоявших на столике перед вахтенным телефонистом, был и телефон прямой связи с командующим.

Рядом с комнатой оперативного дежурного помещалась небольшая столовая для командования бригады и дежурной службы, куда вестовой приносил пищу с общего котла. А с другой стороны — еще две двери, два помещения.

В моей «каюте» обстановка, что называется, спартанская: стол, стулья, сейф с бумагами, графин с водой, настенные часы да за ширмой из грубого сукна обычная матросская койка.

Здесь, в глухом подземелье, где воздух тяжел, как ртуть, было теперь и мое рабочее место, и мой дом. Здесь я проводил немалую часть своего времени — хлопотливые дни и тревожные ночи.