Сергей Скрипаль - Афган
Неподалеку от себя, среди скального монолита, Шандра обнаружил довольно широкую щель и забился в нее, чтобы спрятаться от жалящих лучей солнца. Боль в руке почти не тревожила, просто горела привычным жжением. Не хотелось ни пить, ни есть. Оставалось только ждать, когда появится колонна военных грузовиков. Мишка уснул. Он не услышал, как по дороге прошла небольшая колонна «КамАЗов», охраняемая быстрыми «брониками».
Впервые за эти дни Мишка перестал бояться смерти, он перешел этот порог. Теперь ему было все равно, что с ним будет, и поэтому он крепко спал.
Проспал он около трех часов. Злое солнце уже плавило землю, и горячее струящееся марево дрожало над дорогой. Шандра открыл глаза, солнце тут же обожгло его мозг, и он попытался подальше втиснуться в приютившую его щель. Вдруг Мишка услышал ниже себя голоса. Он осторожно высунул голову из-за камня и посмотрел вниз. На скальной площадке, через которую ему нужно было спускаться к дороге, расположились трое духов. Они установили крупнокалиберный пулемет, направив его ствол в сторону дороги, и теперь лежали рядом с ним, переговариваясь, ожидая добычу.
Духи были молодыми, с черными, негустыми бородками. В кокетливых тюбетейках, в зеленоватых шароварах и широких рубахах навыпуск, с надетыми поверх коричневыми жилетами, они были похожи на разбойников из «Тысячи и одной ночи».
Из-за поворота дороги, скрытого горной грядой, послышался гул моторов, только потом показались неясные силуэты машин, расплывающиеся в прозрачной ряби. Духи напряженно следили за втягивающимися в сектор обстрела машинами.
Мишка крыл себя последними словами за потерянную гранату, которая могла разом перечеркнуть все старания духов. Теперь он мог уже разглядеть лицо водителя в головной машине, груженной снарядными ящиками. За этой машиной шли еще три с таким же грузом. Впереди и сзади колонны ехали БТРы. Под солнцем сияли стволы пулеметов, но стрелки не могли видеть духов, так как те были надежно спрятаны за камнями. Шандра надеялся, что под солнцем блеснет и оружие духов, но тщетно...
Мишка представил себе, что случится через несколько мгновений. Как рванется в небо огненный смерч... И он решился...
Абсолютно бесшумно солдат выскользнул из своего укрытия, такого уютного и безопасного, пружинисто оттолкнулся от камней и, широко раскинув руки и ноги, бросился вниз на духов. Он упал прямо на пулемет, и молодой афганец, не ожидавший ничего, кроме скорой военной удачи, дернул курок.
Пулеметная очередь ударила в Мишку, вырывая из него большие куски, и сбросила его с площадки. Бесформенным комом падал Мишка вниз. И, уже умирая, он шепнул непослушными губами ласковое украинское слово:
– Мамо...
Глава 3. ВОЩАНЮК
В то время когда солдаты еще сладко потягивались в палатках, предвкушая недолгий отдых после затяжного рейда, разъяренный капитан Вощанюк шел от комбата. Несколько бойцов сидели в тени палаток и наслаждались прохладой раннего афганского утра, которое вот-вот должно было залить мир удушающей августовской жарой. Солдаты видели своего командира, но никак не могли увидеть связи между его злостью и своей дальнейшей судьбой.
Вощанюк подошел к палаткам своей группы и заорал:
– Старшина, подъем давай!
Прапорщик Губенко выскочил откуда-то из-за палаток и, длинно растягивая гласные, прокричал:
– Па-а-а-дъё-о-о-ом!..
Но все уже и так выходили из палаток и выстраивались на дорожке, всматриваясь в гладко выбритое лицо капитана, искаженное злостью. Вощанюк прошел вдоль строя и вернулся к его середине, когда почувствовал, что все двадцать бойцов готовы слушать его, немного помолчал и жестко сказал:
– Даю час на сборы! Выходим в рейд по «зеленкам».
Строй растерянно вздрогнул, но все молчали, хотя обида душила. Обычно после рейда полагался хоть какой-то отдых. От услышанного все разом почувствовали мгновенную усталость, навалившуюся после двухнедельного рейда по этим чертовым «зеленкам», из которого они только вчера вернулись. Командир все это прекрасно знал и понимал, какие чувства возникали у бойцов, и поэтому уже более мягко добавил:
– Мужики, надо. Больше некому.
Солдаты разбрелись. Завтрак прошел быстро. После рейдов завтрак обычно затягивался надолго, спешить-то было некуда, потом всех ждала почти настоящая русская баня, которую всегда устраивал сибиряк Сашка Мохов. А теперь – хрен всем, а не баня. Старшина выдал боекомплект и сухпай. Бойцы хмуро крепили «лифчики» и бронежилеты поверх гимнастерок, затягивали ремни, увешав их подсумками с магазинами, и выходили опять на построение, но уже навьюченные как верблюды, изредка матерясь и сплевывая в уже раскаленную пыль.
На ночлег остановились в апельсиновой роще на небольшой поляне. Огней не разводили. Даже курить капитан разрешил только под плащ-палаткой. Старшина расставил караулы по разным сторонам тропы, ведущей к поляне, и все быстро улеглись, дожевывая галеты и сахар. Сон на войне или валит сразу, или долго не приходит, как бы за день ты ни умаялся. Вощанюк лежал с открытыми глазами, и чувство тревоги, поселившееся в нем утром у комбата, полностью захватило его. Что-то было не так, что-то уж слишком гладко прошел сегодняшний день. Комбат сказал, что срочно нужно прочесать территорию в районах «зеленки», потому что духи сильно активизировались у Кандагара, видимо, готовят прорыв перед осенней операцией. Поэтому все группы батальона были брошены на разведку.
В предыдущем рейде группа Вощанюка прочесывала противоположное нынешнему направление, и там были стычки с духами с первого же дня, но не сильные, без потерь... А сегодня никого и ничего, хотя район заселен довольно густо для Афгана. Но абсолютная тишина. Странно.
Вощанюк залез с головой под плащ-палатку, быстро выкурил сигарету и, вынырнув наружу, опять улегся. Через некоторое время старшина пошел менять караулы. Капитан дождался их возвращения и чуть задремал.
Он проснулся сразу, без привычного на гражданке перехода от сна к бодрствованию. Чувствовалось приближение утра, хотя и было еще непроницаемо темно. Капитан взглянул на часы, они показывали четыре. Эти часы ему подарил перед своим последним рейдом другой капитан Вощанюк, его родной брат. Теперь капитан берег этот «Омакс», чтобы отдать часы Серёжке – сыну брата, родившемуся за два дня до гибели отца.
Старшина спал рядом с капитаном, опершись о ствол апельсинового дерева, подложив под локоть правой руки неудобный, но надежный автомат. Вощанюк поднялся и, осторожно шагая, пошел снимать караулы.
...Оба солдата были мертвы. Капитан едва не споткнулся о труп одного из них, не заметив его в сереньком рассвете. Вощанюк опустился на колени и перевернул солдата на спину. Это был литовец Юозас Бартнявичюс, молчаливый великан. У него было перерезано горло. Рана уже подсохла, но от движения вновь жирно залоснилась кровью. Второй труп лежал в трех метрах от Юозаса. Вощанюк перешагнул к нему. Тело лежало на спине, головы не было. Вощанюк знал, что это Славка Долгих – безобидный, толстогубый москвич.
Капитан осмотрелся вокруг, но ничего настораживающего не было видно в уже ясно проступившем рассвете. Вощанюк пошел в обход к другому караулу, почти не сомневаясь, что там произошло то же самое. По пути он подумал, что надо было заскочить на поляну и поднять группу, но продолжал двигаться вперед, чутко всматриваясь и вслушиваясь в тишину рощи, поводя стволом автомата...
И этот пост был уничтожен: оба трупа обезглавлены. Волгоградец Петька Глазов и туркмен Рашид Дурдыев лежали плечом к плечу, залитые обильной кровью, вытекшей из страшных срезов между плеч с белеющими костями позвоночников. Оружия с ними не было, как и у первого караула.
Теперь уже капитан ринулся через рощу прямо к поляне, почти не таясь. Безнадежность охватила его и заставила отказаться от осторожности, но он сдержал себя, и зашагал медленно по этой чужой, далекой от родины роще, без хрустких веток под ногами, без шуршащей листвы, без запаха прели.
По всей поляне лежали убитые, все семнадцать человек, застигнутые духами врасплох. Низкое еще солнце наискосок освещало поляну. Круг синеющего неба смотрел сверху на капитана, и Вощанюк вдруг услышал особенную тишину над этой поляной – тишину смерти, прерываемую интернациональным жужжанием мух, уже начавших свой мерзкий пир. Капитан ступил на поляну полностью опустошенный, уничтоженный случившимся. У его ног лежал старшина с разрубленной головой, его рука впилась в ногу мертвого солдата, с короткой щетиной черных волос на затылке и безжалостной раной на макушке. Дальше лежали трупы остальных ребят с широко раскрытыми глазами и ртами, разбитыми головами и порубленными телами. Кровь, еще алая, сочилась из ран, медленно сворачиваясь, рубиново поблескивая, подчеркивая невозвратность происшедшего. Все приняли смерть, не успев проснуться, крикнуть, выстрелить, увидеть убийц, понять происходящее с ними, попытаться спастись.
