Николай Новосёлов - Опаленные войной
Старик вошел в роль. Ему даже нравилось изображать темного мужика. Лысый влез в разговор мягко:
— Господа, утолим жажду, причастимся святой водицей.
— Причастимся, — согласился солидный.
— Оборони меня господь, — сказал Старик. — Не полезет.
— Оставьте вы его, — замолвил словечко хозяин. — Зачем неволить, коль душа его не принимает?
Прислушался и добавил:
— Никак, хозяйка вертается?
«Сейчас вы у меня причаститесь отменно», — усмехаясь, подумал Петро и поднялся с табуретки. Люся ворвалась в избу первой, решительная, с автоматом наперевес, уши ее заячьей шапки откинуты назад, за нею Щуко с хлопцами. Петро выхватил пистолет и процедил:
— Руки вверх!
Колобов оказался за спиной у «гостей». Лысый руки взметнул с готовностью, подслеповатые и юркие глазки враз остекленели. Солидный растерялся на самый миг и, молниеносно выхватив пистолет, выстрелил. Люся ойкнула. Петро заорал:
— А ну, брось пистолет!
Стрелять ему было нельзя — позади солидного стоял хозяин. Петро загородил собою Люсю. Теперь Старик и солидный стояли друг против друга. Колобов не растерялся. Он со всего маху ударил солидного, и тот выронил из рук пистолет. Петро ринулся на полицейского, хватил его под дых, и предатель грузно, мешком завалился на пол. Люся, привалившись к косяку двери, побледневшая, виновато улыбалась, будто стыдилась, что ее ранили. Петро тихо спросил:
— Куда тебя?
— В руку. Пустяки.
Петро шагнул к девушке, поглядел на нее пристально и вдруг прижал ее голову к своей груди и прошептал:
— Я перепугался за тебя. Больно?
С наступлением лета Старик с группой разведчиков по поручению Давыдова ходил в соседний партизанский отряд за батареями для рации. На поход ушла целая неделя. Соседи батареями поделились по-братски. На обратном пути разведчики никаких боевых дел не замышляли, хотя у Щуко чесались руки. И Петро не вытерпел, когда увидел на проселочной дороге две легковые машины, которые сопровождала танкетка. Грех было не воспользоваться случаем, удача сама лезла в руки. Разведчиков было пятнадцать, вооружение — автоматы, гранаты и даже ручной пулемет Дегтярева. Местность открытая, только к повороту дороги жался березовый колок, поэтому немцы ничего не опасались. Но когда машины поравнялись с колком, в них полетели гранаты и обрушился шквал автоматного огня. Кончено было за несколько минут. Танкетка горела. Одну легковую машину взрывом перевернуло. Другая носом сунулась в кювет. В этой машине разведчики обнаружили труп генерал-лейтенанта, при нем был вместительный портфель с документами. У Давыдова, когда он брал портфель, от волнения вспотели руки. Не каждый день партизанам попадали генеральские документы. И были они исключительной важности. Нужно было немедленно доставить их в штаб фронта. Самолет отряд принять не мог, решили послать через линию фронта группу партизан. Вызвалась идти и Люся — она хорошо знала эти места. Петро был рад и не рад. На большой земле Люся могла немного отдохнуть, тем более, что Давыдов разрешил ей задержаться на недельку-другую. Но Петро знал — без Люси будет тосковать, нетерпеливо считать дни до ее возвращения.
Настал прощальный вечер. Петро и Люся ушли за линию постов, подальше от любопытных глаз. Облюбовали на краю поляны раскидистую березу и уселись под нею. Место глухое, едва ли сюда мог кто заглянуть.
Разговаривали мало. И о чем было говорить? Объяснились они давно, еще зимой, когда Люсю ранил полицай. Между ними шел разговор молчаливый, им только одним понятный. В этом разговоре имело значение все — и особый поворот головы, и мягкое движение руки, и тихая улыбка, и невольный вздох.
Сидели плечом к плечу, слушали сонное дыхание листвы над головой и неугомонный треск кузнечиков.
Петро одной рукой обнял Люсю, покрепче прижал к себе, и она доверчиво положила ему голову, на плечо, ласковая, всегда улыбчивая и понятная-понятная, как никто другой. На коленях у них лежали не цветы, а холодные автоматы, неразлучные спутники и надежные защитники.
Листья березы трепетали от легкого ветерка. Покачивались коричневые сережки, бесшумно ударяясь друг о друга. По небу плыли белые кучистые облака. Они то наплывали на солнце, и тогда на поляну набегали прохладные тени, то опять уходили, и солнце снова заливало поляну. Поодаль выстроились, словно богатыри в островерхих шлемах, сосны — одна к другой, стройные, одинаковые, будто на подбор, и охраняли тишину.
На опушку выскочил заяц. Сел на задние лапы, старательно умылся и уставил любопытные бусинки глаз на людей, навострив уши. Петро, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не спугнуть его, прошептал:
— Смотри, смотри — прямо, вон у сосенки! Видишь?
— Зайка! — радостно вздохнула Люся. — Какой забавный! Иди сюда, мы тебя не тронем!
— Его, наверно, друзья ждут.
— У него есть друзья?
— А как же!
— Я думала только волки да лисы.
— И волки есть, конечно, без волков не обойдешься — они везде есть.
У Петра онемела нога, захотелось поудобнее ее повернуть. Но с колен соскользнул автомат и упал на землю. И хотя звук был негромкий и глухой, зайчишка вздрогнул и рванул вдоль опушки. Петро озорно свистнул вслед, а Люся спросила:
— После войны в Брянске останешься? Или в Вольск уедешь?
— Где ты, там и я.
— У нас в Брянске хорошо.
— Я степняк, но Брянск мне нравится.
Разговор велся обо всем и ни о чем. Утром Люся уходила из отряда. Она пристроилась в середине цепочки — в мужском сером пиджаке, в синей юбке, в кирзовых сапогах. За спиной вещмешок, на груди немецкий трофейный автомат. Именно такой она ему и запомнилась. Люся выбежала из цепочки, приблизилась к Петру и поцеловала его, никого не стесняясь.
Петро терпеливо ждал ее возвращения. По рации было передано, что документы в штаб фронта доставлены, и группа партизан, отдохнув немного, ушла обратно.
И вдруг из штаба фронта поступил запрос:
«Давыдову. Доложите, что известно о судьбе группы».
Давыдов рассердился. Странно! Это они должны сообщить ему, что им известно о разведчиках. Ясно было одно — с партизанами приключилась беда. Старик, узнав об этом, бросился к комбригу. Давыдов усадил его на ящик из-под патронов, заметил:
— Держись, Старик!
— Я держусь. Но я возмущен, что от меня скрывают радиограмму. Люся для меня самый близкий, человек на свете, вы об этом отлично знаете.
— Мне до вчерашнего вечера и говорить-то тебе было нечего, — медленно проговорил Давыдов.
— Что же с ними?
— Видишь ли, друг, все мы ходим на острие бритвы.
— Знаю!
— Люсю казнили фашисты.
Петро застонал. Некоторое время он сидел не шевелясь. Давыдов молчал. Когда миновало первое горькое помутнение, Петро хрипло попросил:
— Расскажите.
— Линию фронта они перешли благополучно. Углубились в тыл и неожиданно напоролись на гитлеровцев. Погибли все. Раненую Люсю взяли в плен. Пытали. Говорят, перед смертью она сказала: «Я партизанка и комсомолка. Больше вы от меня не добьетесь ни слова!»
Через месяц Давыдов послал разведчиков под Карачев.
…Получен новый приказ — возвращаться в отряд.
Четвертый день группа Старика искала свободную лазейку, чтобы безболезненно перескочить через железную дорогу, и не могла найти. Дорога охранялась круглосуточно усиленными нарядами. Ходили патрули и обходчики, на близком расстоянии друг от друга были вкопаны бункера, в которых жили охранники. Мешали завалы. Многочисленной группе через них пройти невозможно. Гитлеровцев понять нетрудно. В Москве прогромыхали победные салюты в честь освобождения Орла и Белгорода, фронт дрогнул и покатился на запад, пока медленно, но неукротимо. Прифронтовая вражеская полоса жила судорожной жизнью, дороги приобрели особенно важное значение. Была усилена охрана. Лезть напролом через завалы равносильно самоубийству.
Выход оказался один — переходить с боем. Старик с сержантом Щуко долго думали, как ловчее и без потерь прорваться через дорогу? Ошеломить охрану и пройти, пока она не опомнилась? Сошлись на одном — форсировать дорогу через железнодорожный переезд. Риску больше, но и возможностей добиться успеха тоже. Партизан там не ждут — кто полезет на рожон? На этом и строился расчет. Большак, который пересекал железную дорогу, был не ахти какой людный. Ночью движение по нему замирало и вероятность непредвиденных встреч почти исключалась.
Переезд охранялся. Щуко проторчал возле него целый день с биноклем, высматривая все. Возле будки стрелочника врыт в землю бункер, у входа в который постоянно маячил часовой.
План созрел такой. Щуко с ловким хлопцем ночью снимут часового и закидают гранатами бункер. Когда прогремят взрывы, группа бегом пересечет железную дорогу. Слева и справа на всякий случай выдвигаются по два автоматчика. Они и Щуко со своим напарником прикроют отход и вступят в бой, если потребует обстановка.
