Петр Смычагин - Горячая купель
Лейтенант оставался еще во дворе, когда к заставе подкатил на мотоцикле Ганс Шнайдер.
— Долго что-то не появлялся ты.
— Не на чем было приехать, — ответил Ганс.
— Послушай-ка, а у нас товарищ для тебя есть...
Володю осенила счастливая мысль. Коротко рассказав Гансу о своем замысле, он привел из столовой Макса и предложил ребятам познакомиться. Пленник недружелюбно покосился на мотоциклиста и, нехотя подавая руку, коротко бросил: «Макс».
— Поедем со мной кататься, — предложил Ганс. — Я тебя яблоками угощу... У нас и виктория есть. Поехали?
Макс печально и вопросительно посмотрел на лейтенанта.
— Если хочешь — поезжай, — перехватил его взгляд Володя. — Только ко сну возвращайся. А если понравится, завтра можно повторить прогулку...
Мальчики вскочили на мотоцикл. Ганс быстро запустил мотор, и они умчались.
Но только ребята скрылись за поворотом, Володю начали одолевать дурные мысли, самые невероятные. То казалось, что мальчишки упадут и разобьются (а Ганс любит лихачить, это уже испытано), то думалось, что попадут под машину. А вероятнее всего, Макс просто сбежит. Но еще хуже, если Ганс попытается препятствовать побегу и пострадает при этом. Как тогда отвечать перед его отцом? Умело действуя, Макс мог избавиться от Ганса и уехать на его мотоцикле. Ганс, правда, был покрепче, но Макс — опытнее, коварнее.
Словом, в голову лезли десятки комбинаций. Грохотало ходил по двору и жестоко раскаивался, что столь необдуманно решился на такой поступок. Время тянулось невыносимо медленно. Прошел час, полтора, два часа. Ребят не было. Володю так и подмывало оседлать Орла и поехать к Шнайдерам. Этим, конечно, можно было успокоить себя, но испортить все задуманное.
Солдаты после ужина разбрелись кто куда. Одни читали газеты в Ленинской комнате, другие с шахматами вышли в сад, третьи, собравшись группой, беседовали.
Как только доносился звук мотоциклетного мотора со стороны деревни, Грохотало уходил в сад и с замиранием сердца ждал: сюда или не сюда? Солнце уже скрылось за могилой Таранчика. Володя решил ждать еще двадцать минут и, если мальчики не вернутся, ехать на розыски...
Через двадцать минут ребята не приехали. Грохотало пошел в конюшню, но, отвязывая повод, опять услышал гул мотоцикла. Звук быстро приближался и скоро умолк возле арки. Снова привязав коня, Грохотало вышел из конюшни как ни в чем не бывало.
— Ну, как прокатились, ребята?
— Хорошо, — ответил Ганс. — Вы извините нас, господин лейтенант, дома долго задержались...
— Ладно, все рассказы — потом. А сейчас пошли ужинать. Идемте!
— Нет, господин лейтенант, папа велел скорее возвращаться.
— Тогда не держу. Поезжай.
Ганс развернул мотоцикл и уже на ходу крикнул:
— До свидания! Завтра снова постараюсь приехать!
Володя с Максом пошли в столовую и уселись за тем же столиком, где обедали первый раз. К счастью, все тревоги оказались напрасны, и Грохотало, почувствовав настоящий голод, старательно работал ложкой, а Макс ел мало и неохотно.
— Почему вы меня ни о чем не спрашиваете? — вдруг спросил он, в упор глядя на лейтенанта.
— О чем же тебя спрашивать, если ты совсем не хочешь говорить? — возразил Володя, стараясь не выдать своей заинтересованности. — Мы бы и имени твоего не знали, если бы не старик Редер.
— Имени моего вы и теперь не знаете, — не громко, но как-то торжественно продолжал мальчик. — Мое настоящее имя не Макс, а Эрих Разен, но не в том дело... Я совершил преступление против вас...
Эрих говорил короткими фразами, будто ожидая возражения на каждое свое слово.
— Чепуха! — сказал лейтенант. — Если говорить о преступлении, то большее преступление ты совершил не перед нами, а перед Германией, перед Гансом, перед самим собой, наконец. Потому что твое дело — учиться в школе, хорошенько узнать, где живет правда, а уж тогда начинать борьбу. Ты должен знать, за что борешься... Ведь эти сведения не ты собирал, тебе их дали только унести?
Этот вопрос обескуражил мальчика совершенно. Грохотало не сожалел больше, что отпустил его на прогулку с Гансом. На своем ребячьем языке они быстро сумели понять друг друга.
— Так вам и это известно?
— Да. Но мне интересно, где научился ты так рано говорить языком взрослого?
И Эрих Разен поведал то, о чем догадывался лейтенант. Его отец погиб на «русском» фронте, а мать и старшая сестра похоронены под обломками дома, разрушенного американской бомбой всего за несколько дней до окончания войны. К развалинам этого дома и сейчас никто не приложил рук. Эрих остался один и бродил по Западной Германии до тех пор, пока не подобрал его один бывший немецкий офицер.
Он кормил Эриха и готовил к шпионским делам. Ему дали неплохой костюмчик, и Эрих носил его более полугода. Но когда послали на задание, то снова облачили в старые лохмотья, руководствуясь тем, что русские имеют пристрастие к оборванцам и оказывают им предпочтение перед прочими. Пока Эрих сам не увидел русских, он представлял их по описанию своего шефа чуть ли не звероподобными и очень жестокими. Рассказывая об этом теперь, он посмеивался над собой.
На задании Эрих был впервые. Попавшись на линии, он ожидал допросов и страшных пыток, не встретив ничего подобного, взял под сомнение уроки шефа и все дни мучился в догадках, не веря и в искренность русских. Когда же Ганс рассказал ему о жизни в Восточной Германии, о советских солдатах, о том, как в лейтенанта стрелял Густав Карц, о гибели Таранчика, показал ему подаренную звездочку, и выяснилось, что Эрих спит как раз на койке Таранчика, то понял, что был просто обманут шефом.
— На маслозавод я поступил, чтобы дождаться вот этого материала, который теперь у вас, и передать аппарат. Но бумаги я взял в условленном месте, а передать аппарат оказалось некому, — закончил Эрих.
Похоже было, что выполнял он проверочное задание, и явки не доверялись ему. Правда, наличие аппарата не совсем увязывалось с этим предположением, но для проверки могли употребить и такой ход.
Разошлись они после беседы далеко за полночь.
Грохотало уже собирался лечь в постель, как затрещал телефон и из штаба полка сообщили: «Приготовиться к передаче линии!»
И лейтенанта, и его солдат опять ожидали новые места, новые люди, новые обстоятельства, возможно, похожие на те, что были уже испытаны, а может быть, и совсем не похожие. Все равно солдату надо уметь приспособиться к любым условиям и неуклонно продолжать свое дело — служить своему народу и народу освобожденной Германии.
Готовиться к передаче линии! Не так много нужно для этого подготовки. Труднее принимать ее и осваиваться на новом месте. Найдется ли там другой дедушка Редер, чтобы помочь в трудную минуту?
К полудню приехал Ганс. Он рассказал, что отец по его, Ганса, настоянию согласился на время принять в семью Эриха, если его отпустит «господин лейтенант». Это было как нельзя кстати.
Выслушав предложение Ганса, Эрих заметил:
— Прямо не знаю, что делать. Ведь за измену меня обещали убить. Наживут еще Шнайдеры со мной горя...
Оставив ребят наедине, лейтенант ушел в свою комнату и написал подробное письмо в полицейское управление. В письме изложил все, что было известно об Эрихе и просьбу — устроить его дальнейшую жизнь. Когда он вернулся к мальчикам, те так же сидели на скамье, разговаривая, как взрослые.
— Так что же, Эрих, — спросил Володя, — ты очень боишься смерти, обещанной тебе на той стороне?
— Нет, — просто ответил он. — Туда я больше не вернусь, надо как-нибудь здесь устраиваться...
— А не съездить ли тебе в полицейское управление и там рассказать обо всем, что с тобой произошло?
— Поехали, Ганс, — подхватил Эрих.
— Нет, погодите. Не к чему торопиться. Сначала давайте пообедаем вместе. А то вот мы с Гансом давненько дружим, но от моих угощений он всегда увертывается. Пошли!
За столом ребята весело шутили и тут же договорились, что после полицейского управления поедут к Шнайдерам и не расстанутся, пока Эрих не устроит свою самостоятельную жизнь.
Пообедав, мальчики вышли во двор и уселись на мотоцикл. Грохотало вынес письмо, аппарат, бумаги Эриха и вручил ему.
— А если я все-таки струшу перед смертью и убегу со всем этим багажом? — улыбнулся Эрих, по-озорному блеснув глазами.
— Будем знать, что ты жалкий трус, но убивать тебя все равно не обещаем, если даже попадешься нам еще раз, — объявил Грохотало, сделав серьезное лицо. — Только никуда ты не убежишь: через линию тебя не пустит Таранчик.
Ребята насупились и замолчали. Вокруг них собрались солдаты.
— Уезжаешь, хлопчик? — спросил Эриха Жизенский по-русски. И добавил на немецком: — Ну, до свидания. Смотри, больше мне не попадайся!
Все стали прощаться с ним.
