Георгий Брянцев - По ту сторону фронта
— Не пора ли, Усман? — спрашивает Добрынин.
— Да, пора.
— Кто пойдет первым?
— Толочко. Он лучше других знает дорогу. Бросай курить! — негромко, но четко отдает команду Рузметов.
Все быстро встают, вминая цигарки в снег.
— Толочко! — говорит Рузметов. — Вперед. Без спешки. Тщательно просматривайте местность. У кладбища в овраге встретят Костров и Снежко.
Группа Толочко с двенадцатью пулеметами бесшумно скрывается в темноте леса.
Через десять минут снимается с места группа Бойко, еще через десять — Веремчука.
— Знакомые, тайные тропы, наш верный союзник — тьма, — говорит Веремчук, становясь в голову цепочки.
Около огромной дыры в кирпичной кладбищенской стене, партизан встречают капитан Костров и Снежко. Они предупреждают, что надо соблюдать полнейшую тишину. Партизаны один за другим бесшумно ныряют в черное отверстие и скрываются на кладбище. Там их встречают Марковский, Микулич, Якимчук и разводят по заранее намеченным вместительным склепам.
Выставляются скрытые посты. Время тянется невыносимо медленно, и два часа, остающиеся до назначенного времени, кажутся вечностью.
Партизаны грызут сухари, запивают водой из фляг, ежатся, потирают руки, чтобы согреться.
— Супца бы сейчас хлебнуть на сале, с пшенной крупицей. Сосет червячок с полдня, — тихо жалуется кто-то, сидящий на корточках. — И так сосет, — будь он проклят! — что тошно становится.
— Ничего, Степа, крепись. Ты ремень туже затяни. Я всегда так делаю. У меня тоже вот пупок к спине прилип, а ничего, терплю.
— Терпеть-то я умею. Если надо, неделю в рот ничего не возьму. Испытал уже, научился.
— Где же это ты учился?
— В окружении…
— А где?
— В Полесье.
— Ха! Так ты бы на ягоды нажимал, там их уйма.
— Непривычный к ним. Желудок не принимает.
В склеп попытался осторожно спуститься Рахматулин, но в темноте споткнулся на полуразвалившихся ступеньках и кубарем скатился, точно мешок, под ноги партизан.
Раздался сдержанный смех.
— Ровно домовой!
— Всех покойников переполошит.
— Тоже еще… потомок Чингисхана!…
Рахматулин чертыхнулся и доложил невидимому в темноте командиру:
— Звездочки на небе обозначились.
Рузметов облегченно вздохнул, улыбнулся и мигнул фонариком на часы: без семи двенадцать. Можно считать, что остается час.
Но чем ближе подходило условленное время, тем напряженнее и томительнее становилось ожидание. Люди уже не шутили, а сидели молча, оцепенев от ожидания, нарушая могильную тишину лишь нетерпеливыми вздохами.
В половине первого лейтенант Рузметов вышел наружу и долго не возвращался. Наконец послышался его певучий, с едва заметным акцентом голос:
— Тихо, поодиночке, за мной!
Небо чистое, усыпанное мерцающими звездами. Лишь высоко-высоко, словно выше звезд, плавают одинокие облачка. Дует свежий ветерок.
Цепочкой, обходя памятники, кресты, могильные холмы, обнесенные решетчатыми изгородями, натыкаясь на голые кусты сирени и стволы деревьев, следовали партизаны за идущими впереди Рузметовым и Добрыниным. И вдруг где-то далеко-далеко, едва ощутимо для слуха, послышались рокочущие звуки моторов. Все мгновенно остановились. Рокот рос, усиливался и слышался уже явственней.
И тотчас же рокот моторов был заглушён истошным воем сирены. Воздушная тревога! Значит, летят свои. Залились и паровозные гудки на станции. Рявкнули зенитки. По небу пошли шарить лучи прожекторов.
Совсем близко раздались тревожные торопливые удары в звонкий колокол. Это в тюрьме. Враги зашевелились.
Вот и западная кладбищенская стена. За ней вырисовывается мрачное здание тюрьмы. Тюрьму и кладбище разделяет шоссейная дорога.
Партизаны прижимаются к холодной кирпичной стене. Она здесь в рост человека.
По шоссе, мимо тюрьмы и кладбища, без света стремительно проносятся автомашины. Одна… другая… третья…
В стороне вокзала зенитки хлопают особенно неистово. Раскатисто ухнули первые бомбы; под ногами закачалась земля.
— Так его!… — крякнул кто-то около Добрынина. — Сейчас начнется полоскание.
Комиссар хотел сделать замечание бойцу, нарушившему тишину, но голос его потонул в грохоте бомбежки. Началось «полоскание». За первой серией разрывов последовала вторая, третья, четвертая. Бомбы рвались уже не только в районе станции, но и у других намеченных партизанами объектов.
По шоссе и окраинным переулкам бежали люди. Слышались крики: «Десант! Парашютисты! Около аэродрома спустились парашютисты!»
Источник этой паники был хорошо известен партизанам. Слухи о десанте — результат работы Беляка, Микулича, Якимчука, Крупина, Горленко, Ляха и других подпольщиков города. Вот уже в разных концах города вспыхнули пожары. Это тоже дело рук патриотов.
Во дворе тюрьмы зарычал мотор, потом открылись железные ворота, выехала легковая машина и, резко свернув вправо, понеслась из города. Ворота закрылись.
— Пора! — коротко бросил Рузметов.
Недвижимые тени ожили, зашевелились. По одному, по два партизаны перебегали шоссе и падали около тюремной стены.
В это время низко над головами с грохотом и свистом пронесся бомбардировщик.
— Наш! — радостно произнес Добрынин.
Веремчук и Охрименко о чем-то переговорили, поднялись, подошли к тюремным воротам и громко забарабанили в них.
Никто не отозвался. Тогда Веремчук принялся неистово колотить рукояткой пистолета по железу ворот. Где-то за стеной откликнулся перепуганный голос.
— Кто есть живой? Быстро вызывай сюда начальника тюрьмы Квачке, — потребовал Охрименко.
— Его нет.
— А где он?
— В отъезде… Только выехал.
— Кто за него остался?
— Шурпак.
— Давай его сюда.
— Он в бомбоубежище.
— Черт с ним, где бы он ни сидел. Зови его сюда и быстрее поворачивайся, а то жалеть будешь.
— Он не пойдет. Сейчас тревога.
— Тогда скажи ему, что русские выбросили десант, захватили аэродром и двигаются на город. Начальник гарнизона полковник Грабе приказал срочно выводить заключенных из тюрьмы в ров, к кирпичному заводу. Если Шурпак хочет дождаться большевиков, — пусть сидит. Они задерживаться не будут, скоро пожалуют, — пулеметной скороговоркой сыпал Охрименко.
— Ой-ой! — послышалось в ответ, и разговор прервался.
Вдали один за другим грохотали взрывы, и небо вспарывали огромные огненные вспышки.
Но вот загремели ключи, скрипнула калитка и в воротах показался маленький толстый немец.
— Кто вы такой? — резко спросил Охрименко.
— Я дежурный, — ответил тот.
— Залезли в землю, точно кроты. Где же Шурпак?
— Пошли за ним, он в подвале. По инструкции, во время боевой тревоги…
— По вашей инструкции, — вмешался в разговор Веремчук, — мы, кажется, скоро будем болтаться с веревкой на шее.
— Это точно насчет десанта? — испуганно спросил дежурный и шагнул вперед.
— Говорят, что точно.
Толстяк хотел сказать еще что-то, но Веремчук схватил его обеими руками за горло, сдавил точно клещами и рванул на себя. Подскочили партизаны…
— Провода телефонные оборвали? — спросил Рузметов Бойко.
— Так точно.
— За мной! — скомандовал Рузметов и бросился в открытую калитку. За ним последовали остальные.
В нескольких шагах от ворот партизаны столкнулись с Шурпаком и сопровождавшим его солдатом. Ни тот, ни другой не успели издать ни звука.
— Расставляй ребят у ворот! — отдавал распоряжение Бойко.
На окраинах города гремели разрывы, а над центром висели разноцветные осветительные ракеты.
— Дают жару!… Молодцы летчики, ай да молодцы!…
— Вот что значит взаимодействие различных родов оружия!…
На одной из угловых вышек часовой, видимо, спохватился. Оттуда застучал пулемет. Но на вышку уже крались по лесенке двое партизан Веремчука. Минуту спустя пулемет замолчал.
В караульном помещении гулко рвались гранаты. Там орудовал Бойко со своей штурмовой группой.
— Хочешь жить — веди в бомбоубежище! — кричал кому-то по-немецки Веремчук.
— Забирайте со складов все до нитки! — громко командовал Добрынин. — Людей выстраивайте по четыре в ряд. Фролов! Фролов! Ко мне!
Колонна заключенных росла — значит Рузметов успешно действовал внутри тюрьмы.
— Передайте Толочко, чтобы закрыл шоссе и никого не пропускал, — передавалась команда, видимо, исходившая от Рузметова. — Пусть ведет огонь из всех пулеметов.
— Полищук! Где ты?
— Здесь, сынок! Здесь! — отозвался староста и вместо Трофима Снежко, который его позвал, облапил незнакомого партизана.
— Что с тобой, дедок? — рассмеялся тот. — Пасха, что ли, что ты христосуешься?
— Да я же тут, Полищук! — сказал Снежко, стоявший рядом.
