Тадеуш Боровский - Прощание с Марией
— Ничего не сделал, — с неохотой ответил я.
— Вот видишь! — победоносно воскликнул он и неожиданно добавил: — Даже если я ошибаюсь, то правильно ошибаюсь. Как солдат.
— Но не как художник, — пренебрежительно сказал я.
— Художник! Что ты знаешь об обязанностях художника! Одинокая келья для размышлений, срывание покровов! И будешь ждать своей очереди, усердно читая Апокалипсис. Ну, всего!
Анджей схватил узелок, который был при нем. Узелок развязался. Из него выпало скомканное рваненькое бельишко. Анджей сгреб его, помахал над головой грязными кальсонами.
— Всего! — повторил он, — и помни, поэт обязан быть солдатом. Если он не может защищаться стихом, пусть защищается собственным телом.
Вот таким — с развевающимися над головой кальсонами, смеющимся и патетичным вспоминал я его, когда, задыхаясь в набитом до отказа вагоне, ехал в Освенцим и когда там, в долгие зимние ночи выходил посмотреть на звезды и на тянувшуюся через небо полосу дыма из крематория.
О его смерти я узнал из письма нашего общего приятеля, редактора нелегального литературного журнала «Дорога», который после Варшавского восстания больной туберкулезом, веся немногим больше сорока килограммов, пешком прошел из концлагеря на Эльбе до Варшавы.
В концлагере я не знал, как погиб Анджей. Может, думал я, он все-таки пошел за Буг, на другую диверсию, в которой поголовно был истреблен батальон Национальной конфедерации? Может, его схватили гестаповцы, когда он в нелегальной типографии набирал статью? Может, шел по улице и попал в уличную облаву?
Когда весной 1946 года мы с редактором «Дороги» шли улицей Новый Свят, он у того места, где возвышалась шероховатая стена, и рядом лежали увядшие, засохшие цветы и огарки давно сгоревших свеч, приподнял шляпу и сказал в ответ на мой удивленный, мимолетно брошенный туда взгляд:
— Здесь расстреляли Анджея. Сними шляпу.
И, когда мы миновали это место казни, одно из сотен подобных ему мест в столице, Сташек, рассеянно, словно думал о чем-то другом, сказал мне:
— Знаешь, когда тебя арестовали, Анджей выхлопотал в Делегатуре Лондонского правительства деньги тебе на посылки. Он был одним из первых, кто позаботился о тебе.
О себе он, к сожалению, не заботился. Кто раз его видел, запоминал на всю жизнь. Он ходил в башмаках на деревянной подошве, высокий, небритый, с ироничной усмешкой в глазах. Он обедал в столовой немецкой фабрики, потому что в Варшаве не нашлось никого, кто захотел бы дать поесть этому человеку. Впрочем, может, он был слишком горд, чтобы брать там, где не было риска. За обедом к нему подошел немец, мастер, в сопровождении двух гестаповцев.
— Вы не работаете у нас на фабрике. Почему вы тут обедаете?
Проверили — не работал. Хуже того, документы у него были фальшивые. Настоящего своего имени не назвал. Дом, в котором он якобы жил, не существовал с сентября 1939 года. Этого было достаточно, репрессии в ту пору усиливались.
— Знаешь, эти парни, — продолжал редактор, когда мы миновали полуразрушенный костел св. Креста, с купола которого Христос, несущий свой крест, указывал прохожим дорогу, — эти парни необыкновенно мужали перед лицом смерти. Вот и Анджей. Он отрекся от косных националистических взглядов. Почувствовал в себе призвание поэта. Ведь он был создателем движения деятелей культуры, Союза свободных художников… Необыкновенный, удивительный парень!
Анджея увезли в Павяк. Он был в хорошем настроении:
— Кто знает, может быть, теперь, в тюремной камере, когда у меня будет немного времени, может быть, теперь я и напишу магистерскую диссертацию?
Не написал он ее. Когда приговоренных расстреливали, они выкрикивали антинемецкие лозунги, призывы к свободе. Во дворе Павяка с них в целях экономии снимали одежду, на голые тела напяливали бумажные рубахи. Им делали уколы, чтобы они не вырывались из пут. Это выглядело бы неэстетично во время публичного расстрела.
И рот его, рот поэта, залили гипсом и убили его среди бела дня на главной артерии столицы, на глазах загнанных в подворотни прохожих.
Всякий раз, когда я прохожу мимо этой порыжелой разбитой стены, мне кажется, что я виноват — я и все мы — в том, что мы живем.
Примечания
1
Выходи, выходи, выходи! (нем.)
2
Ногами, (пешком) (лат.)
3
В пол-листа (лат.).
4
Нет людей (нем.)
5
Выходите, господа (нем.)
6
Выгрузить! (нем.)
7
Ты, старый славянин (нем.)
8
Да, да (нем.)
9
Хорошо, очень хорошо (нем.)
10
Помесь (нем)
11
Камера предварительного заключения на Аллее Шуха в Варшаве, где в период фашистской оккупации помещалось гестапо.
12
Да (…), точно (нем.)
13
Давай (…), живее! (нем.)
14
Язву двенадцатиперстной кишки (лат.).
15
Сербия — женское отделение тюрьмы Павяк в Варшаве.
16
Arbeilszeit — рабочее время (нем.)
17
Нашитые на лагерную одежду цветные треугольники обозначали категорию узника, в частности, красные — политических.
18
Здесь (нем.)
19
ФКЛ (FKL — Frauenkonzlager) — женское отделение концлагеря.
20
ЗК (SK — Sonderkommando) — крематорная команда.
21
Роман Германа Гессе (1877–1962), изданный в 1927 г.
22
Waschraum — умывальная, баня (нем.). В старом Освенциме помещение это служило для других целей, например, для спортивных состязаний.
23
ДАВ (DAW — Deutsche Abriistungswerke) — германские предприятия по демонтажу, занимавшиеся в основном разборкой сбитых над Германией самолетов.
24
Прушков — город недалеко от Варшавы.
25
Pipel (нем.) — подросток, обслуживающий капо и старост, «подкапник».
26
Для немцев (нем.)
27
«Завтра на родину» (нем.)
28
Шаг (нем.)
29
Stahlhelm — стальной шлем (нем.) — прозвище немецких жандармов.
30
Давай, выходи! (нем.)
31
Заключенные, снять шапки! (нем.)
32
Заключенные, надеть шапки! (нем.)
33
В полном составе (лат.)
34
Ангелус Силезиус (наст. имя — Иоганн Шефлер; 1624–1677) — немецкий поэт-мистик, автор философских изречений в стихах «Херувимский странник»
35
Бжозовский Станислав (1878–1911) — философ, литературный критик и романист; в своих философских воззрениях прошел эволюцию от своеобразно понятого социализма к синдикализму.
36
В польской литературе группа поэтов 30-х гг. — Я. Пшибось, Т. Пейпер, А. Важик.
37
Должен быть порядок (нем.)
38
Готово (нем.)
39
Конечно; да (нем.)
40
Греческие евреи.
41
Движение, работа (нем.)
42
«Сердце красавицы склонно к измене…» (ит.).
43
Кстати (фр.)
44
Имеется в виду колонна Зигмунта — самый старый памятник Варшавы.
45
Хороший, высший класс (нем., ит.)
46
Товарищ, друг, понятно? (греч., фр.)
47
Работать, работать, быстро! (ит.)
48
Вверх (нем.)
49
Кончится (фр.)
50
Нечего бояться (нем.)
51
Строитель железных дорог (нем.)
52
Патриотическая песня на слова Марии Конопницкой.
53
«Красное знамя» (нем.)
54
Канада — сектор, в котором были устроены вещевые склады; а также команда, работавшая при разгрузке эшелонов, которые прибывали в лагерь и в крематории. На лагерном жаргоне — символ благоденствия.
