Михель Гавен - Заговор адмирала
— А кто может? — она спросила негромко, но очень твердо и ясно. — Если не можем мы, кто может? Сталин?
Он не ответил, только прижал её голову к себе. И она знала, что он не ответит. Ответить ему нечего.
— Оберштурмбаннфюрер, я получил ответ из Берлина, — спустившись по лестнице из замка, подошел Ральф фон Фелькерзам. — Рейхсфюрер разрешил детям адмирала Хорти отправиться вместе с семьей в Хиршберг. Мои люди привезут их прямо на вокзал. Рейхсфюрер просит вас, фрау, если вам позволит состояние здоровья, — Ральф мягко обратился к Маренн, — сопровождать чету Хорти до Хиршберга. Всё-таки они пожилые люди, пережили большое потрясение, мало ли что.
— У них невестка врач, — недовольно поморщился Скорцени, — зачем ещё привлекать Маренн? Медикаментами мы их невестку обеспечим.
— Рейхсфюрер полагает, что у фрау Илоны ещё недостаточный опыт, — Ральф продолжил настойчиво. — К тому же она сама находится в нервном состоянии, это неудивительно. Рейхсфюрер будет спокоен, если фрау Сэтерлэнд возьмет это семейство под свою опеку в поезде.
— Передайте рейхсфюреру, я с радостью исполню его просьбу, — ответила Маренн. — Я сама хотела предложить свои услуги. Будет странно, если после всего того, что мы пережили в Буде, я покину адмирала и его семью в такой тревожный момент. Это будет весьма походить на бегство, на предательство. Мне бы этого не хотелось.
— Я передам рейхсфюреру, фрау, — Ральф щелкнул каблуками.
— Значит, в Хиршберг поедем все вместе, — заключил Скорцени. — И ты поедешь, — он потрепал по загривку подбежавшего сбоку Айстофеля. — Тебя-то кто оставит?
* * *Два черных лакированных «хорьха», украшенные нацистскими флажками в сопровождении двух бронетранспортеров и эскорта эсэсовских мотоциклистов выехали из замка Буды в восемь часов утра 16 октября 1944 года. Они везли на вокзал семейство низложенного регента Миклоша Хорти, который правил Венгрией почти двадцать четыре года. В годы своего правления он пользовался уважением и признанием народа, но в этот день никто из венгров не вышел проводить его — их просто не пустили, все улицы столицы были оцеплены немецкими войсками и полицией.
Кортеж следовал по совершенно пустому, почти мертвому городу. На улицах не показалось ни души, а окна были закрыты ставнями или плотно зашторены. Без слез невозможно было смотреть на это. Магда и Илона плакали, адмирал держался. Наклонившись к окну машины, он ловил взглядом то переулок, то ограду, то балкончик, внимательно глядя и словно запоминая их, как будто прощался с любимым городом. Хорти понимал, что, возможно, видит Будапешт в последний раз в жизни. Находясь на бронетранспортере рядом со Скорцени, Маренн тоже с жалостью смотрела на город и старалась запомнить его. Было совершенно ясно, что после того, как сюда придет война, Будапешт будет разрушен, и кто бы ни восстановил его в будущем, он никогда не воссоздаст неповторимый облик любимой столицы императрицы Зизи, он будет строить свой город, другой город, чужой город.
Когда подъехали к мосту императрицы Елизаветы, Хорти попросил остановиться. Он вышел из машины, в парадном мундире при всех орденах, с наградным кортиком, украшенным на рукоятке сапфирами — его подарил ему за храбрость в молодости сам император Франц Иосиф. В сопровождении двух охранников адмирал спустился по каменной лестнице к реке. Некоторое время стоял, глядя, как несет свои серые воды Дунай, словно прощался с ним. Ветер трепал седые волосы. Потом, украдкой смахнув слезу, адмирал вернулся в машину. Кортеж двинулся дальше, миновал мост. На подъезде к вокзалу где-то наверху в одном из домов хлопнула ставня, и цветок лилии, белой лилии с розовым краями на лепестках, — любимый цветок императрицы Зизи, — упал перед машиной бывшего регента. Увидев его, Хорти снова попросил остановить автомобиль. Он вышел сам, поднял цветок и, вернувшись в машину, преподнес его Магде. Весь салон наполнился чудесным сладковатым ароматом. Прижав цветок к лицу, баронесса Хорти заплакала, адмирал молча гладил её по руке, но сам едва сдерживал слезы. Они оба понимали, этот цветок — всё, чем в жестоких условиях оккупации Будапешт может выразить им свою признательность и сочувствие. Это последний привет от прекрасной и вольной Венгрии, страны виноделов, скрипачей, смелых воинов-гусаров и очаровательных танцовщиц, парящих в чардаше среди цветущих гортензий и роз на берегу Дуная — той Венгрии, которой с юных лет служил адмирал Хорти и которой уже никогда не будет на свете. Также это был и последний привет от любимой венграми императрицы Зизи, покровительницы Будапешта, её слеза отчаяния и жест поддержки перед долгим и трудным изгнанием.
— Она видит, видит нас, Миклош, — прошептала баронесса Хорти. — Там на небесах она молит за нас Господа. Она не оставит нас, не оставит Венгрию. Это знак надежды.
* * *Спецпоезд с семейством низложенного регента Хорти отошел от вокзала Нюгати ровно в полдень. Перрон был оцеплен немецкой полицией и войсками СС. Из венгров присутствовали лишь несколько железнодорожников, да и то тщательно подобранные кадры из активистов нацисткой партии Салаши. Поезд прибыл из Германии и обслуживался исключительно немцами, агентами СС. Ральф фон Фелькерзам выполнил обещание — внуков Хорти в сопровождении няни привезли на вокзал перед самым отправлением поезда. Увидев детей, выходящих на перрон, Илона хотела было броситься к ним, но её не пустили. Пришлось ждать, когда солдаты пропустят их через кордон. Прижав малыша к груди, Илона обняла старшего сына Шарифа, он не плакал, было заметно, он во всём старается походить на деда, но был очень бледен от пережитого страха. У Илоны дрожали губы.
Как только дети и няня сели в поезд, он тронулся. Увидев внуков, Магда Хорти не выдержала — ей стало плохо с сердцем. Маренн уговорила баронессу прилечь. Она сделала ей укол. И сидела рядом с постелью почти час, пока состояние не улучшилось и Магда не уснула. Напротив, на столике в вазе, Магда попросила поставить цветок лилии, который бросил перед автомобилем адмирала неизвестный почитатель. Она всё время смотрела на него, и глаза туманили слезы.
— Идите, ваше высочество, вам надо отдохнуть, — Хорти подошел к Маренн, ласково положил руку ей на плечо. — Вы сами ранены, вы столько пережили с нами. Я побуду с супругой. Теперь у нас будет много времени, чтобы быть вместе.
Он сказал это с особой теплотой и взяв руку спящей жены, с нежностью поцеловал ее. Маренн подняла голову. За спиной Хорти она увидела Скорцени, он стоял в дверях купе. Уже без камуфляжа, в мундире оберштурмбаннфюрера СС. Постояв мгновение, прошел дальше по коридору.
— Идите, идите, отдыхайте, — Хорти присел на стул рядом с баронессой вместо Маренн. — Если что-то станет хуже, я позову.
— Я буду рядом, через два купе, — сказала она почти шепотом, чтобы не потревожить спящую Магду.
— Я знаю, ваше высочество. Не волнуйтесь.
Маренн вышла из купе адмирала. Прошла по коридору. Скорцени она увидела сразу. Он стоял в самом конце, у тамбура с офицерами, они разговаривали. Айстофель спал рядом, растянувшись во весь рост, и шевелил лапами во сне — гонялся за воронами. Она сразу поймала на себе взгляд Отто, ей, собственно, даже не нужно было поворачивать голову, чтобы понять, что Скорцени смотрит на неё — она чувствовала его взгляд всегда, среди десятка, сотни других взоров, всегда безошибочно могла понять, чей это взгляд.
Маренн вошла в свое купе, даже не удосужившись закрыть за собой дверь. Зачем? Она знала, он сейчас придет. Из зеленой пачки, лежащей на столике перед окном, вытащила сигарету, взяла зажигалку с нацистским орлом, закурила, подойдя к окну. Купе наполнилось чуть сладковатым запахом ментола. За окном мелькали осенние пейзажи — пожелтевшие поля, подернутые красноватой листвой деревья. Но не это привлекло её внимание. Все дороги вдоль железнодорожного полотна, сколько мог охватить глаз, были забиты немецкими войсками и техникой. Немцы срочно создавали линию обороны. Зазвонил телефон. Повернувшись, Маренн сняла трубку.
— Я слушаю.
— Мамочка! — на другом конце провода она с радостью услышала голос Джилл. — Я так рада! Только теперь я смогла до тебя дозвониться! Мне не разрешали. Бригадефюрер говорил, некуда звонить, линии отключены. Я перепугалась. И вот теперь он вызвал меня и сказал, что можно. С тобой всё в порядке, мамочка?
— Да, со мной всё хорошо, со мной и с Ральфом, — ответила она. — Мы возвращаемся домой. К нам, кстати, присоединились Отто и Алик. Так что мы едем все вместе.
— Они присоединились к вам? — Джилл на мгновение смутилась. — Вы едете все вместе?
— Да, а что странного? — она дала понять дочери, что углубляться в данную тему не стоит, ведь линии наверняка прослушиваются, и перевела разговор на другую тему: — Как ты провела эти дни? Было много работы?
