Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд
Всего этого начальник разведки 47-й армии майор Сосновский, разумеется, не знал да и не мог знать. Однако ему было хорошо известно о том, что на участке прорыва сосредоточено большое количество артиллерии и миномётов, танков и самоходных установок. Одно это уже свидетельствовало о многом.
Месяц сиял высоко в небе, когда полковник вышел из казино. И в тот же миг из темноты возник ефрейтор и, щёлкнув каблуками, доложил:
— На посту никаких происшествий не случилось!
Половник фон Зальц махнул рукой:
— Благодарю, продолжайте нести службу! Новый год уже отметили?
— Никак нет, господин полковник! Употреблять спиртные напитки на дежурстве запрещено!
— Это правильно.
Метрах в тридцати стоял дизель, и его работающий мотор нарушал тишину ночи. Возле машины возились два человека.
«Какой жалкий рождественский вечер: скверная водка, пустой табачный дым, — думал Зальц, — и ни одной минуты покоя». Полковник направился к машине. Копошившиеся возле неё военные вытянулись по стойке «смирно».
— Вы что, с ума сошли?! Почему у вас машина работает на холостом ходу?! Кто здесь старший?
— Фельдфебель Герхард.
— Приказываю немедленно заглушить мотор! — распорядился полковник.
— Слушаюсь, господин полковник! — Правая рука вояки взметнулась, но не к козырьку, а к носу, левой рукой он почесал затылок.
Одно мгновение — и руки у полковника оказались заломленными за спину. Часовой, который только что докладывал полковнику, тоже был тут как тут. В два счёта полковника связали и, втиснув в рот кляп, положили в машину. Через минуту она уже мчалась по направлению к Насельску.
— В себя он придёт не раньше чем через час. Из предосторожности я сорвал с него полковничьи погоны, — сказал Хельгерт.
На полу кузова лежали оба водителя полковника и его телохранитель. Все трое оглушены и с кляпами во рту.
Когда проезжали мимо какого-то села, Добрушкин, сидевший за рулём, снизил скорость и, высунувшись из кабины, по-немецки крикнул стоявшему на околице часовому:
— С Новым годом!
До штаба корпуса оставалось километра четыре. Добрушкин дал газ, но старушка машина охать быстрее не могла.
Хельгерт сидел рядом с водителем, держа в руках карту, автомат он зажал между коленями. На машине можно было проехать ещё километров с пять, но дальше нужно было идти пешком. Главное, чтобы пока никто не бросился искать полковника и исчезнувшего часового. Разумеется, гитлеровцы сочтут это делом рук партизан и, конечно, объявят тревогу.
— Мороз крепчает, — заметил Добрушкин.
— Мне лично что-то жарко, — откликнулся Хельгерт. — Стой, Иван! — вдруг крикнул он Добрушкину.
Добрушкин резко затормозил. Хельгерт выскочил из машины.
— Что, разве уже приехали? — высунул голову Фаренкрог.
— Я не уверен, что мы едем правильно. Помоги мне! — попросил Хельгерт.
Чтобы Хельгерт просил помощи, такого ещё никогда не было, Фаренкрог выпрыгнул из кузова и осмотрелся.
Дул холодный ветер. Где-то вдалеке бил автомат.
— Мне кажется, нам нужно проехать ещё с полкилометра вперёд, поближе к лесу.
— Половина третьего, по времени мы уже должны быть на месте. Да и Зальц может пробыть в казино часов до трёх-четырёх, а потом его наверняка начнут искать.
— Мы ещё далеко не у цели. Поехали.
Оба вскочили на подножку машины, и она поехала дальше. А вот и тропа.
— Стой!
Машина резко остановилась.
Хейдеман разостлал на земле плащ-палатку, и разведчики положили на неё связанного полковника.
— Отгони машину на несколько сот метров назад, так будет лучше.
— А мы пока подождём тебя. Думаю, что нам нужно быть вместе, — заметил Фаренкрог.
Хейдеман сел за руль, и через минуту машина исчезла в темноте. Вскоре мотор заглох.
— Я немного пройду вперёд, посмотрю, нет ли там часового, — сказал Добрушкин и пошёл вперёд.
Вскоре вернулся запыхавшийся Хейдеман:
— Все трое спят сном праведников.
Хейдеман зарядил ракетницу. Важно было дать сигнал с условленного места, в противном случае можно было попасть под огонь собственных «катюш». Сейчас, как никогда, он чувствовал всю ответственность полученного задания.
Шли осторожно, стараясь не шуметь. Полковника несли на плащ-палатке. Вдруг перед ними словно из-под земли выросла фигура Ивана Добрушкина.
Схватив Хельгерта за руку, он прошептал:
— Впереди нас фрицы, они роют окопы.
— Сколько их? — спросил Фаренкрог.
— Человек двадцать.
— Нам нужно обойти их с юга. Слева от нас находятся миномётчики, там тем более не пройти, — объяснил Хельгерт.
— Смотри, чтобы наш полковник не заорал в самый неподходящий момент, — предупредил Хейдеман.
— Не беспокойся, я глаз с него не спускаю, — шёпотом ответил Фаренкрог.
Добрушкин прошёл шагов на двадцать вперёд, где от кустарника начинался заболоченный участок. Там, по-видимому, у немцев должен быть дозор.
Все сняли оружие с предохранителей. Шли медленно, несколько растянувшись, по не теряя друг друга из виду.
Вдруг Добрушкин остановился и упал на колени. Ветки хрустнули под ним.
— Стой! Кто идёт? — раздался грозный окрик часового, а вслед за ним и клацанье затвора.
— Хороший человек, немец.
— Пароль?
«Судя по голосу, до него не более десяти метров, жаль только, что я его не вижу», — мелькнуло в голове у Добрушкина.
— Пароль! Живо! — потребовал часовой.
— Я его забыл, камарад.
— Забыл? Из какой части?
— Артиллерист я.
— Встать! Руки вверх!
Добрушкин бросил автомат на землю: стрелять было бессмысленно, так как сам он не видел гитлеровца, а тот наверняка держал его на «мушке».
«Самое главное — не терять хладнокровия», — решил Иван и поднял руки.
— Эй, Грюнберг, иди-ка сюда! — крикнул часовой, которого Иван, как ни старался, не мог увидеть. — Здесь шатается какой-то артиллерист, а пароль он забыл.
— Ну его к чёрту, пусть идёт, — послышался голос невидимого Грюпберга, но уже с расстояния пятнадцати шагов.
— Иди уж, растяпа-артиллерист…
Ещё мгновение — и Иван увидел, как Хельгерт набросился на часового, вцепился ему в горло. Вот он ударил гитлеровца со всей силой, и тот, словно мешок, тяжело упал на землю.
Второй гитлеровец выстрелил в Добрушкина и попал ему в правое плечо. Затем он выстрелил второй раз и ранил Ивана в левую ногу.
Хельгерт в два прыжка настиг гитлеровца, который выстрелил в него, но промахнулся. Это был здоровенный верзила, он никак не хотел выпускать из рук карабина, пока Хельгерт не ударил его со всего размаху ребром ладони по горлу.
Добрушкин тщетно пытался встать с земли.
— А теперь вперёд, и как можно быстрее. Доберёмся до наших — отнесём тебя в лазарет!
— Сначала нужно выбраться отсюда, — бросил Фаренкрог. — Держись за меня, Иван, да покрепче.
Добрушкин согласно закивал.
Подбежавший Хельгерт взвалил Ивана себе на спину и прямо через кусты потащил на северо-восток.
Нужно было как можно скорее добраться до тропы, пока гитлеровцы не подняли тревогу по всему участку.
Через минуту они услышали за своей спиной крики:
— Прочесать всю местность! Далеко они не могли уйти!..
В ночное небо взлетело несколько осветительных ракет: стало светло как днём. Разведчики залегли. До леса оставалось совсем немного.
Сердце билось у Хельгерта в горле. Он осторожно опустил раненого на землю, чтобы хоть немного отдышаться.
— Иван, потерпи немного, — сказал он раненому.
К ним, рассыпавшись цепью, медленно приблизились гитлеровцы. Их было человек десять.
— Теперь я его понесу, — предложил Хельгерту Фаренкрог.
— Ничего, я сам, а ты возьми командование на себя.
Фаренкрог встал и пошёл первым. Полковника несли на палатке.
— Выйти отсюда они могут только по тропе! — послышался разведчикам грубый голос. — Отделение Грейнера — в цель!
И снова в небо взлетела ракета, ярко осветив всё вокруг.
Хельгерт вытащил ракетницу и выстрелил, и через несколько секунд в тёмном небе вспыхнул жёлтый огненный шар, тут же распавшийся на множество огоньков. Затем он выпустил вторую ракету, за ней — третью.
— Оставьте меня здесь, — слабым, голосом, попросил Добрушкин. — А то и вы погибнете.
Хельгерт чувствовал, что его китель на спине стал мокрым не то от пота, не то от крови Ивана.
Впереди него шли Хейдеман и Шехтинг. Шли они напролом. Тонкий ледок, сковавший болото, с треском ломался под их тяжестью, но сейчас на этот шум уже никто не обращал внимания.
Совсем рядом забил автомат. Пули просвистели близко-близко.
«Если я сейчас упаду, то больше мне уже не встать, — мелькнуло в голове у Хельгерта. — А что будет с Иваном?..»
