Гусейн Аббасзаде - Генерал
Глава одиннадцатая
1
Немцы лихорадочно укрепляли подступы к Вильнюсу и сам город. Через Вильнюс шло снабжение войск на северо-западном и центральном участках Восточного фронта. Вильнюс с его густой сетью коммуникаций связывал группы армии «Центр» и «Север»; Вильнюс прикрывал Прибалтику и позволял угрожать советским войскам, наступавшим в рижском направлении. Наконец, в политическом плане потеря Вильнюса, одной из столиц союзных республик, приобретала особый резонанс. Гитлер приказал любой ценой отстоять Вильнюс. Для руководства обороной города по его указанию прилетел генерал-лейтенант Штахель, который развил бурную деятельность. За короткий срок на подступах к Вильнюсу выросли мощные заграждения, в том числе противотанковые. В самом городе множество домов старинной постройки были приспособлены к обороне, в подвалах установлены пулеметы, на чердаках засели снайперы. К городу стягивались надежные части.
Войска Третьего Белорусского фронта наступали на Вильнюс с двух направлений — с востока и юго-востока. Бригада Ази Асланова и полк самоходной артиллерии вырвались вперед; танкистам и самоходчикам удалось захватить аэродром, на котором стояло тридцать два самолета. Овладев железнодорожной станцией, они первыми из частей фронта ворвались в Вильнюс и завязали бои на улицах города. Фашисты до последней возможности вели борьбу за каждую улицу, за каждый переулок, за каждый дом. Особенно досаждали наступающим артиллеристы, снайперы и истребители танков.
Но, несмотря на яростное сопротивление, наши части все настойчивее пробивались к центру города, шаг за шагом сокрушая узлы вражеской обороны.
Капитан Григориайтис воевал в родном городе.
О том, что он хотел увидеть родной дом, капитан говорил генералу еще до боев за город. Асланов сказал, что сделает все возможное, чтобы он увиделся с родными, но всячески сдерживал нетерпение комбата, чтобы тот не полез на родную улицу раньше времени.
И вот, судя по всему, эта улица была очищена от противника, и капитан напомнил комбригу о своей просьбе.
— Я не забыл, капитан. Оставь за себя заместителя. Один не ходи, возьми трех-четырех проворных бойцов, мало ли какая может быть неожиданность.
Григориайтис взял с собой двух автоматчиков, а из разведчиков Керима Керимова, Александра Павлова, Шарифа Рахманова, который уже с месяц служил во взводе разведки и чувствовал себя среди разведчиков как рыба в воде.
Улицы, ведущие к центру города, усыпаны битым кирпичом и камнем, обломками бревен, остатками разбитых заграждений. Под ногами хрустит битое стекло. Стены зияют дырами от снарядов, штукатурка и камень испещрены следами пуль и осколков. И все же в центре меньше разрушений, чем на окраинах. Григориайтис шел, настороженно оглядываясь, с трудом узнавая знакомые улицы и дома.
Через шесть-семь кварталов группа во главе с капитаном, миновав гостиницу «Вильнюс», вышла на проспект Георгия. До дома Григориайтиса оставалось совсем немного, когда пули просвистели в вершке от головы капитана, и прогремела автоматная очередь, капитан споткнулся.
— Вы ранены, товарищ капитан?
— Нет, обошлось. Но осторожно, ребята: кое-где остались еще фашисты.
С противоположной стороны улицы ударил пулемет. Капитан и его бойцы успели заскочить в двери разбитого здания, осмотрелись. Похоже, они рановато двинулись в путь, улицы от врага не очищены, чего доброго, подстрелят на пороге родного дома, да и бойцы пострадают.
Григориайтис примирился с мыслью, что к своему дому надо пробиваться с боем. Он приказал разведчикам затаиться, наблюдать, выискивать, откуда бьет враг, и сам привычным взглядом осматривал противоположную сторону улицы. Вот он, мерзавец, на третьем этаже, бьет из наполовину заложенного мешками окна.
Керим Керимов и Шариф Рахманов переговаривались по-азербайджански.
— Ты цел? — спросил Керим.
— Кажется, да. А очередь прошла рядом.
— В рубашке родился.
— Тебе смешно? — вскинулся Шариф. — Меня не случай бережет… Э-э, да ты все равно не поймешь! Вот здесь, понимаешь, есть кое-что понадежнее брони. — Шариф стукнул себя по груди, нащупал мешочек с кораном, успокоился, хотел было показать коран Кериму, но, заметив, что позади стоит Павлов, передумал, рука замерла. Ни к чему знать другим… бог весть что подумают. Пусть лучше Керим, этот насмешник, чеснок ленкоранский, думает о себе, а он сам о себе позаботится. Капитан, между тем, сунул пистолет в кобуру и обернулся к Шарифу:
— Дай-ка мне автомат. Диск полный?
— Пострелять можно. Недавно набил.
Капитан долго и терпеливо наблюдал за вражеским пулеметчиком, и, едва тот зазевался, дал длинную очередь. Подождал немного. Окно безмолвствовало.
— Все; накрылся, — сказал Шариф. — Но хотите, проверим? — и он выставил в окно на обломке палки свою пилотку.
— Товарищ капитан, не реагируют! Пристукнули вы прохвоста, а?
Они подождали, не заявит ли как-то о себе противник, осмотрелись, по одному вышли из дому и стали пробираться дальше.
Город выглядел чужим, настороженным, жители не могли еще показаться на свет божий, и Григориайтис в который раз подумал, все ли в порядке дома, встретит ли он мать.
Встреча произошла раньше, чем он ожидал, и не дома, до которого оставались считанные шаги.
— Смотрите, — сказал сержант Павлов. — Что это? Из подвала большого кирпичного здания валил густой черный дым.
Перебежав через улицу, разведчики попытались было заглянуть в подвал через узкое низкое оконце. Ничего не было видно из-за дыма, но крики, детский плач, кашель доносились до слуха.
— Несомненно, там люди, — сказал Григориайтис. — Рахманов, Павлов, обследуйте все вокруг, осмотрите двор! Керимов, выбейте стекла в окнах, чтобы воздух туда попадал, а то задохнутся. Ищите вход в подвал.
На дверях подвала висел огромный замок. Автоматчики сбили его прикладами. Не входя, Григориайтис крикнул:
— Кто тут есть? Не бойтесь, мы свои!..
Он повторил это по-литовски, и тогда в подвале поднялась суматоха, крики: «Помогите. Задыхаемся!»
Услыхав эти сдавленные голоса, Григориайтис дал знак разведчикам войти. Едкий дым разъедал глаза, и ничего не было видно. Ощупью, держась за стены, разведчики спустились вниз. Григориайтис время от времени спрашивал на литовском языке:
— Где вы? Откликнитесь!
— Здесь… здесь…
Наконец, наткнулись на людей и стали выводить их во двор. Стариков и детей вытаскивали почти на руках. Шарифу попалась под руку совершенно обессилевшая старая женщина, которую он, уже почти ничего не видя и давясь кашлем, вытащил во двор.
Едва открыв глаза, женщина сказала:
— Там еще есть люди. Много… Дети, старики. Их надо спасти.
Капитан ходил в дальнем углу подвала. Сквозняк постепенно рассеивал дым, стало легче дышать, и разведчики одного за другим вытаскивали полузадохнувшихся людей во двор, клали их у стены, и тут они постепенно приходили в себя, судорожно глотая свежий воздух.
— Проверить еще раз все углы, — сказал капитан. Шариф на последнем заходе вытащил щупленькую старушку с изможденным сухим лицом. Женщина что-то говорила. Шариф не мог понять что, пожимал плечами.
— Скажите по-русски, мамаша. Знаете немного по-русски?
— Воды, воды…
Шариф обернулся мгновенно; в руках у него было полное ведро, и в нем плавала консервная банка.
— Пей, мамаша, пей, оживешь, и вы пейте, спасенные граждане, — говорил Шариф, обходя вытащенных из подвала.
— Знаете, в чем дело? — спросил разведчиков Григориайтис. — Немцы согнали их в подвал и бросили туда зажженную дымовую шашку… И закрыли на замок. Еще несколько минут, и люди задохнулись бы. В чем провинились старики, женщины и дети, эти подлецы не спрашивают. Убивают любыми способами, и все…
Они стояли как раз около старой женщины, которую вынес из подвала Шариф. Женщина, придя в себя, вглядывалась в лица военных; голос старшего был ей очень знаком; она приподнялась на локтях, вгляделась в него и вдруг вскрикнула:
— Юо… Юо… Юозас!
Капитан резко обернулся на голос. Страх и радость мелькнули в его глазах.
— Мама?!
Старушка потеряла сознание. Капитан, сопровождаемый разведчиками, на руках отнес ее до дому.
— Юозас, сынок, — открыв глаза, старушка обняла сына и расплакалась.
— Ты умница, мама. Если бы ты не узнала меня, я мог тебя не узнать.
— Сердце узнало тебя, сынок. Дождалась. Спасибо, что пришел. Живой. Здоровый. Юозас мой…
2
В просторной гостиной в доме Григориайтиса, за накрытым столом, сидело человек пятнадцать гостей, товарищей и начальников капитана. Все они, за исключением двух-трех человек, включая комбрига, впервые сидели за таким огромным столом, в огромной строгой комнате с лепным потолком, с зашторенными окнами, с могучей богатой люстрой, свисавшей над серединой стола, со строгими картинами на стенах и увеличенным портретом самого Юозаса — видимо, сын, важно восседавший во главе стола, помог матери поднять из тайников все — картины, посуду, — и привести квартиру в должный вид.
