Сергей Бетев - А фронт был далеко
— А почему мы должны круглой ждать? — сразу взъерошился отец.
— Этот день для Купавиной памятным станет, — попробовала смягчить его мама. — Ты Макара-то Заярова помнишь?
— Конечно. Пропал в войну…
— Нашелся! — сказала она.
— Как так? — опешил я. — Живой?!
— Да нет… — опять вмешался папа. — Героем посмертным стал.
…Если судить по теперешним временам, до войны на Купавиной народу жило не ахти сколько: в маломальскую деревнешку уселились бы. Но, как водится в миру, и в среде купавинского общества были свои уважаемые люди, чей авторитет подвергнуть сомнению не мог никто.
Конечно, были они разные и по должности, и по характеру. Скажем, машинист дядя Ваня Кузнецов прославился необыкновенной лихостью в работе. Или взять Александра Павловича Завьялова, секретаря парткома. Должность у него не рабочая была, как ни верти. А все равно без него на Купавиной ни одно дело не обходилось. И любили его все, наверное, потому, что он никому в совете не отказывал. Той же породы был и Макар Заяров. Отличался от других разве только малословием, отчего и слыл человеком строгим. Ребятня же этого не замечала, потому что Макар в любой просьбе был безотказным, особенно когда дело касалось инструмента или сооружения какого. Говорили, что это он помог Гешке Карнаухову спроворить знаменитый броневик…
На второй год войны, когда стали биться за Сталинград, Макар ушел добровольцем. Жена Мария и дочь Елена, сказывали, хоть и нечасто, получали от него письма. А под конец войны как отрезало: ни одной весточки.
Так и победу встретили.
Потом сделали через военкомат запрос. Дождались ответа, в котором сообщалось, что Макар пропал без вести…
Мария сначала держала надежду, что Макар окажется в плену. Но в разговоре с ней дядя Ваня Кузнецов решительно заявил, что такой человек, как Макар, в плену оказаться не может, потому что живым не сдастся.
— Не тот характер, — объяснил тогда.
А когда о том разговоре прослышал Александр Павлович, то просто удивился людскому несоображению:
— Дорогие мои! Вы что? Забыли, в какое время от Макара последнее письмо пришло? Наши уж по Европе шагали! И не нас, а мы в плен брали.
И уж совсем обидно получилось: сгинул Макар перед самой победой…
Много лет спустя школьная ребятня стала собирать воспоминания своих земляков о войне, о подвигах их, особо почитая погибших. А главное место занял розыск тех, кто пропал без вести. Следопыты из купавинской школы писали в сотни адресов, а когда поднаторели в этом деле, то и с заграничными школярами связь заимели.
И вот, через двадцать с лишним лет, пришло письмо из польского городка вблизи советской границы, которого и на карте не нашли. В нем сообщалось, что в сорок четвертом году возле их городка произошел жестокий бой. В одной из последних атак советский боец закрыл собой амбразуру вражеского дота. Бой прокатился дальше. Убитых не подбирали больше двух суток. И тогда местные жители подобрали тело убитого героя и похоронили на своем кладбище. При бойце был только солдатский медальон, в котором значилось имя Макара Заярова.
О полученном письме купавинские ребята сообщили в военкомат, в дело вступили военные. Медальон Заярова, повторившего подвиг Матросова, из Польши переслали в Центральный архив Советской Армии. Больше года волновались купавинские школьники, ожидая заключения военных. И ко всему были готовы, только не к тому, что произошло: в газете появился Указ о присвоении Макару Заярову звания Героя Советского Союза (посмертно).
С этого и пошло…
В деревне Грязнушке, где родился Макар, в память о нем поставили бюст.
Купавинцы попробовали осторожно протестовать, считая Макара своим. Да и что такое Грязнушка, особенно после войны: жителей в ней почти не осталось, только старушонки ползают между избами, половина которых к тому же заколочена. Уж если ставить памятник герою, так не в безлюдном месте надо это делать, рассуждали купавинцы. Им объяснили, что, во-первых, по закону бюст ставится на родине дважды Героя и грязнушкинцы по своей воле увековечили память односельчанина. А во-вторых, подметили кстати, что Грязнушка вовсе и не такая уж убогая, потому как там есть сельсовет и в нем председатель, который живет там же.
Так и вышел отказ.
Но купавинцы были уже не прежние. Они и раньше-то норовом не страдали: чужому не завидовали, но и свое в руках удержать умели. Да и в правах поднаторели. Сначала по домам, на посиделках, даже в бане, а потом и на работе при перекурах, в конторках, на собраниях ненастырно заговорили о несправедливости, о попранной памяти — и все это в приклад к Макару Заярову. И так как никто их за такие разговоры не попрекнул, насмелились они наконец явиться в местком и партком, не без понятия полагая, что там сидят люди тоже с купавинской душой.
Постепенно разговоры о намерениях перерастали в планы, оставалось дело за решением. А получить его оказалось непросто.
Сначала купавинцев пужанули, что затея их больших денег стоит. Но они не отступились. Когда речь зашла о проекте, тут же вспомнили про Гришку Глухова — сына машиниста Павла Глухова. Четыре года назад он закончил в Свердловске художественное училище и теперь работал во Дворце культуры Нового завода. Гришку еще мальчишкой прозвали художником и сулили знаменитую карьеру, студентом приглашали в бригаду художников, которые расписывали уральскими пейзажами простенки в ресторане нового вокзала на Купавиной. Так вот, Павел Глухов, отец Гришки, поклялся, что тот сделает проект даром.
И, правда, скоро Гришкин проект памятника гулял по всей Купавиной. Кто-то из начальства попробовал намекнуть, что Гришка не специалист по памятникам. Тогда купавинцы официально сообщили, что монумент, воздвигнутый на площади Нового завода заводчанам, погибшим на войне, построен по Гришкиному проекту. Начальству отступать стало некуда: решение приняли.
Выбор места для памятника оказался еще канительнее.
Конечно, купавинцам хотелось, чтобы памятник Макару был на видном месте. Но не меньше значило и то, чтобы на свой пьедестал Макар стал в родной Купавиной, которую ушел защищать на фронт. А такую Купавину найти оказалось непросто.
Под конец осталось два мнения.
Первое, от городского начальства, предлагало установить памятник на привокзальной площади, там, где уже был заложен сквер и действовал фонтан: все гости Красногорска сразу увидят героя, которым гордится город.
Такое объяснение казалось резонным. Но мялись, чесали затылки старики. Вспоминали, между прочим, что когда Макар уходил на фронт, то Красногорска из Купавиной и видно-то не было… Не красногорский житель Макар… Хоть как-то, а надо сделать, чтобы люди знали, что наш, железнодорожный он мужик.
Второе предложение, объявившееся в последний момент, купавинцам пришлось по душе. Памятник советовали поставить возле нового Клуба железнодорожников, разгородив под него угол парка, возле которого и стоял клуб. Сюда со стороны Красногорска подходили сразу три улицы, образуя просторный перекресток. Значит, памятник будет на виду и гости Красногорска, кстати, при въезде в город его не минуют.
Купавинцы же видели в этом еще и свое кровное… Парк, окружавший новый клуб, был остатком некогда шумевшей здесь березовой рощи. В войну в ней образовалось безродное кладбище, на котором хоронили погибших в дороге от болезней и несчастных случаев, включая и солдат. На этом кладбище была и могила, дорогая для купавинцев…
В свое время улицы Красногорска остановились перед ним. И кладбище решили снести. Березовую рощу заметно потеснили новые дома, но она устояла малым островом, переняв имя утраченной могилы, стала зваться Афониной рощей. Ее обнесли красивой оградой, отгородив от людных тротуаров, и нарекли Парком железнодорожников. Для оправдания такого названия наметили в роще аллеи, обсадили их разными кустами и другой низкорослой зеленью.
Купавинцы давно уверились, что с постановлениями разных начальников спорить бесполезно, поэтому про железнодорожный парк смолчали, но от своего не отреклись: для них он стал Афониным парком.
Когда-то они поставили свою станцию, гордились ею и приспосабливали для хорошей жизни, как могли. Грянула война, и многие из них взялись за оружие, оставшиеся перевозили для фронта всякую подмогу. Купавина была их потом, болью и надеждой, прошлым и будущим. Где же еще правильнее ставить памятник Макару Заярову, положившему голову на войне?
На том и порешили.
…— А ты говоришь, праздник не круглый, — заканчивал рассказ отец. — Двадцать шесть годов прошло с войны. Много ли уж живых-то осталось, которые помнят ее всю и рассказать про нее могут? А надо, чтобы помнили.
— Вот я и написала, сынок, — заключила мама. — Ты ведь Макара тоже знал. Неловко было бы тебе не приехать. В нонешний праздник как раз и будут открывать памятник-то…
