Николай Асанов - Катастрофа отменяется
Действительно, чем кончится его представление по начальству? Пошлют ли на передовую или, сообразуясь с дипломом, оставят на штабной работе? Скажут: вы знаете немецкий и нужны здесь.
Оба замолчали, размышляя о будущем.
— Ты как думаешь добираться до фронта? — нарушил молчание Демидов.
— Голосовать придется.
— Так поедем со мной. Меня будет ждать машина, а от нашей базы не очень далеко до штаба. Как раз и хозяйство Хмурова, куда перешла Марина, возле нас…
— Вот хорошо было бы! — обрадовался Сибирцев.
— Будет! — уверенно ответил Михаил. — Кстати, посмотришь, как мы живем. Курорт! — И вздохнул.
Они не заметили, как долетели до прифронтового города. Сначала показались руины, сожженные коробки вокзальных зданий, сотни остовов вагонов и паровозов, а чуть дальше — пустынные улицы, ограниченные с обеих сторон квадратами пепла и мертвого камня. Таким же увидел Сибирцев когда-то освобожденный Минск и, сколько ни искал, не мог найти дом, в котором провел детство. Об этом подумал и Демидов, потому что вдруг сказал:
— Как в Минске!
Поздним вечером «виллис» доставил их в хозяйство Хмурова. Михаил предложил Сибирцеву переночевать, ссылаясь на то, что ночью трудно будет разыскать хутор, где живут разведчики. Но Сибирцев не согласился.
— Ладно, пеняй на себя, если всю ночь проплутаешь, — сердито сказал Демидов. И приказал шоферу: — Остаешься в распоряжении майора. Да поторопись, видишь, майор собирается время обогнать!
Проплутав в темноте около часу, они наконец разыскали затерянный в перелесках хуторок. Еще минут пятнадцать потратил Сибирцев на переговоры с дежурным, который никак не хотел будить командира подразделения по требованию неизвестного офицера, не имевшего к тому же никакого предписания в их часть. В конце концов на шум вышел сам Хмуров, молодой капитан, фамилия которого никак не соответствовала широкому, веселому, хотя и заспанному его лицу.
— В чем дело, товарищ майор?
— Я хочу видеть лейтенанта Стрельцову! — сказал Сибирцев. Мысль о том, что вот сейчас перед ним появится Марина, что все препятствия уже преодолены, заставила его побледнеть.
— Никак нельзя, товарищ майор, — хладнокровно ответил Хмуров.
— Почему? Я ее муж…
— Не в этом дело, товарищ майор…
— В чем же?..
— Лейтенант Стрельцова выбыла на задание, — все так же спокойно ответил Хмуров.
Сибирцев молча сел на стул. Хмуров стоял перед ним, поглядывая через открытую дверь в соседнюю комнату, где виднелась большая кровать, застланная по-немецки сверху периной.
Одеваясь второпях, капитан не застегнул китель и был похож почему-то на толстого добродушного доктора, спешно вызванного к больному.
— Когда она вернется? — уже тихо и спокойно спросил Сибирцев.
— Не могу знать, товарищ майор!
— Вы можете не называть точного часа, но день… Поймите, я же заехал только по пути… Я еду на фронт…
— Я понимаю, товарищ майор, но помочь ничем не могу…
— Ну все-таки, сколько мне ждать? День? Неделю?
— Ждать не следует, товарищ майор…
— Что это значит? — закричал Сибирцев не в силах более сдержаться. — Вы понимаете, что я ее год не видел, год!
— Понимаю, — все с тем же убийственным хладнокровием ответил Хмуров. — Я не видел свою жену почти четыре года.
Сибирцев встал, прошелся по комнате. Потом, несколько успокоившись, протянул руку:
— Простите меня…
— Ничего, товарищ майор, бывает… Я передам ей, как только вернется. Передам…
Сибирцев, тяжело ступая, пошел к двери. Рядом с ним шел Хмуров.
— Кто же знал такое? — тихо говорил он. — Пришло задание, ничего не поделаешь. А как только вернется, я скажу ей… Мы вас разыщем через отдел кадров. Вы ведь на нашем фронте останетесь?
— Да, — с трудом ответил Сибирцев.
— Вот и хорошо, вот и отлично.
Садясь в машину, Сибирцев увидел в освещенном квадрате двери широкое, полное лицо Хмурова, обращенное к нему с сожалеющей улыбкой, словно он все еще повторял: «Вернется — скажу, обязательно скажу…»
3
Офицеры, ждавшие назначения на должности, разместились в бывшем помещичьем имении Озолмуйж, в тридцати километрах от передовой. Устроились они хозяйственно. Под начальством толстенького, очень подвижного и всегда веселого артиллерийского капитана Власова заделали все пробоины, заколотили фанерой разбитые окна, повесили маскировочные шторы. Несмотря на то что комнат в помещичьем доме хватило бы на целую роту, все спали в одной, словно не могли обходиться друг без друга. Только для столовой была выделена еще одна комната — бывшая гостиная, в которой сохранилась даже мебель. Капитан Власов, писавший какую-то работу по баллистике, устроил себе отдельный рабочий кабинет, в котором, впрочем, сидел лишь по утрам.
Эти места были освобождены несколько дней назад, и жители еще не успели вернуться, отсиживались в лесу, ожидая, когда фронт продвинется подальше.
Сибирцева офицеры встретили радостно. Новый человек, да еще из Москвы, с курсов, — значит, предстоит долгая, интересная беседа.
Появление Сибирцева показалось старожилам резерва примечательным. Все они прибыли из госпиталей, некоторые уже недели две назад. Опытные в понимании всяких военных примет, они огорчались, что никаких надежд на крупные события пока не было. Приезд же Сибирцева, направленного из Москвы, прямо с курсов, был первым намеком на возможные перемены…
Сибирцеву любопытно было наблюдать, с какой ревностью следили офицеры за успехами на других фронтах. Получив газеты, они немедленно углублялись в изучение сводок. Они побывали на разных фронтах, помнили наизусть двухверстки своих бывших участков и потому могли безошибочно определить по скупому перечню освобожденных населенных пунктов удачи войск. Возле карты начинался длительный спор с упоминанием высоток, хуторов, фольварков, причем выяснялось, что каждый из спорщиков имел свой собственный план наступательных действий. Так продолжалось часа два, а иногда и больше. Затем начинались сожаления, почему они застряли здесь, а не попали к Рокоссовскому или Коневу, смотря по тому, кого из командующих фронтами упоминали в приказах. Но Сибирцев видел: все они были страстными патриотами своего 2-го Прибалтийского фронта. Целыми днями они изучали действия его войск. Казалось, дай им один только полк, или, как говорил Власов, полчок, и они в пять дней возьмут Ригу и закончат операцию по освобождению Прибалтики, а то и прямо ринутся на Германию.
Вечером зажигали керосиновые лампы со смешными стеклами — маленький круглый пузырек с длинной и тонкой трубкой в полтора раза длиннее, чем у русских стекол. Время перед ужином было посвящено разным занятиям. Власов вычерчивал какие-то данные для своей будущей книги по баллистике, решал сложные задачи по стрельбе с закрытых позиций. Старший лейтенант Ворон, двадцатидвухлетний украинец, высокий, прямой — «як тополь», дразнил его Власов, — по два часа сидел над учебниками английского и немецкого языков, ежедневно чередуя их. По окончании войны он собирался в академию.
Лейтенант Подшивалов писал письма. У него была самая обширная корреспонденция. Находясь в госпитале, он как-то обратился в радиоредакцию с просьбой помочь ему разыскать семью. Однако попытка эта ни к чему не привела. Родные, видно, погибли. Зато лейтенант Подшивалов получал теперь множество писем. Он возил их с собой и давал заимообразно всем, кто писем не получал. Иногда он раскладывал их и начинал читать по порядку, приглашая знакомых офицеров для сочинения ответов.
Писал он и своим коллегам по профессии. До войны Подшивалов был известным доменщиком и до сих пор хранил письма академика Бардина и мастера Коробова.
Танкист Яблочков с утра уходил в соседний танковый батальон и там отводил душу, принимая горячее участие в ремонте и осмотре машин. До войны он был шофером московского таксомоторного парка. Офицерское звание получил на фронте. Славился отчаянной храбростью, о чем явственно свидетельствовали многочисленные ордена, которые он надевал только в самых парадных случаях, да еще в те дни, когда друзья делегировали его для переговоров с начальником административно-хозяйственной части или в военторг. В такие экспедиции он ходил с удовольствием и всегда успешно.
Из пехотных офицеров Сибирцеву понравился капитан Серебров, бухгалтер по профессии, уже немолодой человек, призванный из запаса, очень тихий и покладистый, всегда готовый помочь товарищу. Целыми днями он читал все, что попадалось под руку. Сибирцев видел его то с томиком исследований о Пушкине, то с церковным календарем, то с романом, найденным на чердаке помещичьего дома.
Но однажды Власов попросил у капитана какую-то «черную» тетрадь. Серебров, смущенно покашливая, выполнил его просьбу. Власов быстро перелистал несколько страниц. Сибирцев из-под его руки увидел тщательно выполненные чертежи местностей, где, по-видимому, протекали операции роты Сереброва. На обороте этих точных зарисовок были перечислены фамилии бойцов, отличившихся в боях, указаны имена раненых и убитых, а ниже, под толстой жирной чертой, чем-то похожей на итоговую, подведены результаты боя: указано количество подбитых танков, обезвреженных мин, убитых гитлеровцев, записаны свои потери. И всегда сальдо этой своеобразной приходо-расходной книги было в пользу капитана Сереброва.
