Владимир Рудный - Гангутцы
Щербаковский, кажется, все успевал заметить.
— Давай, диск сменю. Ты короткими очередями бей…
Они бежали вперед, спотыкаясь о тела убитых. Алеша с ожесточением стрелял. Коротко не получалось, очередь — так на весь диск.
— Тише, дура, там наши…
Щербаковский крепко сжал Алеше кисть.
Светало. На берегу острова рвались финские мины. Финны с других островов обстреливали Гунхольм, не считаясь с тем, что бьют и по русским и по своим. На пристани дрались врукопашную. Финн свалил Щербаковского навзничь.
Алеша ткнул убийце в живот ствол и выпустил все, что осталось в диске.
Он горестно оглянулся: неужели Иван Петрович погиб?
Алеша поднял Щербаковского и потащил волоком к морю.
Щербаковский открыл глаза и мутным взглядом уставился ему в лицо.
— Жив-вой? — прошептал он. — С-сбили, ог-глушили, г-гады…
Алеша тащил его на «Кормилец».
— П-пусти, я сам, — Щербаковский, шатаясь, поднимался по сходням.
На другом берегу дрались разведчики. По следам Камолова они прошли отмель и попали под пулеметный огонь.
Камолов отбивался в кольце. Его ранило, он истекал кровью.
Финны подходили все ближе, чтобы взять его живым.
Камолов слышал звуки боя. Он знал, что остров должен быть окружен. Надежда придавала ему силы. Он крушил врагов автоматом, как палицей, потому что иссякли патроны.
Миг передышки позволил ему выдернуть кольцо и высвободить чеку «лимонки». Левой рукой он сжимал последнюю гранату, а правая держала автомат за ствол.
Разведчики бились где-то рядом.
— Вася, Вася! — слышал Камолов сильный голос Богданыча. — Мы идем!..
— Сюда, Богданыч! — откликнулся Камолов; он стал отбиваться еще злее.
Но чужие руки протянулись к нему. Он почувствовал это прикосновение, рванулся в сторону, ударил кого-то головой. Сзади его обхватил и стиснул здоровенный финн. Он и этого сбросил с себя, громко крикнул, чтобы и товарищам было слышно:
— Балтийцы в плен не сдаются! — и отпустил чеку гранаты.
Взрыв подкосил обступивших Камолова врагов. Камолов упал на трупы.
Когда к нему подбежали товарищи, кровь еще била из изувеченной руки.
Миша Макатахин, радист с торпедных катеров, приподнял Камолова и отнес в сторону.
Разведчики сняли бескозырки.
Богданыч положил свою бескозырку Камолову на грудь. И каждый проделал то же.
— Пошли! — крикнул Богданыч.
И с обнаженными головами матросы продолжали бой.
После боя Богданыч вернулся к тому месту, где под горкой бескозырок лежал Камолов.
Богданыч взял свою бескозырку, но не надел ее.
Подошел Миша Макатахин. Подходили разведчики, и каждый брал свою бескозырку, оставаясь возле убитого товарища с непокрытой головой.
Три бескозырки так и лежали на груди Камолова, никем не взятые.
Камолова похоронили в братской могиле с тремя другими разведчиками.
Богданыч лежал с товарищами у северного берега против финского острова и все твердил:
— Вася, Вася!.. Поспешил ты, Вася!..
На мели у финского острова приткнулся катер: единственный уцелел из разгромленной флотилии. Он стоял ночью не у главной пристани, а в стороне, и на нем удрали финские офицеры. До берега катер их не довез: он наскочил на банку, и беглецов перебили.
Когда разведчикам приказали вернуться на Хорсен, Богданыч предложил товарищам:
— Возьмем катер?
Разведчики согласились.
Пятеро матросов сели в шлюпку и подгребли поближе к катеру.
Богданыч привязал к шлюпке длинный шкерт, разделся и поплыл дальше под водой. Он забрался в катер, выплеснул воду, обыскал мертвецов, собрал документы в офицерский планшет, перевалился за борт, привязал к носу катера второй конец шкерта и потянул судно с мели.
Гребцы на шлюпке нажали на весла, шкерт натянулся. Подталкиваемый Богданычем, катер сполз с банки и поплыл на буксире на юг.
В катере лежали мертвецы. Мотор давно заглох. Время дневное. Никому на финских островах и в голову не пришло, что матросы могут открыто, на виду, увести катер. Похоже было, что волна несет судно, как по течению. Когда финны разобрались в чем дело и открыли огонь, уже было поздно: буксирующая шлюпка скрылась за Гунхольм, шкерт подхватили, на берегу и, как бурлаки бечевой, повели трофейный катер вдоль побережья — к Хорсену.
В Кротовой норе Богданыч выложил перед Граниным все собранные у финнов документы и сказал, что, кроме того, разведчиками доставлен трофейный финский барказ.
— Вы у меня орлы, — похвалил Гранин. — Завтра же начнем ремонт. Поставим пулемет и назовем «Грозящий». Будет наш эскадренный миноносец. Здорово?
Богданыч молчал.
— Чем недоволен, меньшой? — удивился Гранин.
— Погиб Василий Камолов. Разведчики просят назвать этот катер «Василий Камолов».
Гранин задумался.
— Не надо. Не будем на финской посуде писать такое геройское имя. Для Васи Камолова лучший корабль подберем. Победим — построим эскадренный миноносец. Настоящий, советский. Имена героев будем писать на наших, советских кораблях. А на эту шаланду поставьте порядковый номер. Сойдет.
* * *Щербаковского в бою на Гунхольме так оглушило и контузило разрывом мины, что он стал заикаться. Доставленный Алешей в отрядный лазарет — в подвал разбитого дома над переправой, — Щербаковский пролежал часа два, очнулся, увидел себя на положении больного, возмутился, едва не разгромил все медицинское хозяйство отрядного врача, требуя вернуть автомат, одежду и все боевые доспехи, и сбежал в роту. Врач пошел жаловаться Пивоварову. Но Пивоваров, тоже тяжело контуженный, отлеживался в Кротовой норе и сам наотрез отказался уйти на Ханко в госпиталь. Врач пошел к Гранину. Гранин вызвал Щербаковского.
— Вы что, главный старшина, анархию в моем отряде разводите? Силой прикажете укладывать вас в постель?
— Т-оварищ капитан! Я ж-же не яз-зыком стрелять д-олжен, а автоматом.
Сраженный столь убедительным доводом, Гранин сказал:
— Не нашего ума дело. Врач не пускает — и точка.
— Та-ак он же хирург, его д-дело резать. П-усть язык мне отрежет, а воевать даст.
— Ладно, ладно. Язык вам подрезать не мешает. Да! — вспомнил вдруг Гранин и снова заговорил грозно: — Что за волонтера вы взяли в свое отделение?
— Д-оброволец, т-оварищ капитан. М-не жизнь спас. Г-ада, что меня стукнул, прикончил… Отец — г-герой, в финскую погиб… М-ать на ок-купированной Ук-краине… С-сирота… Храбрый…
Гранин не прерывал потока красноречия Щербаковского. «Безотцовщина, эх, безотцовщина!» — вздыхал он, вспоминая свои скитания в гражданскую войну.
— Паспорт у него хоть есть?
— И п-аспорт и комсомольский билет! — обрадовался Щербаковский. — Орел х-хлопец! Р-улевым на б-уксире служил.
— Знаю. Мне о нем комиссар докладывал. Поезжайте на Ханко. Захватите парня с собой и там оформите, как положено, в военкомате.
— Раз-решите ид-ти?
— Идите. Только мальчонку этого, чур, беречь. Как его звать?
— Г-орденко Алексей К-онстантинович.
Гранин махнул рукой, и счастливый Щербаковский выбежал из Кротовой норы.
А через несколько часов, прибыв на Ханко, он забежал на базу торпедных катеров и добрый час расписывал там бои на островах, храбрость капитана Гранина, подвиг товарищей, отдавая, разумеется, должное и своим заслугам. Когда его спросили, зачем он прибыл на полуостров, Щербаковский с напускной таинственностью отвечал: «П-по личному приказанию ген-нерала Кабанова».
Глава девятая
Лейтенант с Моргонланда
Остров Моргонланд, где в памятный час первого гангутского залпа взорвался каменный маяк, по-прежнему находился под наблюдением, хотя всякое движение там прекратилось и остров казался покинутым. Сменивший Гранина в дивизионе на Утином мысу капитан Тудер провел однажды пробную пристрелку орудий по Моргонланду, и наблюдатели всех ханковских дальномерных постов вдруг отметили, что по острову бегают люди. Это значило, что финны задумали возродить разбитый пост — новое препятствие на путях гангутских кораблей.
Финские броненосцы «Ильмаринен» и «Вейнемейнен» заняли позиции в дальних шхерах и оттуда вели огонь по Гангуту. Прилетали с Большой земли скоростные бомбардировщики, вызванные гангутцами на эту цель, летчики Ханко вывели их точно к стоянке броненосцев, но нужного результата бомбовый удар не дал. Броненосцы, хорошо вооруженные зенитками, возможно, и пострадали от бомбежки, но остались в строю, лишь на время прекратив налеты на полуостров. Шхеры позволяли им отлично маскироваться. Потом артогонь возобновился, больше всего доставалось городу, финны явно стремились разрушить его. Батарея Брагина на Утином помогала десантам Гранина на островах Хорсенского архипелага. И ей противник мстил. У Брагина были разрушения и потери. Кабанов заставил артиллеристов и строителей взяться за то, чего не сделали до войны: под огнем врага укреплять орудийные дворики, строить в граните блиндажи, способные выдержать самый мощный удар. То генерал, то Расскин навещали батарею, проверяя, как идут дела, но артиллеристов не приходилось подгонять — война их подстегивала.
